– Простите, промашка вышла, – извинился я и попытался сложить зонтик, но он, как назло, все продолжал открываться. Камуфляжный платок полетел на пол. Я чувствовал себя главным героем комедии времен немого кино. Посетитель, стоявший за мной, взял у меня зонт, сложил его и отдал обратно.
– Спасибо. – Я подобрал платок Рикки, запихнул в карман и снова повернулся к даме за стойкой, которая теперь уставилась на мою грудь.
– Солнышко, с тобой все в порядке? – спросила она. – Ты поранился?
– Все в порядке, – заверил я. На отвороте пиджака у дамы была бирка с именем «Лорел» и красный значок с надписью: «Вам нужна информация?»
В голове было совершенно пусто, так что я сказал:
– Лорел, мне нужна информация.
– По-моему, тебе нужен врач. Давай я кого-нибудь вызову?
– Нет-нет, все в порядке, – возразил я. Комната слегка покачивалась. Все шепотом беседовали о науке. Я мучительно старался сохранить контроль над происходящим. – Спасибо. Но я бы хотел поговорить с мистером Джибсеном.
Дама выпрямилась.
– С кем?
– Мистером Джибсеном, – повторил я. – Он глава отдела по вопросам оформления и иллюстраций Смитсоновского института.
– Где твои родители? – спросила она.
– Дома, – ответил я.
Она посмотрела на меня, потом на коллегу помоложе (бирка с именем Айсла), у которой тоже был здоровенный значок с предложением информации, хотя она носила его не на пиджаке, а на специальном шнурке, так что могла в любую минуту снять и никому никакой информации не предлагать. Айсла пожала плечами.{155}
Лорел снова повернулась ко мне.
– Ты точно уверен, что тебе не нужно к врачу? С виду ты очень сильно поранился.
Я кивнул. Чем больше она твердила, что я сильно ранен, тем сильнее я сам в это верил. В груди снова запульсировала острая боль.
– А вы не могли бы позвонить мистеру Джибсену и уведомить его, что я здесь? Мне полагается завтра вечером произнести речь.
Мир Лорел явственно пошатнулся. Она тихонько присвистнула сквозь зубы, затем профессиональным тоном промолвила:
– Одну минуточку.
Она пошуршала за стойкой какими-то бумагами, а потом взяла телефон.
– Как тебя зовут? – осведомилась она, зажав трубку между плечом и подбородком.
– Т. В. Спивет.
Она немного подождала, а потом отвернулась с телефоном от меня и начала что-то тихонько туда говорить. Я взял буклет про выставку об индейцах из племени черноногих.
Когда Лорел опять повернулась ко мне, то брови у нее были сведены, точно она пыталась решить какую-то сложную математическую задачу.
– Ты Т. В. Спивет? Или это твой отец Т. В. Спивет?
– Я Т. В. Спивет. Мой отец Т. И. Спивет.
Она снова отвернулась с телефоном.
– Ну, не знаю, – наконец произнесла она громко и повесила трубку.
– Ну, не знаю, – повторила она, не то чтобы мне, а скорее всем собравшимся. – Он сейчас подойдет и во всем сам разберется. Подожди здесь. Тебе что-нибудь дать? Воды?
– Да, пожалуйста, – ответил я.
Лорел принесла бумажный стаканчик с водой, и я заметил, что она снова косится мне на грудь. Потом вернулась к стойке и что-то пробормотала Айсле, которая нервно поправила шнурок со значком. Тут к ним подошла группка японцев и загородила от меня стойку и обеих женщин.
Я отыскал скамейку и сел, уставившись в брошюрку про черноногих и поставив сбоку огромный зонтик. Честно скажу: хотя в обычных условиях меня бы черноногие очень даже интересовали бы, сейчас я с трудом разбирал слова. Будто бы куда-то уплывал.
– Я мистер Джибсен.
Голос раздался словно откуда-то из эфира, шипящее «с» вертелось на месте, точно кошка, задевая знакомые синапсы у меня в мозгу. Внезапно я ощутил, что страшно соскучился по запаху на кухне у нас дома, по длинному телефонному проводу, по палочкам для еды, по тому, как стучит крышка банки с печеньем, когда пытаешься неслышно ее открыть.
– Я могу вам чем-то помочь, молодой человек?
Я поднял голову. Мистер Джибсен выглядел совершенно другим, чем я себе его представлял, когда мы разговаривали по телефону. Не высокий, изящный, с ван-дейковской бородкой и тросточкой – а лысый, коренастый, в дизайнерских очках в толстой оправе, которые придавали ему вид занудный, но одновременно и крутой. Он был в черной водолазке и пиджаке, а единственной уступкой тому старомодному стилю, в каком я его воображал, было кольцо в левом ухе – как будто он ходил на пиратский бал-маскарад и забыл потом снять серьгу.{156}
– Могу я тебе помочь? – повторил он.
Я уже давно понял, что когда долго чего-то ждешь, оно рисуется куда страшнее, чем на самом деле. Я не спал ночами в ожидании похода к зубному или экзамена – а в действительности получал лишь приглушенное жужжание бормашины доктора Дженкса и скучающее выражение на лице мистера Эдвардса, пока я рисовал ему свои сложные схемы западной экспансии.
«И чего только я так себя накручивал?» – спрашивал я, однако наступал срок следующего экзамена, и я все так же ворочался в постели без сна, накручивая себя еще больше.
