Джефферсон серьезно смотрел на нее, и улыбка испарилась с лица Джулии. Сейчас он чувствовал, как странная напряженность сковала все тело, и гадал, не ощущает ли его собеседница то же самое. Тайн спрашивал себя, какой мужчина отказался бы крепко прижать Джулию к груди и попробовать на вкус ее маленькие, притягательные губы? Любопытно, что бы она сказала, если бы узнала, как он построил ранчо — целиком и полностью своими собственными силами, вот этими руками? Как убил нескольких человек, преступников и индейцев? Как однажды зимой едва не умер от голода, потерявшись в дебрях Невады? Как ел сырое мясо, убив лису голыми руками, чтобы выжить?..
Тайн неожиданно отвернулся от любезной хозяйки дома. Он сказал, что сказала бы герцогиня. Она наверняка пришла бы в ужас. А еще ее, вероятно, шокировали бы шрамы на его теле — у Тайна их было предостаточно. Но, с другой стороны, он уже представлял себе совершенное тело Джулии, которое хотелось ласкать с неистовой, яростной страстью…
Герцогиня была вежлива, даже сейчас, когда Тайн резко оборвал разговор и повернулся к ней спиной. И эта хваленая британская любезность, несомненно, была единственной причиной, по которой Джулия так зазывала его к себе, обещая увлекательную прогулку верхом. Она просто пыталась быть деликатной, только и всего.
— Я хотела кое‑что у вас спросить, — нарушила молчание герцогиня. — Вы упоминали о том, что приехали в Британию по личным причинам. Я не хочу совать свой нос в чужие дела, но, похоже, вы совершили по‑настоящему длинное путешествие. Неужели вы отправились в такой тяжелый путь только ради того, чтобы поговорить с Клиффом де Уоренном?
Джефферсон скрестил руки на груди, все его тело натянулось, как струна. В этот момент ему отчаянно хотелось рассказать Джулии о своей жизни — не только о радостях, но и о постигших его несчастьях.
— Здесь похоронена моя дочь.
Джулия изумленно посмотрела на него:
— Мне так жаль!
— Благодарю вас. Донна умерла двадцать восемь лет назад. Мне давно стоило побывать на ее могиле, но до этого момента у меня не было такой возможности.
Джулия потянулась к его руке и легонько провела по ней ладонью. Тайн вздрогнул, удивленный этим проявлением сердечности.
— Я не знала об этом. Даже представить себе не могу, через что вам пришлось пройти. Выходит, вы были женаты?
— Нет. Моя возлюбленная бросила меня, хотя я собирался жениться на ней, вернуться в Брайтон, откуда она была родом. Я не знал, что она носит под сердцем моего ребенка. — В голосе Тайна отчетливо слышалась печаль, хотя его эмоции, казалось, со временем потеряли свою остроту.
— Жизнь может быть такой жестокой, такой суровой… — с чувством произнесла Джулия.
Герцогиня была явно тронута этим рассказом, и ее реакция потрясла Тайна. До него уже дошли слухи о том, что муж Джулии был сущим ублюдком.
— Да, с хорошими людьми часто случаются плохие вещи, жизнь несправедлива.
Она на мгновение притихла, пристально глядя ему в глаза, а потом сказала:
— Вы заслуживаете только самого лучшего, мистер Джефферсон, я в этом уверена.
Джулия снова положила свою крошечную мягкую ладошку на руку Тайна, и его сердце громко, безудержно застонало, будто несшийся на полной скорости локомотив, который вдруг сошел с рельсов. За этот короткий миг кровь вскипела в жилах Джефферсона, и ему стало трудно дышать.
— Это очень любезно с вашей стороны, — прохрипел Тайн, почувствовав, как заливается краской.
Александра брела по оживленной улице, делая зигзаги между пешеходами и старательно обходя груды мусора, сточные канавы и рытвины. Ах, как же ей сейчас хотелось плотнее зажать нос! Вонь была просто нестерпимой, Александру уже мутило от омерзения, но она не могла закрыть нос платком — в каждой руке было по сумке. В одной из этих сумок была сложена еда, содержимое другой составляли швейные принадлежности.
Александра была вне себя от переживаний. Двенадцать дней минуло с тех пор, как она переехала в гостиницу мистера Шумахера, которая теперь казалась ей сущим раем в этой сырой, зловонной трясине людской нищеты и безысходности.
Теперь Александра на себе ощущала ужасные условия существования представителей британского рабочего класса. Она всегда чувствовала искреннюю жалость по отношению к обнищавшим трудягам, особенно к детям. Но одно дело — читать о положении рабочих на заводах и комбинатах, споря до хрипоты о необходимости экономических и социальных реформ, и совсем другое — жить среди британской бедноты, на своей шкуре испытывая все тяготы. До этого момента Александра и понятия не имела, какие лишения выпали на долю большинства населения Англии и какие привилегии давала принадлежность к высшему обществу даже самым обедневшим аристократам.
Все, буквально все, кто скитался по этим улицам, были оборванными, утомленными и голодными. Даже дети здесь отличались изможденными лицами и пустыми, будто мертвыми глазами. Это было душераздирающее зрелище.
