Читал он преимущественно философскую, научную или психологическую литературу.
– Или это метафизика, вроде даосизма… в последнее время я медитирую… Стараюсь не позволять мыслям отвлекать меня… Стал даже заниматься шитьем.
Родственники посещали его, возможно, пару раз в месяц. Они не знали о монстре у него внутри, до того как О’Лири выступил на судебном заседании.
– Я долго, десятилетиями учился скрывать его. И это у меня неплохо получалось.
Мы спросили О’Лири, совершал ли он преступления, о которых не знает полиция?
– Ничего более серьезного, чем проникновение в чужой дом.
Ставили ли ему когда-нибудь официально психиатрический диагноз? Он ответил, что нет.
– Суд считает, что, раз я связно говорю и не пишу какую-то дичь в тетради, я должен быть совершенно нормальным. Но если врываться в чужие дома и театрально насиловать женщин не психическое заболевание, то с определением таких заболеваний явно что-то не так.
О’Лири задается вопросом, можно ли было остановить его много лет назад, если бы существовала какая-нибудь программа поддержки мальчиков и юношей, испытывающих подобные, отклоняющиеся от нормы фантазии.
– Нет никакого безопасного прибежища для человека, находящегося на грани или знающего, что он вот-вот свернет не туда. Куда он мог бы прийти и сказать: «Мне нужна помощь».
Успех такой программы зависел бы от советников, которые понимали бы тягу к насилию у подобных ему людей.
– Неважно, даже если у вас на стене висят двадцать дипломов, эксперт ли вы в криминологии, психологии или в чем-то еще – я все равно полностью никогда перед вами не откроюсь.
О’Лири сказал нам, что он «бесконечно более квалифицирован» для оказания психологической помощи потенциальным насильникам.
Один из главных вопросов, заставивших нас приехать сюда, касался Линвуда. Какова была его реакция, когда он узнал новости о том, что полиция прекратила расследование и пришла к мнению, что изнасилования не было? Удивило ли это его?
– Я не знал об этом до ареста, – ответил О’Лири. – Мне рассказал мой общественный защитник в Колорадо.
После очередного изнасилования он не читал и не смотрел новости, не проверял в Интернете, как идет расследование. Он не видел в этом необходимости.
– Иногда я задумывался об этом, но никогда не узнавал специально. Жить на два фронта и без того нелегко. Я плохо спал. Буквально жил двумя жизнями. И я не сосредоточивался на этом. Просто предполагал, что полиция наверняка меня разыскивает.
За несколько месяцев разбирательства мы провели много часов за разговорами с экспертами по изнасилованию – прокурорами, полицейскими, следователями, адвокатами. По мнению Джоуэнн Аршамбо, сержанта полиции в отставке и автора руководства по расследованию изнасилований, случай Мари показателен тем, насколько скептицизм полицейских стал самоисполняющимся пророчеством. «К сожалению, допросы и попытки выявить несостыковки в рассказах только заставляют жертв замыкаться или отказываться от своих слов, что усиливает мнение сотрудников правоохранительных органов о том, что многие из таких случаев не имеют под собой никаких оснований».
Детективы Линвуда не просто допрашивали Мари, они использовали технику Рида, обычно применяемую к преступникам, совершившим ограбление. Они провоцировали, обманывали, изучали физические реакции допрашиваемой. Применение такой техники к Мари было «неуместным», – писал сержант Ринта в своем экспертном отчете. Он добавлял: «Интерпретация языка тела – не точная наука, и ее нельзя считать надежным средством определения истины, если только ее не использует эксперт в этой области. Мэйсон и Риттгарн определенно не были экспертами». Техника Рида попала под особо пристальное внимание, когда анализ ДНК помог выявить десятки случаев признания невиновными своей вины перед детективами. В 2017 году консультирующая полицейских фирма «Викландер энд Зулавски» заявила, что прекращает обучать этому методу из-за риска ложных признаний.
– Это очень серьезный шаг с нашей стороны, но мы уже довольно долго шли к такому решению, – сказал президент компании. Джон Рид, в честь которого и названа эта техника, заслужил свою репутацию в основном благодаря расследованию убийства в 1955 году в Небраске, когда вытянул признание у молодого лесника Даррела Паркера.
Нет никакого безопасного прибежища для человека, находящегося на грани или знающего, что он вот-вот свернет не туда.
Двадцать три года спустя приговоренный к смертной казни заключенный Уэсли Пири признался, что настоящим убийцей был он. В 2012 году Паркера официально оправдали, восстановив его честь и достоинство – в том же году, когда официально сняли обвинение с Мари.
Случай Мари может послужить уроком и в других отношениях. Аршамбо предупреждает о том, что воспоминания жертв изнасилований могут быть отрывистыми, непоследовательными или просто ошибочными. Мари описывала глаза насильника как голубые, хотя у О’Лири карие глаза. По оценке Мари, насильник был ростом примерно от метра шестидесяти семи до метра семидесяти шести. Рост О’Лири – метр восемьдесят семь.
