– То есть, мы с вами, как бы меняемся. Ваша удача на нашу помощь? Так? И нам ничего особенно страшного не грозит? В худшем случае вернемся каждый к своему разбитому корыту, – подвел резюме Скачко.
– Абсолютно и совершенно верно, – согласился с ним генералиссимус.
– Это как же получается? Нам по ананасу, а вы в случае чего без башки останетесь? Нечестно это, – постановил великодушный Рафа.
– Не волнуйтесь за меня, Рафаэль. Мне ни в каком случае ничего не будет от Дружникова. Более того, я даже намереваюсь потребовать, чтобы он увеличил мне денежную компенсацию. Средства нам пригодятся, – самоуверенно усмехнулся Вилли. – Видите ли, Дружников ни за что не станет меня убивать. Даже если у него окажется весь мир в кармане. Потому что с моей смертью исчезнут и паутина, и удача, и двигатель. Присутствующих это тоже касается.
Вилли понимал, что покривил сейчас душой. Но в этом легком вранье он не видел вреда. Кто знает? И так надежней. Вдруг покойный Матвеев не ошибся. Только проверить сие невозможно. Потому что он, Вилли, в любом случае, не узнает результата такой опрометчивой проверки. Однако, на слушателей его заявление впечатление произвело.
– Вы как себя чувствуете? – внезапно ни к селу, ни к городу заботливо осведомился у него Василий Терентьевич. – Знаете, если вас что-то беспокоит, то у меня есть чудесный, знакомый врач с улицы Грановского. Берет совсем недорого.
– Успокойтесь, любезный Василий Терентьевич. Я никогда и ничем не болел. Исключая некоторые профессиональные недомогания и сильную аллергию на мандарины, апельсины и клубнику, – заверил Вилли беспокойного Скачко. – Так что с этой стороны вашей паутине ничего не грозит. Но ваше беспокойство я должен понимать как принципиальное согласие?
– Да. Да, я согласен. И прошу вас, называйте меня впредь, если хотите, на «вы», но просто Василий. И еще. Срок процентов по моей закладной подходит, со дня на день ко мне придут описывать имущество. Хотелось бы, поэтому знать, когда мы начнем?
– С вами, Василий, прямо с понедельника. А с вами, Эрнест Юрьевич, и с вами, Рафа, немного позже. Мне еще надо подумать, как лучше устроить ваше будущее. Если вы, конечно, тоже согласны?
– Мое согласие вы получили в прошлый визит. Сегодняшняя встреча лишь укрепила решение, – первым отозвался Эрнест Юрьевич.
– А меня можете тоже называть просто Рафа. Я только одного не пойму. Вот этот Дружников, он же умный, вроде. Так зачем ему все это надо? Ну, в смысле всем гадить, или людей хороших друг на дружку натравливать, или убивать? У него же деньжищ до черта. Живи себе и радуйся. Хочешь, в Чикаго поезжай или в Хиросиму к японцам. Или еще куда, где интересно. Можно марки собирать, например. Кино снимать. Да чего хочешь, то и можно! Какой же он антихрист, если он дурак?
– А молодой человек прав по-своему, вы согласны Вилим Александрович? – развеселился вдруг Грачевский. – Видите ли, Рафа. Вы сделали абсолютно правильное замечание. Во всем, кроме одного. Вы неверно предположили, что антихрист непременно должен обладать умом в человеческом смысле. То есть, он, несомненно, должен обладать недюжинным разумом, может быть даже гениальным в своем роде. А также огромной силой воли и, вероятно, большой физической мощью. Беда в том, что все эти качества прилагаются к мелкой и низкой душонке, вовсе неспособной добровольно нести столь тяжкий груз. Так и возникает антихрист. Настоящий, не библейский. Достойно принять свой дар он не может, совершенствоваться не хочет, а потому ему остается только одно. Подогнать весь окружающий мир под свою мерку. Хуже всего, что в данный момент это в его власти.
– Ага, понятно, – ответил Рафа, хотя слова Эрнеста Юрьевича осознал не до конца. Но запомнил из них главное. И не самый умный может быть хорошим, а тот, кто семи пядей во лбу бывает и негодяем. Выходит, к светлой голове, непременно нужно кое-что еще. Вслух же Рафа сказал:
– Ну, ничего, мы теперь ему покажем. Этому антихристу. Нас теперь четверо. Блин, прямо как четыре мушкетера!
При этих словах генералиссимуса явно и недвусмысленно передернуло. Видимо, Рафины призывы разбудили в нем некое, нехорошее воспоминание.
– Должен, вас разочаровать, Рафа, но вполне вероятно, что очень скоро нас станет пятеро. И этот пятый мушкетером никак быть не сможет. Потому что он – это она. Женщина.
– Ну, тогда у нас будет своя Констанция, – заключил Рафа. Но, вспомнив, что выбрал сравнение печальное и не самое удачное, поправился:
– Тогда миледи… Нет, это совсем фигня какая-то получается. Ладно, тогда пусть Наташа Ростова. Я все равно никого другого не знаю.
Уровень 44. Дочь фараона
В понедельник, как и обещал, Вилли занялся насущными делами Васи Скачко. И даже самолично, для пущего эффекта, явился к нему в полуподвал, чтобы наглядно продемонстрировать процедуру спасения от потенциального банкротства. Само собой, Вилли не составило бы никакого труда произвести необходимое пожелание и из собственной квартиры. Хоть из уборной! Но многочисленные шрамы, оставленные на его шкуре дубиной Дружникова, научили-таки генералиссимуса, в конце концов, продавать свои услуги за должную цену и с соответствующим антуражем.
