– Ты сам-то видел? Ты-то при сем был? – выкрикнул в негодовании от чудовищного обвинения Валька.
– Не, я свечку не держал. Того не было, врать не стану. А только все это святая правда. Вот вам крест, – и Костя, на секунду оторвав правую руку от руля, перекрестил лоб.
– Ладно, я разберусь, в чем тут дело, и кто распространяет вредные и гнусные сплетни. Но ты Костя, сделай одолжение, не повторяй за другими того, о чем сам не имеешь понятия. Я тебя не часто прошу, – строго и сухо предупредил водителя Валька.
– Да что ж, оно нетрудно. И без меня распространится… Все, Вилим Саныч, приехали. Вот она, больница. Дальше вам уж пешком через проходную. А у меня пропуска на проезд нет. Вы паспорт покажите охране, на вас заказано.
Валька шел к палате Дружникова в сопровождении важной и молоденькой медицинской сестры, а в голове его царил полный сумбур. Нет, он, конечно, ни на миг не допустил, что все рассказанное водителем Костей происходило на самом деле. Но и та доля правды, которая, несомненно, содержалась в Костином рассказе, крепко прибила его. В мыслях мелькали лишь две короткие фразы: «Что же Аня?» и «Как же так?». Упорное Валькино нежелание вникать в семейную жизнь Дружникова и Анюты Булавиновой теперь принесло свои плоды. Валька ничего не знал. Ане вопросов он не задавал. Дружникову не задавал тем более. Да и что он мог спросить у Олега? Интимные подробности, чтобы сравнить с собой? Неделикатно, и некрасиво. Валька до сей поры чистосердечно полагал, что семейные обстоятельства его друзей пребывают в полном порядке: едва Олег обзаведется собственным жильем, что он и собирался сделать в ближайшем времени, следует ожидать торжественного бракосочетания его и Анюты. А теперь их тихая заводь в одночасье превратилась на Валькиных глазах в рокочущую Ниагару.
В палату к Дружникову его допустили сразу: шикарное помещение из двух комнат, оборудованное чудесами медицинской техники. У двери маялся, словно конь у забора, верный Муслим при полном обмундировании. По закону военного времени оружие ему возвратили, и Муслим нес охранную службу на всякий, непредвиденный случай. Увидев Вальку, Муслим неподдельно возрадовался, подскочил, протянул для приветствия жесткую длань. Валька руку принял, и ободряюще кивнул: мол, не тужи, гляди веселей и будь молодцом. Муслим в ответ распахнул перед ним дверь, предостерегающе приложил палец к губам, рекомендуя соблюсти тишину.
Дружников, оглушенный дозой обезболивающего, крепко спал, держа на груди загипсованную и подхваченную перевязью руку. Рядом, на кушетке, вполглаза дремала Раиса Архиповна. Ани не было ни в первой комнате, ни во второй. Но это ничего не значило. Время еще не позднее, около семи вечера. Может, скоро придет.
Раиса Архиповна, словно почувствовав присутствие Вальки, проснулась и села на кушетке, беззвучно зашевелила губами. Потом, делая руками знаки, поманила Вальку за собой в соседнюю комнату, прикрыла плотно дверь, чтобы невзначай не разбудить сына.
– Валечка, золотко ты наше, приехал! – сказала Раиса Архиповна шепотом, но достаточно громким, и обняла Вальку. – Видишь, беда какая. Ох, сыночек, сыночек! – и не удержалась, заплакала.
– Ну, что вы, что вы. Все будет хорошо. Я здесь, – успокоил ее Валька, – вот увидите, уже завтра ему станет куда лучше.
– Ох, деточка моя, не знаю уж, почему, но с тобой мне спокойней, – созналась Раиса Архиповна, и принялась пересказывать Вальке выученные почти наизусть подробности диагноза Дружникова.
По ее словам выходило, что большой опасности нет. Перелом, хоть и со смещением, но не сложный, кость удалось вправить без операции, хуже с головой. Сотрясение серьезное, третьей степени, по счастью, рентген гематомных образований не выявил. Энцефалограмма не ахти, но в таком состоянии трудно ожидать иного. Врачи колят витамины и энцефобол, дальше будет видно, организм должен справиться сам. Слава богу, Олежка ее крепкий, только нужен полный покой и ни в коем случае не вставать, пока не разрешит медицина.
– Скажите, Аня когда придет? – без задней мысли поинтересовался Валька.
– Нюточка? Она сюда и не приезжала, – ответила Раиса Архиповна и отвела взгляд. – Я ее маме утром передала телефон, она звонила несколько раз, спрашивала. Да ей ни к чему приезжать. Вот Олежек поправится, будет опять здоровый и красивый, а сейчас чего на него глядеть молодой-то девушке? – Раиса Архиповна говорила так быстро и жалко, что даже Валька понял: она напропалую ему лжет.
– А как та, другая девушка, которая была в машине? – спросил Валька, чтобы прекратить этот беспомощный спектакль и дать понять – он в курсе случившегося.
– Не знаю, говорят совсем плохо. Она ведь не здесь лежит, в Склифосовского. Игнат Демьянович сказал. Он ее вроде туда и определил, – охотно сообщила мать Дружникова, обрадованная тем фактом, что от Вальки можно ничего не скрывать.
– Как же так? Молодая девчонка пострадала ни за что, а всем наплевать. Нужна же помощь! Врачи, лекарства. Кто-то делает что-нибудь? – сердито спросил Валька.
