В январе 1959 года в газете "Известия" появилась серия очерков Станюковича о ходе и результатах экспедиции. Вскоре состоялось заседание Президиума Академии наук. Зал был переполнен. Обручев зачитал составленный Станюковичем отчёт, доказывающий, что экологические условия Памира неблагоприятны для существования крупного примата. По мнению начальницы этнографического отряда А.З. Розенфельд, галуб-яван, гульбиябан, ябалык-адам, адам-джапайсы, алмас (этими именами жители Памира и окрестных гор называют дикого человека) представляют собой фольклорных героев одного ряда, связанных с медведем-оборотнем, и к реальности не имеют никакого отношения. Наконец, следы пребывания доисторических людей на Памире говорят о невозможности обитания в этих местах дикого человека — в силу экологического закона о несовместимости близкородственных видов на одной территории.
Поршнев яростно возражал, отстаивая гипотезу о сосуществовании неандертальцев и людей современного типа и обвиняя Станюковича в том, что экспедиция была спланирована и проведена неправильно.
Но он так и не понял, что будь экспедиция не комплексной, а посвящённой только поиску "гульбиябана", резонанс от её неудачи был бы оглушителен (особенно учитывая весьма подозрительное отношение Никиты Сергеевича Хрущёва к Академии наук).
Отношении Поршнева и Станюковича были сложными. Станюкович в книге "По следам удивительной загадки" (М., Молодая гвардия, 1965) вообще не упоминает имя инициатора всей затеи. Зато Поршнев в монографии 1963 года и особенно в документальной повести 1968 года весьма эмоционально повествует о своих разногласиях с начальником экспедиции.
Правда, "мы не ссорились, я был принят, как дорогой гость, но каждый миг моего присутствия был укором". Укором в чём? Недоволен был Поршнев многим и, прежде всего, тем, что экспедиция была комплексной, "снежный человек стал как-то оттираться". Далее — "странновато было с кадрами", "во все отряды подмешал начальник незатейливых собирательниц гербариев". Зоологи? Ни один из них не был приматологом — они "приехали подсобрать коллекции птичек, грызунов и насекомых". То, что приматологов в СССР вообще почти не было, а участвовавшие в экспедиции зоологи были специалистами высокого класса, крайне заинтересованными в находке "галуб-явана" (какой зоолог отказался бы от такого открытия?) — во внимание не принимается. В итоге "мы встретились (со Станюковичем — В.Т.) как Ленский с Онегиным, на многолюдном заседании президиума Академии наук в январе… Я докладывал теоретические аспекты проблемы, но все собрались не за этим, а на похороны".
Искать, по мнению Поршнева (сформировавшемуся после неудачи экспедиции), нужно было в других места — кроме Памира обследовать Дарваз и хребет Петра Великого, где климат мягче. Вспомнил он и о том, что "искушённый путешественник профессор В.В. Немыцкий (математик, не географ и не биолог! — В. Т.) настаивал: экспедиция должна направиться на Южный и Западный Памир, особенно в верховья реки Язгулем". Поршнев писал и о том, что "пещеры и гроты вообще не обследовались" — тогда как где, как не в гроте нашёл Ранов удивительные рисунки?
Не могу удержаться и не рассказать о своей "встрече" со снежным человеком. Тот же Памир через шесть лет после экспедиции Станюковича, рассказы о ней живы в памяти. Перевал Харгуш (4200 метров над уровнем моря), похожий на длинную и широкую долину в обрамлении пологих и невысоких, как кажется со стороны, гор. Нас, двух энтомологов, дня два назад забросила сюда попутная машина; мы расположились вдали от дороги, в развалинах пастушьей хижины — три низеньких, по пояс, каменных стенки. Поодаль, метрах в ста, ручей. Утром я оставил около него грязную кастрюлю, а днём собрался её отмыть. Дошел до неё и застыл. На берегу ручья — свежие экскременты, явно человеческие. Но человек этот питался травами и сурчатиной, видны непереваренные стебли и клочья шерсти сурка. Неужели ОН?! Я начал судорожно соображать, как сохранить эту драгоценность для исследования. На мой крик прибежал приятель с фотоаппаратом, изумлённо посмотрел на мою находку, потом по сторонам — и молча указал пальцем. В паре метров от кучи на крохотном песчаном пляжике чётко отпечатался след. Он отдалённо напоминал человеческий, только короче. Но у этого снежного человека были когти, и какие… Медведь!
По-видимому, косолапый шёл вдоль ручья, увидел мою кастрюлю, понял — что рядом люди, и выразил своё отношение к ним единственно доступным ему способом. Я сразу вспомнил, как в Гималаях энтузиасты бережно сохраняли подобные сувениры.
