– Убей их здесь всех! Всю эту мразь, этих подонков с «пушками» и автоматами, спаси меня! Спаси нас! Сейчас, немедленно! Ну, пожалуйста!
Вихрь загудел черной полнотой, но тоже достаточно миролюбиво, и как-то удовлетворенно. Потом оттянулся назад, словно намекая, что Вальке пора уходить, и не мешать ему, вихрю, работать, делать свое «черное» дело.
Валька выдавил, выпихнул себя за стену. Боль была просто оглушительной, она ослепляла, становясь с каждым мгновением все сильней. Но вовне происходили дела. Валька вместе с Дружниковым и Иванушкой все так же стояли у обочины. Хотя Валька никого из них не видел. Сквозь боль он смотрел вперед. А впереди были все те же братки с автоматами. Нацеленными на него, Вальку. Сейчас прозвучит команда и конец. Ну, где же, где вихрь?
Внучки расположились в достаточном отдалении, все два десятка. Несколько в шеренге с поднятым оружием, остальные позади сбились в любопытствующую кучу. Рядом с ними, сбоку стояли два головных джипа, чуть в стороне и третий, подогнанный из арьергарда. Неподалеку, изображая безучастный вид, отирался бравый сержант Сергей Михайлович. На приговоренных он не смотрел.
И тут. Тут небо, дневное и светлое, рассекла стремительная огненная полоса, яркая даже в солнечном луче. Вместе с нею возник тонкий свист, пронзительный и приближающийся со страшной скоростью. Братки подняли головы, посмотреть на сияющее небесное явление, еще не понимая происходящего. И вдруг свистящее и летящее огненное нечто ударило в дальний джип, прямо в бензобак. В ту же секунду, раздался страшный грохот и взрыв, за ним еще два и еще один. На воздух взлетели и все три бандитских авто и милицейский ГАЗик, брошенный поблизости. Вскоре в пламени затрещали хлопками взрывающиеся патроны, перекрывая жуткие, предсмертные крики заживо горевших, раненных людей.
Еще в тот самый момент, когда свистящая огненная стрела ударила в первую жертву, Валька, преодолев безумную боль, толкнул Иванушку и Дружникова в придорожную канаву, у которой построил их «дед», и сам рухнул с насыпи следом за ними. Боль сделалась невыносимой и скорчила его в дугу.
Через некоторое время, когда огонь утих, на дорогу выбрались Дружников с Иванушкой, затем кое-как вытащили Вальку, усадили кривобоко на черный от сажи асфальт. Дружников обошел пожарище. Кругом никого живых не было, только части обгорелых и разорванных трупов.
– Вот это да! – странным, ошалевшим голосом протяжно сказал Дружников. – Что это было, а? Метеорит, что ли? Чудеса.
Валька, обеими руками державшийся за гудящую пронзительной болью голову, все же ответил:
– Это не чудеса. Это я. Понимаешь, это я! И скоро мне будет плохо совсем. Прости.
Валька больше не мог говорить, от муки его стошнило, и он беспомощно повалился в горелую пыль. Но Дружников и без того все понял. Понял и ужаснулся. Никогда он не видел прежде ту, другую силу, в действии, лишь слышал о ней. Ныне же узрел ее мощь собственными глазами и содрогнулся, и обрадовался, что он, слава неизвестно какому богу, этой силе недоступен. А Валька пусть будет рядом, человек, который может ТАКОЕ, пусть пока будет рядом, он, Дружников сетовать не станет.
– О чем это он? – раздался подле него голос до самых печенок перепуганного, серого лицом Иванушки. – В каком смысле, это он? Вилим Александрович ведь не мог…?
– Конечно, не мог, – немного резко оборвал его Дружников. – Видишь, ему плохо. Наверно, контузило взрывной волной. Давай-ка его поднимем.
– Прямо апокалипсис какой-то, – все так же испуганно сказал Иванушка, одновременно с ужасом и отвращением обозревая черные, оплывшие от жара автомобильные останки и горелые куски человеческой плоти.
– Ладно, ладно, возьми себя в руки! – прикрикнул на него Дружников, сжимавший в объятиях беспомощного, стонущего Вальку. – Нам выбираться надо отсюда. А Вальку надо в больницу… Черт, и как назло на дороге ну ни одной машины! – Дружников в сердцах выругался матерно и длинно.
Уровень 25. Жизнь взаймы
Валька болел долго. Без малого месяц. Лежал он не в больнице, а дома, на Комсомольском проспекте. Над ним хлопотали мама и беспокойный Барсуков, подробностей Валька им не сообщил и другим запретил распространяться на эту тему. Произошла авария и довольно. От врачебной помощи Валька тоже отказался, еще по дороге в Каляев объяснив через силу Дружникову, что это бесполезно.
Дружников, когда был в Москве, навещал его ежедневно, то и дело звонила Аня, и дважды заходила, преодолев явную неблагожелательность со стороны Людмилы Ростиславовны. Зачастил к ложу страждущего и Зуля, ему Валька ничего пересказывать не стал, Матвеев и не имел в том нужды. Сразу дал понять, что знает, в чем дело, подробности он слышал, об остальном догадался сам. Вид у Матвеева был скорбный и сочувствующий, но для Вальки необременительный. Все же хорошо, что есть на свете человек, который ведает о твоих тайных делах, но лично не имеет к ним ровно никакого отношения. Кроме того, Матвеев как бы случайно обмолвился в разговоре, что Валька, на его взгляд, поступил единственно правильно. Но, уже выздоравливая, основные беседы Валька вел совсем не с ним, а с Дружниковым.