И возможно, худшим в положении Александры было то, что все эти мужчины, женщины и дети совершенно не осознавали: она была такой же, как они. Несчастные люди смотрели на нее с уважением, снимали перед ней шляпы, называли ее «миледи», а иногда даже «ваша светлость». Бедняки видели в Александре настоящую леди и не понимали, что она теперь ничем не отличалась от них.
Несчастная задавалась вопросом, как же сможет провести остаток дней своих в подобной безысходности. Мысль о том, что такой отныне и будет ее жизнь, угнетала, вселяла панику. Александра еще смогла бы вынести бремя своей бедности, но она отчаянно скучала по Оливии и Кори, а еще чувствовала колоссальную усталость, которая теперь стала ее постоянной спутницей.
Все внутри тревожно сжалось, стоило Александре вспомнить о циничном, холодном Клервуде. Она по‑прежнему постоянно думала о нем, с болью и гневом, тяжело переживая его предательство — хотя уже почти три недели прошли с того момента, как началась и стремительно завершилась их злополучная связь. Но Александра не винила герцога в том, что произошло. Слишком поздно она поняла, какой же слабой оказалась: будь она сильнее, обязательно отвергла бы все его ухаживания и теперь преспокойно жила бы в своем собственном доме…
Очнувшись от невеселых мыслей, Александра заметила в конце улицы красивую закрытую карету, запряженную двумя великолепными гнедыми лошадями. Она резко остановилась, буквально замерев на месте. Только очень богатый дворянин или купец мог позволить себе такое средство передвижения, но Александра готова была поклясться, что никогда не видела этот экипаж прежде. По крайней мере, эта карета не принадлежала ни леди Бланш, ни Клервуду — бедняжка и не надеялась увидеть герцога снова. Немного расслабившись, Александра с облегчением перевела дух, решив, что эта роскошная карета не имеет к ней ни малейшего отношения.
Она распахнула дверь гостиницы, толкнув ее плечом, ведь руки были по‑прежнему заняты тяжелыми сумками. Несколько дней назад Александру навестил Рандольф и справился о ее делах. Вся смелость, вся решимость потребовалась от нее, чтобы оставаться в его присутствии спокойной, невозмутимой и даже безразличной. Александра встретилась с младшим де Уоренном в общей комнате гостиницы и, заверив, что дела у нее идут хорошо, отказалась от предложения Рандольфа остановиться в Херрингтон‑Холл в качестве его гостьи. Александра не сказала Рандольфу о визите его матери, отметив про себя, каким удиви тельно добрым и полным сострадания был этот молодой человек.
Александра вошла в холл гостиницы и проследовала через общую комнату, направляясь к расположенной справа лестнице. И тут она заметила за столом красивую аристократку, которая оживленно разговаривала с мистером Шумахером. Хозяин заведения помахал Александре, а беседовавшая с ним белокурая леди тут же обернулась и поднялась с места.
Александра почувствовала, как от мгновенно накатившей слабости подкашиваются колени. Они никогда не разговаривали прежде, но сомнений не оставалось: к ней приехала вдовствующая герцогиня Клервудская. Александра видела ее на балу в Херрингтон‑Холл.
Джулия Маубрей плавно скользнула к ней, улыбнувшись:
— Добрый день, мисс Болтон. Полагаю, вы можете счесть меня излишне дерзкой, но я решила, что мы должны встретиться.
Александра сжала сумки, опасаясь, что они вот‑вот выпадут из ослабевших рук. Что матери Стивена от нее понадобилось? К горлу подступила тошнота.
— Ваша светлость, — еле слышно пробормотала она.
— Мы можем пройти наверх? Мистер Шумахер обещал прислать нам чай, — улыбнулась герцогиня.
Александра перехватила взгляд Джулии и поняла, что та смотрит тепло, дружелюбно. Чего же она хотела?
Александра лихорадочно пыталась найти объяснение тому, что могло привести вдовствующую герцогиню в эту лондонскую трущобу, но ничего разумного на ум не приходило. Она заставила себя улыбнуться в ответ.
— Боюсь, мои условия оставляют желать лучшего, ваша светлость. Не думаю, что вам будет комфортно.
— В вашей комнате ведь есть пара стульев? — Герцогиня не стала дожидаться ответа. — Я так и думала. Пойдемте же наверх! Вам едва ли удастся отвязаться от меня, тем более что я протряслась в пути целый час, прежде чем нашла жилье, которое вы сняли.
Александра втянула воздух ртом, пережидая новый приступ тошноты. Она пошла впереди, показывая гостье дорогу. Наверху Александра поставила сумки на пол и отперла дверь. Пригласив Джулию Маубрей войти, она украдкой бросила взгляд на нежданную гостью.
Герцогиня нахмурилась, стоило ей оглядеть маленькую, опрятную, но унылую комнатушку. И все же, заметив, что Александра смотрит на нее, герцогиня улыбнулась.
— Вы — очень храбрая, моя дорогая, — сердечно сказала она. — И вы не можете оставаться здесь.
Александра поставила сумки на стол и обернулась к гостье, затаив дыхание:
— Боюсь, мне больше некуда идти.
— Чепуха. Переедете в Констанс‑Холл.
В душе Александры все тревожно перевернулось.
— Вы приглашаете меня в свой дом?