Один из аргументов защиты имел особое значение. В случае успеха он мог бы развалить все остальные обвинения. Мари слишком долго ждала, прежде чем подавать иск. Юристы защиты утверждали, что срок подачи заявления о нарушении гражданских прав на федеральном уровне – три года; и этот срок следует отсчитывать от августа 2008 года, когда Мари допросили и когда ей было предъявлено обвинение в подаче ложного заявления. Это было основание для отклонения иска.
Мари этот аргумент казался нелепым.
– Невозможно что-либо сделать, когда тебе не верят, – говорит она. Она что, должна была подать иск до того, как арест О’Лири стал основанием для его подачи? Тем не менее такое заявление озадачило ее адвоката Х. Ричмонда Фишера. Он сравнил ситуацию Мари с ситуацией пациента, который спустя годы узнает, что во время операции ему из раны забыли извлечь тампон. Закон не должен наказывать пациента за бездействие в течение срока, прошедшего с момента операции до обнаружения этого факта. Точно так же закон не должен наказывать Мари, беря в расчет время от ее задержания до ареста О’Лири.
В декабре 2013 года Мари и Линвуд договорились о досудебном примирении при участии посредника. Обе стороны написали посреднику заранее. Фишер сообщил, что Мари хочет получить пять миллионов долларов. Юристы Линвуда сообщили, что она вряд ли получит компенсацию, «даже примерно приближающуюся к шестизначной сумме, не говоря уже о семизначной». За две недели до Рождества посредник позвонил обеим сторонам, чтобы они обсудили все при личной встрече. Полицейские и Мари находились в разных помещениях, пока юристы обговаривали их условия и предложения. Затем Мари вызвали и попросили изложить свою историю двум высокопоставленным лицам из полицейского департамента Линвуда. Она описала, через что ей пришлось пройти, и спросила, как бы им понравилось, если бы подобное произошло с их дочерьми. Оба извинились, признали ошибки департамента и пообещали впредь быть лучше.
Мари не получила пяти миллионов долларов. Они договорились с Линвудом о 150 тысячах. «Было принято решение исходя из управления рисками», – сообщил один из юристов Линвуда журналистам. Мари также отдельно договорилась с «Кокун Хаус» о компенсации, размер которой не уточнялся.
О Риттгарне – детективе, который угрожал посадить ее в тюрьму и который впоследствии переехал в Южную Калифорнию – Мари ничего не слышала. Но после подачи иска с ним по телефону связался журналист из «Сиэтл Таймз». «Риттгарн… сказал, что он не знал об иске, – докладывал журналист. – Поначалу он даже не мог вспомнить это дело, за исключением того, что в нем был замешан “тот парень из Колорадо”».
Город же в конечном счете заплатил 25 тысяч долларов.
– Мы совершили огромную ошибку, – сказал нам коммандер линвудской полиции Стив Райдер. – Ужасную ошибку. Это была «проверка на вшивость»…
Неправильное развитие событий… неправильные предположения… неправильные выводы… Мы знали, что она должна была испытать во время того жестокого нападения – и стали уверять ее, что она лжет?
При угрозе скандала многие полицейские департаменты принимают своего рода антикризисные меры. Стоит им совершить крупную ошибку в каком-то серьезном деле, и они переходят к глухой обороне, отказываясь что-либо признавать, не говоря уже о том, чтобы извиниться. Но полицейский департамент Линвуда оказался исключением. В 2011 году после ареста Марка О’Лири начальник полиции приказал провести две проверки – одну внутреннюю, одну внешнюю, чтобы определить, что пошло не так во время расследования. Департамент Линвуда предпочел признать свои ошибки и научиться чему-то на них.
Внутренний отчет на семь страниц составили коммандер и сержант полиции Линвуда, не работавшие над тем злополучным делом. Фразы в их отчете были несколько смягчены – например, говорилось, что следователи пришли к «некорректному решению», но в целом передавали ситуацию верно. Детективы придали слишком много веса небольшим расхождениям в разных высказываниях Мари и сомнениям Пегги. После того как их сомнения усилились, они допросили Мари, вместо того, чтобы просто побеседовать с ней. Когда Мари призналась, «были предприняты поспешные меры по выдвижению обвинения с целью закрыть дело». Когда Мари попыталась взять свои слова обратно, детектив Риттгарн стал угрожать ей.
Внешний отчет описывал ситуацию в схожем ключе, но в более обличающем стиле. Экспертную оценку составил помощник шерифа округа Снохомиш, сержант Грегг Ринта, который, в отличие от Мэйсона, обладал значительным опытом в расследовании изнасилований. Пять лет он возглавлял особую оперативную группу при шерифе, расследовавшую до семисот случаев в год, в том числе преступления на сексуальной почве против взрослых и детей.