Но вернемся в год 1959-й. После неудачи единственной экспедиции, субсидировавшейся (и очень щедро) государством, тема снежного человека в Академии наук была закрыта. С. В. Обручев сложил с себя полномочия председателя комиссии, а в октябре 1959-го в журнале "Природа" появилась его последняя статья на эту тему. Подробно перечислив сведения в пользу существования йети в Гималаях (припомним, что на Западе продолжался бум поисков этого высокогорного странника), Обручев пришёл к выводу, что "главным ареалом его обитания надо считать южный склон Гималаев в пределах Непала". Отсутствие снежного человека на Памире он считал доказанным и оспаривал утверждение Поршнева ("Техника молодежи", 1959, № 5) о том, что поскольку ареал распространения легенд о снежном человеке совпадает с реальным ареалом снежного барса, то и барс, и йети относятся к одному фаунистическому комплексу. "В этих обобщениях делаются такие неоправданные сопоставления, что вряд ли они могут рассматриваться даже как рабочая гипотеза". В дальнейшем Поршнев изменил своё мнение и расширил ареал дикого человека почти на весь СССР.
Официально комиссия по снежному человеку была распущена — но Поршнев с учёным секретарём комиссии этнографом A.A. Шмаковым и небольшой группой энтузиастов продолжали работу. Они получили множество писем от людей, заинтересовавшихся этой проблемой, обработали большой массив литературы и решили опубликовать эти сведения. В итоге вышло четыре сборника "Информационных материалов комиссии по изучению снежного человека". Два — в 1958-м, два — в 1959 году. Ещё четыре, по словам Поршнева, остались неопубликованными.
В этих малотиражных (400–450 экземпляров) напечатанных на ротапринте книжечках были собраны выдержки из статей и книг западных исследователей — Иззарда, Стонора, Шиптона, Слика и многих других, а также обширные материалы Хахлова и выдержки из дневников Пржевальского (где, напомню, говорится о диком человеке как существе баснословном). Основной же массив сборников составляли сведения, собранные этнографической группой экспедиции 1958 года, а также многочисленные письма, полученные комиссией. Приведена там история, которую историк Парфёнов слышал от П.К. Козлова: в третьей экспедиции Пржевальского казак Егоров, заблудившийся зимой в горах Нань-Шань и чудом найденный через пять дней, будто бы видел диких людей (ни Пржевальский, подробно описавший поиски незадачливого спутника, ни сам Козлов об этом нигде не упоминают). Востоковед Юрий Рерих, сын замечательного художника и вдохновенного мистика Николая Рериха, рассказал Поршневу об убеждённости жителей Гималаев в существование йети.
Особенно интересны две истории, сообщённые людьми военными. Генерал-майор в отставке Топильский вспомнил, как в 1925 году он, комиссар кавалерийского полка, с разведывательным отрядом преследовал группу басмачей, пытавшихся уйти в Китай. Где-то в области вечных снегов басмачей нашли в пещере, под нависающим ледником. После первой брошенной гранаты из пещеры выбежал человек, крикнул, что от стрельбы лёд обрушится и всех завалит и попросил время для совещания. Потом в пещере началась стрельба, и лёд рухнул. Из-под завала удалось вырваться трём людям; два были скошены пулемётным огнём, третий ранен. "Раненый оказался узбеком-чайханщиком из Самарканда, человеком довольно развитым". Он рассказал, что во время совещания попавших в ловушку басмачей из какой-то расщелины в пещеру ворвалось несколько волосатых человекоподобных существ с палками. Началась стрельба, рассказчик выбежал из пещеры, преследовавшее его чудовище было убито. Расчистив снег, бойцы — согласно Топильскому — действительно нашли тело, похожее на человеческое, но покрытое шерстью. Лицо убитого — с выдающимися скулами и "очень мощными бровями", покатым лбом и мощной нижней челюстью. Руки нормальной длины, стопа заметно шире и короче человеческой. "Природа описанного убитого существа представляла для нас загадку. Но брать с собой труп в предстоявший очень тяжёлый и неясный путь было невозможно".
В какой части Памира это происходило, отставной генерал не мог сказать — "предположительно… между Язгулемским и Рушанским хребтами", то есть в Бадахшане, западной и относительно плотно заселённой части Памира. И до этого происшествия, и после него красноармейцы слышали многочисленные рассказы местных жителей о том, что в высокогорье, в местах недоступных для людей, где не живут даже архары и барсы, обитают человекозвери. "Встреча с таким существом, его взгляд, его вой обязательно приносят несчастье и смерть". Кстати, подобные страшилки неоднократно слышали и этнографы из экспедиции Станюковича.
В этой истории смущает и нападение банды "человекозверей" с палками, как будто взятое из романов Рони-старшего, и то, что обратный путь отряд проделал через горы, населённые белуджами, народом на Памире, никогда не жившим.
Впрочем, десятком лет позже ("Техника — Молодёжи", 1969, № 11) генерал излагает эту историю ещё ярче, появляется новая подробность: "Приблизительно на 18-й день преследования (басмачей — В. Т.)… часовой доложил: "На той стороне идут люди, трое". Я схватил цейсовский бинокль и стал рассматривать три странные фигуры, находящиеся всего в полукилометре от нас, за трещиной. Это была, судя по всему, семья "снежных людей" — высокий мощный самец, самка и детёныш… Самец начал жестикулировать и закричал тонким голосом что-то нечленораздельное, звериное. Троица быстро скрылась среди скал". А через 27 дней после выступления отряда произошёл бой, и из пещеры "выбежал басмач в халате, за ним гналось волосатое существо с чем-то вроде дубины в руках" — оба были убиты гранатами.