Тот чувствовал – Вальку гложет некий червь, ищущий выхода, и охотно помогал червю выбраться наружу. К тому же Дружникову было и любопытно и важно собрать как можно больше сокровенных знаний о своем дорогом и опасном друге.
Пока Валька мучительно долго приходил в себя, заседание совета директоров на заводе уже прошло. «Дом будущего» получил обещанные три места, но из-за Валькиного вынужденного отсутствия, в совет его избрать заочно не смогли. Так, кроме Дружникова, временно в правление вошли господа Каркуша и Квитницкий. Но Дружников клятвенно заверил Вальку, что весьма скоро он, как новый генеральный, Вальку введет в совет. Валька лишь отмахнулся, проворчав, что все это его волнует мало.
– Ну, не скажи. Пара мест в совете нам бы не помешала. И хорошо бы акций выкупить побольше, хотя бы блокирующий пакет. Вот поправишься, тогда займемся вместе, – определил свои будущие планы Дружников.
– Скорей бы, – вздохнул Валька, – в этот раз что-то особенно больно и тяжело.
– А раньше как было? – осторожно поинтересовался Дружников.
– Раньше? Тоже приходилось несладко. Да ведь стену-то я никогда еще так резко не проходил. Может, поэтому мне настолько плохо. Смешно, но раскаяния я почти не чувствую, хотя и должен.
– Брось, какое там раскаяние. Между прочим, спасибо, ты мне жизнь спас. И от Каркуши спасибо. Хотя он, само собой, не знает, кому обязан. Но, думаю, если б знал, то тоже бы благодарил.
Они немного помолчали. Потом Дружников сказал, уже о другом:
– Знаешь, это и в самом деле был метеорит. Все кругом считают, нам неслыханно повезло. Одни шанс из миллиарда. А мента-то ты за что угробил? Он, конечно, ссыкливый козел, но все же…
– Это не совсем я. Видишь ли, черный вихрь, он действует самостоятельно, хотя и в рамках. Я ведь уже рассказывал: он намеренно старается захватить и погубить как можно больше живого. Просто попросить обезвредить их я не мог. Стену возможно пройти только со смертоубийственными пожеланиями. И никаких полумер. А тот сержант? Я, знаешь ли, просил уничтожить «подонков с оружием». Не уточняя. Сам понимаешь, времени не было. Вот вихрь и исполнил все нарочно и буквально. У сержанта был пистолет…И все мы в чем-то подонки.
– Тогда понятно. Значит, если бы у нас было оружие…
– Если бы у Каркуши было оружие! – перебил его Валька. – Я же объяснял уже, что лично ты никаким вихрям не доступен. Ты можешь пострадать только в естественном ходе событий, но и тут тебя прикрывает твоя паутина удачи. И, насколько могу, я. Пока паутина не окрепнет совсем, а дальше ты все сможешь и без меня. Да ты и сам знаешь.
– Без тебя мне ничего не нужно, – на всякий случай патетично возразил Дружников. – Но вдруг бы вихрь уничтожил и тебя?
– Этого я точно знать не могу. Но, думаю, что нет. Видишь ли, ему это невыгодно. Лишь я могу выпустить его на волю. Так зачем рубить сук, на котором сидишь?
Они еще обсудили многое. Дружников описывал Вальке торжество в заводоуправлении Мухогорска по поводу выборов и его собственного назначения Генеральным директором ГОКа, кто приезжал, да что говорил. Рассказал, что мероприятие посетил и Вербицкий, но положение свое не афишировал, однако, с Беляевыми он каким-то образом связан и даже очень. Сам же Геннадий Петрович как тайный и основной пайщик одного из крупнейших сталелитейных заводов в области теперь, можно сказать, им сосед. И по-соседски же советует Дружникову и Вальке первым делом организовать выборы мэра Мухогорска, чтобы посадить в кресло городничего непременно своего конфидента. Он, Дружников, уже и человечка присмотрел. Некоего Извозчикова Аскольда Вадимовича, отставного подполковника армейского спецназа, народного героя не у дел, не особо мозговитого, но, к счастью, сильно пьющего. Правда, с выборами спешки нет, вот поправится Валька, только тогда, чтоб излишне не тратиться на подкуп и устранение конкурентов.
– Дел невпроворот. Мотаюсь, как стекляшка в калейдоскопе. От Мухогорска до Москвы и обратно. Кажется, кругом одни самолеты и аэровокзалы, а больше и нету ничего. Как у Райкина: сел, встал, Новый Год, – устало жаловался Вальке похудевший и еще более пострашневший от недосыпания Дружников. – Да ты лежи, лежи, я не в том смысле. И вообще, в следующую пятницу рано утречком мы с тобой улетаем в Милан, врач разрешил. Я уж и визы получил.
– Зачем это? – удивился Валька и сел в кровати.
– Зачем, зачем. Затем! Для поправки здоровья. Ты когда-нибудь на горных лыжах катался? Нет? Вот и я нет. От Милана на машине доедем до Кортина-д'Ампеццо, курорт такой в Альпах, там и отдохнем. Я с тобой, правда, лишь до понедельника побуду, и назад. А твой тур на две недели оплачен, хочешь, катайся, хочешь, так ходи. Смотри на горы, воздухом дыши.
– Да у меня и лыж-то нет. Ни горных, никаких. Старые, школьные, мама давно на свалку снесла, – посетовал с сожалением Валька.