«По большей части в этом деле вовсе не проводилось никакого расследования, – писал Ринта в своем докладе на четырнадцать страниц. – По непонятным для меня причинам в фокусе внимания оказался этот вопрос [стоит ли доверять Мари], а то, что указывало на серьезное преступление, полностью игнорировалось». Ринта перечислил все случаи, когда Мари, спавшей всего один час, приходилось описывать изнасилование. Со стороны Мэйсона было необязательно и даже жестоко заставлять ее излагать все это еще и в письменном виде. «Таким образом, ее заставили рассказать о случившемся уже в ПЯТЫЙ раз». Имея на руках несколько версий, Мэйсон преувеличил «незначительные расхождения», свойственные жертвам травматических событий, и раздул их до серьезных масштабов. Что касается сомнений Пегги, Мэйсон вообще не должен был упоминать их в отчете. Чье бы то ни было мнение, не подкрепленное доказательствами, «не имеет абсолютно никакого отношения к расследованию», – писал Ринта.
В своем докладе Ринта подчеркивает, что не понимает ни самих детективов, ни их логики. Он не может представить, чтобы следователи до такой степени равнодушно отнеслись к травме, о которой сообщила Мари. Он не понимает, как можно было не проявить сострадания. Об эпизоде, когда детективы обвинили Мари во лжи, Ринта писал:
Манеру, в которой сержант Мэйсон и детектив Риттгарн общались с ней, можно охарактеризовать только как запугивание и принуждение. Об этом тяжело читать, и трудно понять такого рода поведение со стороны опытных полицейских, служащих в департаменте полиции. Если бы их слова не были запротоколированы в отчете, я бы не поверил, что такое действительно имело место.
Неудивительно, что при таком психологическом давлении Мари призналась во лжи, несмотря на свою невиновность.
Еще хуже следователи повели себя через четыре дня, когда Риттгарн угрожал Мари тюремным заключением и говорил, что она потеряет жилье. «Такие грубые высказывания в высшей степени непрофессиональны и являются принуждением. Не могу представить себе никаких оправданий таким высказываниям».
Ринта вкратце изложил то, что произошло далее: полицейские сопроводили Мари на первый этаж, где передали ее двум менеджерам проекта «Лестница». Менеджеры в присутствии двух служащих полиции спросили девушку, действительно ли ее изнасиловали. Мари ответила, что нет.
«Могу предположить, что все это было подстроено специально, чтобы оказать давление на девушку и вынудить ее сказать “правду”, – писал Ринта. – Трудно вообразить, что в такой момент чувствовала жертва».
Райдер утверждает, что дело Мари привело к изменениям в полицейском департаменте Линвуда. Детективы прошли дополнительную подготовку, где обучались обращаться с жертвами изнасилований и травмирующих событий. Они изучали протокол Международной полицейской ассоциации – руководство, составленное Джоуэнн Аршамбо, – в котором говорится о том, как доверять жертвам, как проявлять уважение к ним и не переходить к поспешным выводам, как предоставлять жертвам право самим выбирать, когда и где их будут опрашивать. Жертвы изнасилования должны получить немедленную помощь адвокатов в местном медицинском центре. Следователи должны иметь на руках «исчерпывающие доказательства», прежде чем сомневаться в истинности заявления об изнасиловании. Обвинение в ложном заявлении должны проанализировать вышестоящие официальные лица.
Департамент Линвуда предпочел признать свои ошибки и научиться чему-то на них.
– Мы многому научились, – говорит Райдер. – И не хотим, чтобы подобное повторилось с кем-то еще.
Согласно переданной в ФБР статистике в 2008 году случай Мари стал одним из четырех, признанных полицией Линвуда необоснованными. За 5 лет, с 2008 по 2012 год, департамент объявил необоснованными 47 сообщений об изнасиловании, что составляет 21,3 процента всех случаев. Это в пять раз больше общенационального показателя в 4,3 процента за тот же период для агентств, действующих на территориях примерно с такой же численностью населения. Райдер утверждает, что после случая с Мари в его департаменте не выносят поспешных решений.
– Я бы даже сказал, что мы расследуем дела более тщательно, чем многие другие департаменты. Теперь, прежде чем закрыть дело, мы все очень внимательно проверяем, – говорит Райдер и добавляет: – Каждый из нас запомнит этот случай навсегда.
Одним холодным ноябрьским днем – синоптики обещали снежную бурю, но она так и не разразилась – мы отправились из Денвера на северо-восток штата Колорадо, к границе с Небраской. Тюрьма в Исправительном центре Стерлинга похожа на многие другие подобные заведения – низкое вытянутое здание, окруженное стенами со спиральной колючей проволокой. Нас провели через три проема с раздвижными дверьми, плотно закрывавшимися за нашими спинами, по длинному коридору в помещение для посетителей.
Марк О’Лири был одет в зеленый тюремный костюм с бейсболкой. Подбородок и щеки покрывала щетина. По сравнению с фотографией его лицо казалось более массивным и плотным. Временами оно сокращалось, как если бы к векам были присоединены электрические приводы. Руки он держал преимущественно на коленях, стуча друг о друга большими пальцами.
– Я много читаю, – поведал он нам о том, чем занимается в тюрьме.