– Ох, не знаю я. Я все возле сына. Его-то навещают, с утра как пошли косяком, ажно выгонять пришлось. А за девушку не скажу. Игнат Демьянович говорил, что позаботится. Да и что я могу? Вот ты, Валечка, приехал, ты и разберись. А то и впрямь, нехорошо как-то, не по-людски.
– Я прямо сейчас и позвоню Быковцу. Не волнуйтесь, я тихо. Кричать не буду, – Валька подошел к аппарату, стоящему на столе возле выключенного телевизора. – Но вы лучше побудьте с Олегом. Я, может, скажу грубости, вам слушать ни к чему. И еще я хочу позвонить Ане.
– Позвони, родной мой, позвони. Раз уж так вышло. Скажи обязательно Нюточке, что Олежек ее любит. Только глупый он, – с этими словами Раиса Архиповна закрыла за собой дверь, оставив Вальку в одиночестве.
Сначала, действительно стараясь не кричать, Валька разлаял по телефону Быковца. Игнат Демьянович в самом деле, сдав «барашку» в Склифосовского и сообщив о том ее выжиге-продюсеру, сразу о девушке позабыл. Как говорится, баба с возу. Свой шеф ближе к телу, чем полупарализованная певичка. За что и получил от Вальки по первое число. Быковец тут же выразил готовность исправить оплошность и выехать к Склифосовскому немедленно. Заодно посетовал на болючий, «чеченский вопрос». Валька велел вопрос отставить, чеченцев с их претензией он отныне берет на себя. А Быковец пусть займется устранением безобразия, все равно от него мало пользы равно как Дружникову, так и потерпевшим детям гор. Вообще-то обычно Игнат Демьянович слушался директора Мошкина с оглядкой, считая его одновременно-противоречиво темной, опасной личностью и плюгавым интеллигентом с закидонами. Да и Валька в его ведомство заглядывал редко. У него была своя безопасность для Дружникова, в помощи Игната Демьяновича по этому вопросу Валька не нуждался. Но в этот раз Быковец встал по стойке смирно. Шуточное ли дело, когда первое лицо их коммерческой империи беспомощно приковано к больничной койке, а второе лицо безбожно чехвостит тебя на все корки.
За Быковцом был откомандирован Костя. Валька позвонил в машину, велел Косте негласно проследить за обстановкой в Склифосовского и сообщить результат.
Заодно порадовался, что пошел на поводу у Дружникова и позволил поставить в «Волгу» такую роскошь, как мобильный телефон. Пригодилось. Потом пообщался с Геной. Вербицкий долго ругался, обозвал Быковца понтовитым идиотом, раздувшим из мухи слона и пообещал, что уже к завтрашнему дню его люди «разрулят» ситуацию. Обложил заочно и Дружникова, употребив при этом сочные эпитеты «козел» и «мудила», и добавив к месту парочку замечаний, из коих Валька заключил, что не все, рассказанное ему Костей, относится к области вымысла. Но надо было еще связаться с Аней. Как и о чем говорить с ней Валька пока не знал, и потому мудро решил прикинуться, будто он не в курсе всех событий.
Аня холодно и грустно выслушала Валькино донесение о состоянии здоровья Дружникова, вопросов не задавала, лишь монотонно повторяла: «Да. Да. Понятно», словно Валька сообщал ей о вещах малоинтересных. И скоро перевела разговор:
– Ты давно приехал?.. Ах, сегодня. И сразу в больницу? Сам как себя чувствуешь?.. Я рада, что ты поправился. Ты бы ехал домой, а, Валь? Тебе с дороги надо отдохнуть.
– Я не могу домой. Мне надо побыть с Олегом. Убедиться, что опасности нет. К тому же, Раиса Архиповна просила посидеть с ней немного, – честно ответил Валька и на всякий случай, кося под дурачка, спросил:
– Ты скоро приедешь?
– Я, Валь, не приеду вообще. У меня работа, и завтра рано вставать, – сухо ответила Аня.
– Анюта, какая работа? Твой муж валяется в палате с разбитой головой, а ей, видите ли, рано вставать! – Валька нарочно повысил голос.
– Обычная работа. И он мне не муж, – Анин голос нехорошо зазвенел в трубке.
– Пусть не муж, пусть жених, как угодно. Но так нельзя! Я сейчас же отправлю за тобой машину. Если вы поссорились, это же не причина, чтобы бросить Олега одного. Он ведь болен! – Валька апеллировал к присущему Ане чувству сострадания.
– Насколько я понимаю, он там далеко не один. И вряд ли он будет рад увидеть меня при данных обстоятельствах. Здоровья и настроения Олегу это не прибавит. Ему еще надо обдумать, что он станет мне врать, – непривычно жестко ответила Аня.
– Аня, да что случилось? Ты на себя не похожа, – продолжал прикидываться Валька, хотя и понимал, что все равно не добьется никакого толку.
– Послушай, давай закончим этот разговор. Он пустой. И не допытывайся, скоро сам все узнаешь. И еще. На наших с Дружниковым отношениях, как на трансформаторной будке, висит здоровенное табло: «Не влезай – убьет!», вот ты и не влезай. Завтра позвони, если хочешь. Мне и вправду рано вставать.
Вот это да! Удар был ниже пояса. Валька почувствовал слабость в ногах, пришлось опрокинуться в неудобное кресло подле телевизора, руки его дрожали. Аня знает, и выходит, знает столько, что даже объяснения ей не нужны. Как и дурацкие разговоры и не менее дурацкие утешения. Завтра она преспокойно отправится на работу, словно ничего нового и неожиданного для нее не произошло.