На пороге, к своему великому удивлению, Валька узрел Иванушку Каркушу. Иванушка маячил видением на грязном, придверном резиновом коврике, смущенно переминаясь с ноги на ногу, глаз на Вальку не поднимал, кусал губы, неловко перекладывал из одной руки в другую массивный, немного потрепанный портфель. Валька поглядел недолго на его жалкую фигуру, потом ему это надоело, да и стоять было тяжко. И Валька коротко велел:
– Заходите, раз пришли. Вы сами по себе, или послали?
– Здравствуйте, Вилим Александрович! – неожиданно и с запозданием поприветствовал его Каркуша. – Я по поручению. Я не хотел. К вам рвался ехать Кошкин. Но Олег Дмитриевич ему запретили, изволили послать меня. Очень неприятно, знаете ли. Однако, с другой стороны, для вас лучше иметь дело со мной. Так что, меня это обстоятельство в некоторой мере оправдывает.
– Бросьте, Каркуша! Вы человек подневольный и совершенно не причем. И вправду, лучше уж вы. Кошкину я бы морду набил, или чего еще похуже. Если вас это успокоит, – Валька произнес свою краткую речь, и от усилий его голове стало совсем худо. – Вы проходите в кухню. А я уж за вами. Я, извиняюсь, должен выпить. Водки или аспирина. Что попадется. Лучше водки. Иначе воспринимать ваши тексты и послания буду абсолютно не в состоянии.
Вальке, конечно, попалась водка. Правда, аспирин он и не попытался отыскать. Каркуша тоже не отказался составить компанию. От нервов, и для придания бодрости в его нелегком миссионерстве. А выпив, Каркуша сразу перешел к делу.
– Вы главное поймите, Вилим Александрович. Я только передаточная инстанция. И лишь в некотором роде надзирающая.
– Да не смущайтесь, Каркуша. Говорите, как есть, после выпьем еще. Говорите, а то не налью! – шутливо пригрозил ему Валька. Странно, но ему и в самом деле вдруг стало весело. И одновременно безразлично.
Каркуша это уловил, и, приободрившись, приступил к изложению данных ему инструкций:
– Вилим Александрович, как вы поняли, на службе вам появляться более не надобно. Бумаги с просьбой об увольнении «по собственному» я принес с собой. Вы их подпишите. С Олегом Дмитриевичем искать встреч не стоит. Он не примет вас ни при каких обстоятельствах. И на телефонные звонки, кстати, тоже не ответит – вы как бы для него умерли. Уж не знаю почему, и откровенно говоря, не желаю выяснять. Я не бездушный негодяй, но у меня двое детей.
– Я все понимаю, Каркуша. И дети – это важно. Мне вы все равно помочь не в состоянии. Так что, продолжайте, не стесняйтесь, – успокоил его Валька.
– Спасибо. Так вот. С одной стороны, вы умерли. А с другой… С другой вас приказано обеспечить. Водитель и машина по-прежнему за вами. Естественно, фирма оплачивает и то, и другое. Более того, если ваше авто испортится или устареет, вам его заменят на равноценную модель. Между прочим, ваш Костя, кажется, рад, что остается при вас. Так же, на вашу кредитную карточку каждый месяц будет перечисляться денежная сумма. Первоначально обозначенная в десять тысяч долларов. Ее можно обсуждать. Если вы сочтете такое содержание недостаточным, то я уполномочен увеличить, в разумных, естественно, пределах, – тут Каркуша вопросительно посмотрел на Вальку.
– Что же, весьма неплохое содержание, – усмехнулся Валька, особенно подчеркнув последнее слово, – весьма и весьма достойное. Но не переживайте, если мне не хватит, я вам, конечно, сообщу.
– Хорошо, что вы понимаете. Вы, действительно, отныне будете иметь дело исключительно со мной. Более ни у кого нет права вступать с вами в какого-либо рода контакты. А денежный вопрос, я думаю, можно пока закрыть.
– Какие еще встанут требования ко мне в уплату за содержание? Выкладывайте, не стесняйтесь.
– Да, собственно, более никаких. Никаких особенных. Единственно, мой поручитель очень рассчитывает на ваше благоразумие. Что вы не будете ему вредить, распространять о нем слухи, помогать его конкурентам и врагам. И главное, не попадаться ему на глаза. Это Олег Дмитриевич подчеркнул отдельно. В остальном вы совершенно свободны. Конечно, самое удобное – вы просто будете жить тихо, в свое удовольствие, если это слово здесь уместно. Но и заниматься чем-либо по интересам вам отнюдь не возбраняется. Если что, если возникнут проблемы или вопросы, вы должны связаться со мной. Ваша безопасность также гарантируется моим доверителем.
– И на том спасибо. Что же, Каркуша. Свою миссию вы выполнили. Хорошо ли, плохо ли, ну уж, как смогли. А теперь давайте выпьем. Вы заслужили, – Валька наполнил стаканы. Каркуша даже не подумал отказаться.