Итак, ровно в десять утра, Костя затормозил хозяйское авто у серого, каменного здания на 2-й Тверской-Ямской. А в пять минут одиннадцатого генералиссимус уже пил чай в крошечном, темном кабинетике Василия Терентьевича. Благодушный и улыбающийся.
– Что же, вы так и будете сидеть? – осмелился после пятнадцатиминутного молчания задать вопрос Скачко. – Я думал, вы что-то сделаете, или предложите, или у вас есть план.
– А я и делаю. Точнее, уже сделал. Теперь вот жду результата, – успокоил Василия генералиссимус.
– Долго ждать-то? – недоверчиво спросил Василий Терентьевич. Не то что бы присутствие Вилли его напрягало, но было в этой ситуации что-то от недоброго розыгрыша.
– Вообще-то, нисколько не надо. Сам не пойму, в чем дело… – озадаченно сказал ему Вилли, пристально оглядел окрестности, прилегающие к рабочему месту Скачко. – Василий, вы хоть телефон в сеть включили бы? А? … Не бойтесь, не бойтесь, не ищут вас кредиторы. То-то я думаю, чего так долго? И мобильный тоже. Вот так.
Скачко, недоверчиво кося взглядом, подключил к сети аппарат на столе. А мобильный не успел. Потому что городской телефон, обретя спасительные токи, немедленно зазвонил. Василий Терентьевич вздрогнул и нерешительно потянулся к трубке. На лице его явственно проступили одновременно сомнение и некое ожидание чуда.
– Берите, берите. Не майтесь, – подбодрил его Вилли.
Василий Терентьевич крепко зажмурил оба глаза и взял трубку… спустя пару минут забыв о генералиссимусе и о сомнениях. Он вел деловые переговоры и был весь в них. Когда же телефонный разговор завершился, Скачко еще некоторое, небольшое время сидел молча и неподвижно, словно переваривал кус не по зубам, после опомнился и тут же, спешно стал отчитываться перед Вилли.
– Это из ДК железнодорожников. Предлагают помещение. Говорят, слышали про мои неприятности и про пьесу тоже. Хотят только долю от прибыли. У них там что-то сорвалось и зал пустует. А ДК хороший, богатый. Главное, вперед платить не надо. Если на следующей неделе дать два спектакля подряд, то проценты я покрою. Дальше уже буду работать «в плюс», – и тут Василий Терентьевич сделал неожиданную вещь. С рабским видом нищего на паперти заглянул робко генералиссимусу в лицо и тихим голосом спросил:
– Прикажете согласиться? Или..?
– Конечно, соглашайтесь. Иначе, зачем же я здесь сижу? Да вы и согласились уже. Неужто запамятовали?
– Ну, это я формально. Как же можно без вашего разрешения? – Скачко делал изрядные успехи в умении правильно ориентироваться в ситуации. И с надеждой спросил:
– Как вы думаете, Вилли, то есть, Вилим Александрович, долю они захотят большую?
– Нет, не большую, – ответил генералиссимус и улыбнулся.
– Вы так думаете? – на всякий случай спросил Скачко.
– Нет, я так хочу! – поставил Вилли все точки над «и». – И потом, ваш дебют у железнодорожников – всего-то начало. Для наших общих целей это смехотворно мало. Вам предстоит обдумать другой мой проект, и в скором времени заняться им параллельно.
– Все что угодно, Вилим Александрович. Все, что угодно, – запищал от восторга Скачко, продолжая доказывать на деле свою сообразительность.
– Я же просил вас. Называете меня просто Вилли. А если вам так дорога субординация, то хотя бы – генерал. Вроде, как прозвище. Это подчеркнет наше единство, – пояснил Вилли, а Скачко живо и охотно закивал в ответ головой. – Так вот, проект. Вам следует расширить вашу продюсерскую деятельность. Взять на себя директорство над эстрадной судьбой нашего Рафы Совушкина. Надеюсь, нет нужды объяснять, что очень скоро на этом поприще не будет более удачливого исполнителя, чем ваш недавний знакомый?
– Да, да. Это было бы складно, – согласился обрадованный Василий Терентьевич.
– Только предупреждаю, за Рафой вам придется присматривать в оба глаза. Он, хоть и выразил изрядный энтузиазм, но тот еще фрукт. Чтоб не запил и не набедокурил. Как-нибудь постарайтесь его по возможности обтесать. Конечно, я вам помогу, чем смогу.
– Само собой, само собой, – ответил Скачко. Роль будущего воспитателя его, видимо, не особенно обескуражила. – Обязательно за ним присмотрю.
«Ага, а Рафа за тобой, – подумал про себя генералиссимус, – чтоб ты тоже не наделал глупостей!»
Закончив с Василием Терентьевичем, Вилли покинул его и направил колеса своей «Вольво» в иное, несколько предосудительное на первый взгляд место. А именно, в клинику ЦКБ, в психо-невралгическое отделение. Впрочем, Вилли имел там насущную нужду.
Спустя пару дней после его безрадостного визита на квартиру к Илоне Таримовой, дикая Маня сдержала слово и сообщила, что ее соседке плохо. Настолько, что пришлось вызвать врача, а тот предложил единственный вариант, отдававший дешевой благотворительностью. Поместить Илону в психушку на общественных началах, в виду отсутствия у больной денег и родственников, иначе за ее жизнь он ответственности не несет. Маня слова «психушка» до смерти испугалась и тотчас вспомнила про оставленный ей «инеженером» телефон. И позвонила. И ей ответили. Никуда и ни в коем случае госпожу Таримову не отдавать, участкового доктора послать подальше вместе с его общественными началами.