Все время бесконечного путешествия на восток, запертый, как в чистилище, в черных тисках пространственно-временного туннеля, проигрывая собственный сценарий Судного дня, я вновь и вновь представлял себе, что именно скажу, как подчеркну свою осведомленность небрежным упоминанием гликолиза или противоречий, связанных с метрической системой. У меня было заготовлено столько объяснений касательно ускоренного умственного развития, задержки роста, путешествий во времени или чудодейственного влияния кукурузных хлопьев – и ни одно не пошло в ход.
– Здравствуйте, я Т. В. Спивет. Я добрался, – только и сказал я и приготовился к тому, что мир сейчас рухнет.
Мистер Джибсен склонил голову набок, бросил взгляд на Лорел за стойкой и снова посмотрел на меня. Взялся большим и указательным пальцем за кольцо в ухе и принялся нервно его крутить.
– Наверное, это… – Тут его взор упал мне на грудь, и мистер Джибсен остановился. – Ты ранен?
Я кивнул, чувствуя, что вот-вот разревусь.
Он осмотрел меня с головы до ног. В жизни меня еще так пристально не разглядывали. Отец тоже смотрел на меня оценивающе, но всегда исподволь.
– Это с тобой мы говорили по телефону в прошлую пятницу?
Я кивнул.
– Т. В. Спивет? – проговорил он, словно бы примеряя новое пальто. А потом закрыл лицо руками, защемив нос между ладонями, шумно выдохнул и опустил руки.
– Это ты нарисовал жука-бомбардира? – очень медленно спросил он.
– Да.
– Ты нарисовал схему социальных взаимодействий шмелей? Триптих о канализации? Схему кровеносной системы меченосца? Ты это все нарисовал?
Кивать мне не потребовалось.
– Боже праведный, – проговорил мистер Джибсен и отошел, снова теребя серьгу. Я уж думал, он отправится к диораме и начнет бешено нажимать все кнопки подряд, но через несколько секунд он вернулся обратно.
– Боже праведный, – повторил он. – Сколько тебе?
– Тринадцать, – сказал я, потом добавил. – На самом деле двенадцать.
– Двенадцать?! Да это ж…
Он оборвал фразу на пришепетывающем «ж» и покачал головой.
– Мистер Джибсен, не хочу показаться невежливым, но я не очень хорошо себя чувствую. Нельзя ли, чтобы кто-нибудь меня осмотрел, а потом мы сможем обсудить завтрашний вечер.
– Ха! Смеешься ты что ли? Да ни… ой! – Он снова не договорил. – Ну конечно же, давай о тебе позаботимся.
Мистер Джибсен скользнул к стойке Лорел и скоро вернулся, глядя на меня как-то странно.
– Сейчас кто-нибудь придет, – сообщил он, все так же не сводя с меня глаз.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Мне скоро станет лучше. И мы сможем обсудить…
Тут меня пронзила острая, стреляющая боль, начавшаяся в груди и обхватившая голову, точно обручем. Я в жизни такой боли не чувствовал, даже когда Лейтон попал дротиком мне в голову или когда мы с ним налетели в санках на дерево и я сломал руку, а он обошелся без единой царапины, хотя ударился о ствол первым. Более не заботясь о мире мистера Джибсена и о соблюдении приличий, я застонал.
Джибсен, похоже, не заметил.
– Т. В.! – произнес он. – Двенадцать лет! И где ты научился так рисовать?
Но я не ответил на этот вопрос, потому что потерял сознание.
Когда я пришел в себя, меня осматривал какой-то врач, а сам я был в кислородной маске и она очень сильно пахла пластиком. Меня везли на каталке к машине скорой помощи, которую подогнали к самому входу. Когда я увидел ожидающую машину с мигалкой и открытыми нараспашку задними дверьми, то прямо-таки возгордился, что хоть как-то, на свой лад, но нарушил ровный поток жизни этого города.
Дождь шел сильнее, чем прежде. Мистер Джибсен держал над носилками мой огромный зонт, очень мило с его стороны. Он влез в скорую помощь следом за мной и пожал мне руку.
– Не бойся, Т. В. Я вызвал для тебя специального смитсоновского врача, так что нам не придется возиться со всякими бюрократическими формальностями и долго ждать в очереди. Мы о тебе позаботимся.
Пока мы ехали по городу, мне к руке подключили капельницу. Я смотрел, как пакет с раствором покачивается и трясется наверху. Хотя жидкость была совершенно прозрачной, но я знал: там растворена целая масса всяких вкусненьких питательных веществ, так что я их ем через отверстие в руке. Клево!{157}
В больнице меня осмотрел доктор Фернальд, специальный смитсоновский врач. Он велел двум ассистентам зашить мою рану. Когда я рассказал им, что со мной произошло в Чикаго, они все зацокали языками и закачали головами. Впрочем, часть истории – как я ткнул Джосайю Мерримора ножом, а он упал в воду и, скорее всего, утонул – я из рассказа выпустил. Некоторые вещи лучше оставлять за пределами карты.
Пока доктора делали свое дело, мистер Джибсен расхаживал по коридору, о чем-то разговаривая по мобильнику. В своем сумеречном состоянии я почему-то вообразил, что он имел долгую и малоприятную беседу с доктором Клэр обо мне и моей привычке оставлять в карманах «чириос». Я знал: она очень скоро приедет в больницу и заберет меня обратно в Монтану. Я постарался подготовить себя к этому. Что ж, в конце концов, я все же добрался досюда, а для двенадцатилетки это неблизкий путь.