Вальке вдруг сделалось на сердце если и не хорошо, то, во всяком случае, спокойно и как-то даже сочувственно. Он неожиданно и вдруг пожалел Дружникова. Вчерашняя сцена с ее сегодняшним продолжением словно прояснила нечто в его голове. Дружников, действительно, бедный. Гениальный, отчаянный и несчастный человек. Не выдержавший рухнувшего на него испытания властью и огромным богатством. Что же, искушение святого Антония оказалось святому Антонию не по плечу. Бывает. Но имеет ли Валька право осуждать? Искупление перед человечеством – это его долг и кара, а Дружников не обязан. Он не устраивал экологических катастроф и никого не убивал. Валька заставил его жить своей болью и вот, в итоге, вырастил из человека монстра. Так ему и надо. А у Дружникова есть оправдание. И он, конечно, бедный. Ненависть сама собой улетучилась из Валькиного сердца. Он почувствовал, что по-прежнему, отчасти любит своего бывшего дорогого друга. Что касается всего остального, Мухогорского комбината, самого «Дома будущего» и прочих предприятий, то тут, как говорится, ничего нельзя сделать. Это более не в его власти. Вот только, как же Аня? Неужели ему запрещено видеться и с ней?
«Дорогой друг» Олег Дмитриевич Дружников с усилием перевел дух. Он лежал в огромной, мраморной ванне, закинув голову на резиновую подушечку. Сердце стучало в груди сильней обычного, немного тяжело было вдыхать наполненный морскими ароматами воздух. Но плита сдвинулась. Значит, повеление, адресованное им Вальке, снова прошло по назначению. Однако, инерция возврата оказалась слишком велика. Да, только-только хватит до завтра. Потом все сначала. Но как же тяжело. Он и не думал, что будет так тяжело. За недолгое время сосуществования с двигателем Дружников все же заметил, что чем сильнее сопротивление субъекта его повелительным желаниям, тем труднее удерживать внутренние плиты в надлежащем положении. А в Валькином случае сопротивление весьма значительно. Но, может, со временем, станет легче. Может, со временем, Валькина ненависть к нему ослабнет, или накопительные силы любви возьмут свое. Пока же его каждодневная, утренняя борьба с «дорогим другом» стоила ему немалых трудов, и змеей душила горло.
А ведь у него еще куча замыслов и дел. И проблем, между прочим, тоже. На все никак его одного не хватит. Стало быть, двигателю необходимо поручать самые главные, самые жизненно важные моменты. В остальном Дружникову придется полагаться на одного себя. Но это-то он делал и раньше. Пока же у двигателя только две постоянные работы – Валька и Аня. Но Аня как раз не требует от него много сил. Лишь изредка, когда проявляет ненужный интерес к Валькиной судьбе, или наоборот, никакого интереса ни к чему не проявляет. Такое в последнее время стало случаться все чаще. Словно заводная игрушка, которая, если не накрутить пружину, не сдвинется с места. Нравилось ли Дружникову это ее новое качество, трудно было сказать. С одной стороны, живая Анюта радовала его куда больше, но с другой, так надежней и безопасней. Надо лишь время от времени заводить часы.
Более всего мучил его неразрешимый и открытый вопрос с Геной Вербицким. Тот в последнее время сделался попросту непредсказуемо тревожным оппонентом. И все из-за Вальки. Вернее, из-за его отсутствия. Вербицкому невозможно было доступными методами объяснить тотальное отстранение его «крестника» от жирного, финансово-промышленного пирога, тем более, что сам этот пирог выпекался Вербицким именно для Вальки. И лишь попутно, постольку-поскольку, для Дружникова. Пока еще, в течение последних недель удавалось забивать Вербицкому баки, ссылаясь на Валькино нервное истощение и переутомление, что вызвало его отбытие в длительный отпуск. Не сегодня, так завтра Вербицкий допросит Вальку самолично, и неизвестно, что ответит ему «дорогой друг». Хорошо, если его не покинет благоразумие, и он подтвердит версию Дружникова. Но даже если подтвердит. Бесконечно в отпуске Валька никак не сможет пребывать. Это значит – рано или поздно, придется сообщить Геннадию Петровичу, что Валька удалился от дел. И тогда Вербицкий, более никак не заинтересованный в Дружникове, попросту кинет последнего на произвол судьбы и перекроет кислород. Конечно, есть двигатель, но в случае с Вербицким он вряд ли поможет. И вообще, зачем Дружникову брать на себя лишние, нешуточные усилия, чтобы удерживать в повиновении человека, который, по существу, низачем ему не нужен, скорее, вреден, и опять же, тревожно непредсказуем. Как ручной тормоз в самолете. Не будь Вербицкого с его косвенной удачей, переданной через Татьяну Николаевну, то он, Дружников, преспокойно посадил бы в области своего губернатора, со временем осторожно переделил бы собственность. И заимел бы мощный наступательный плацдарм, откуда планировал штурмовать Москву. Да и Москвы Дружникову в его грандиозных планах было уже мало. Конечно, на Мухогорске свет клином не сошелся, заставить работать свою удачу Дружников мог в любом месте. Но жаль было потраченного времени, нервов и сил. А начинать все сначала – не значит ли это повторить пройденный путь и спасовать перед трудностями? Ну, нет, он, Дружников, никогда не отступал. Не отступит и на сей раз. Дружников принял решение и на следующий же день вылетел в Каляев.
Первым делом он повидался с Зулей. Вызвал Матвеева к себе в гостиницу, долго допрашивал.
– Неужели тебе, за столько-то времени, не удалось состряпать хоть мало-мальски сносную оппозицию? Чем ты вообще тут занимаешься? – не выдержав путаных оправданий Зули, в конце концов наорал на него Дружников.