Ее случай показывает риск поспешного расследования и невнимательного отношения к наборам для сбора и анализа улик. Как только полицейские заподозрили Мари во лжи, они прекратили расследование. Придя к выводу, что она лжет, они уничтожили улики по ее делу. Примеры такого небрежного и даже еще более халатного отношения к расследованию можно найти по всей стране. В 2007 году, за год до изнасилования Мари, оперативная группа из следователей штата и округа проверила полицейский департамент Харви, штат Иллинойс, и обнаружила 200 необработанных наборов для расследования изнасилований. Два года спустя помощник прокурора в Детройте обнаружил склад из 11 341 непроверенного набора для расследования изнасилований; все эти коробки «были покрыты пылью». В 2015 году предпринятое газетой «USA Today» расследование выявило 70 тысяч непроверенных наборов по всей стране; высказывалось предположение, что это лишь часть общего количества. По сделанным в том же году оценкам Белого дома, всего необработанных наборов может насчитываться 400 тысяч.
– Это катастрофа. Настоящая катастрофа, – говорит Сьюзан Айрион, одна из основных проповедниц использования таких наборов в 1970-х годах.
Но в каком-то отношении – особенно в культурном и политическом плане – мы стали свидетелями заметных сдвигов. Когда Аршамбо сама служила в полиции, она была свидетелем того, как люди избегали разговоров об изнасиловании, как общество требовало от полиции уделять больше внимания другим видам преступлений. Но в 2015 году Министерство юстиции США и прокуратура округа Манхэттен выделили почти 80 миллионов долларов на обработку непроверенных наборов для расследования изнасилований. Ключевым партнером в этом стал фонд «Радостное сердце» – некоммерческая организация, основанная актрисой Маришкой Харгитей из популярного телесериала «Закон и порядок: Специальный корпус». В 2016 году на церемонии награждения премией «Оскар» вице-президент Джо Байден в своей речи призвал «изменить культуру», представив Леди Гагу, которая спела песню в окружении жертв сексуального насилия. Несколько месяцев спустя Брока Тернера, бывшего пловца и студента Стэнфордского университета, осудили всего на полгода за изнасилование девушки, находившейся в бессознательном состоянии, что вызвало настоящее возмущение общественности. Миллионы людей подписали онлайн-петицию с требованием лишить права заниматься деятельностью судью, вынесшего приговор по этому процессу.
Между тем полицейские, расследующие случаи сексуального насилия, осваивают новые методы. Многие детективы проходят курсы так называемого «посттравматического опроса», на которых узнают о психологической реакции на изнасилование. Они учатся задавать вопросы, помогающие жертвам восстановить сенсорные воспоминания, которые могли бы предоставить дополнительные подробности. («Какие звуки вы помните? Какие запахи?») Они учатся выслушивать жертв, не прерывая их, ведь описание не всегда может быть линейным. Они учатся задавать открытые вопросы и избегать намеков на допрос.
В 2013 году в Ашленде, штат Орегон, расположенном в южном направлении от Линвуда, если ехать по шоссе 5, детективом полиции Кэрри Халл была запущена программа под названием «У тебя есть варианты». Программа призвана повысить количество сообщений об изнасиловании и тем самым увеличить вероятность поимки серийных насильников. Халл знала, что многие жертвы не сообщают о преступлении из-за страха утратить конфиденциальность и опасения, что им не поверят. Поэтому ее программа предоставляет им возможность влиять на то, как полиция будет расследовать их случаи и будет ли вообще. Потерпевшие могут сохранять анонимность. Если жертва предпочитает не возбуждать дело, полиция уважает ее решение. За первый год действия программы количество сообщений об изнасиловании в полицейском департаменте Ашленда увеличилось на 106 процентов. С тех пор в программу вступили более десятков других правоохранительных учреждений в таких штатах, как Вирджиния, Миссури, Колорадо и Вашингтон.
Не все в полиции относятся к программе с одобрением, аргументируя это тем, что их, по сути, призывают не расследовать преступления. Халл же рассматривает ситуацию под иным углом. Предоставленные жертвой сведения могут помочь решить похожие случаи. Это сродни полученному Грузингом совету: «Заставьте их разговориться».
Мы подняли дела О’Лири в полицейских департаментах Ороры, Лейквуда, Уэстминстера и Голдена. Эти многотомные документы рассказывают историю, в которой не осталось недоговоренностей. Кроме одной.
Восстановив фотографии жертв О’Лири, Джон Эванс посвятил себя последней задаче: взлому «Дряни». Один из семи мощных компьютеров на своем рабочем столе в Региональной компьютерной судебно-криминалистической лаборатории Скалистых гор он выделил для дешифровки семидесятипятигигабайтного файла, в котором О’Лири хранил свои самые глубокие тайны. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю на этом компьютере работала программа, подбирающая пароли к файлу. Некоторые из паролей были составлены на основе сведений о жизни О’Лири, раздобытых в его доме номер 65 по Харлан-стрит: старых паролей, адресов электронной почты, имен родственников и знакомых. Но в большинстве случаев это был простой перебор случайных символов. Программа обрушивала на файл десятки тысяч слов и кодов. Ничего не срабатывало.