Аджаташатру вытащил из пачки сиреневую купюру, повернул к себе, держа кончиками пальцев за верхние уголки, словно желая полюбоваться на свет филигранной печатью, потом стал методично складывать ее – сначала в два раза, потом в четыре, в восемь и так далее, до тех пор, пока по размеру она стала не больше ногтя. Тогда он подул на обе руки, и купюра исчезла. Он вытащил вторую, повторил то же самое, и так три раза подряд.
– Видите, этих купюр не существует, – добавил Аджаташатру, воздев руки к небу, чтобы три сложенные банкноты из левого рукава провалились внутрь рубашки. – Это волшебные деньги. Особый трюк!
– Не понимаю, – признался капитан, который уже попался на крючок.
– Все очень просто. Эти деньги выпечены из муки без дрожжей и сахара, на сто процентов экологически чистые, – соврал факир. – Тот же принцип, что просвиры у католических священников, если хотите. Они тают в моих руках, более теплых, чем воздух, и бесследно исчезают.
– Это блеф!
– Поэтому, несмотря на то что кажется, будто я владею целым состоянием, я не могу заплатить вам за свое пребывание на корабле, капитан, поскольку эти деньги – только приманка, иллюзия. И в дополнение – лакомство.
К великому несчастью Аджаташатру, капитан Аден Фик был большим гурманом. Три тысячи лиловых банкнот – вот во что в результате обошлось потерпевшему крушение плавание по Средиземному морю, точнее, три пачки, то есть пятнадцать тысяч евро. К тому же, если бы факир не прибегнул к своему легендарному красноречию и не стал бы проповедовать достоинства сбалансированной диеты и ужасающе повышенную калорийность бездрожжевого хлеба, ему пришлось бы распрощаться со всем содержимым чемодана.
Поэтому, едва «Мальвиль» встал на якорь в порту Триполи, что произошло на следующий день в 14 часов, Аджаташатру со всех ног сбежал по трапу, ведущему на причал, с дипломатом в руке, и улизнул, затерявшись в толпе. Он представил себе гримасы ливийца, когда тот станет жевать деньги, но они не будут таять на языке, а главное, выражение его лица, когда поймет, что они настоящие и что он позволил увести из-под носа чемодан, набитый под завязку.
Индиец очутился на берегу среди целой палитры новых запахов и красок, что напомнило ему, насколько он одинок. На мгновение он почувствовал ностальгию по своей земле, по родственникам, по своим каждодневным привычкам. Эти полные неизвестности дни уже начинали тяготить его.
В этой части света у людей были такие же смуглые лица, как и в его стране. Но они не носили ни чалмы, ни усов, что, впрочем, их молодило. Также здесь было много негров, похожих на Вуиража, с глазами, полными надежд. Они, казалось, поджидали отплытия парохода в столь желанную для них Европу, которую Аджаташатру так легко покинул. Вокруг медленно расхаживал патруль, покуривая контрабандные сигареты, – люди в штатском или в военной форме, но все с ручными пулеметами, как напоминание о том, что вы оказались на неправильной стороне Средиземного моря.
В своем шикарном костюме, явно не соответствующем местному дресс-коду, состоящему, как правило, из халата и сандалий, Аджаташатру старался не слишком привлекать к себе внимание. За последние сутки ему уже угрожали сумкой-холодильником, ножом и пистолетом, и орудия устрашения явно шли по нарастанию. Если не принять мер предосторожности, то скоро ему предстоит общаться с дулом старого заржавевшего пулемета. Итак, корова (священная) превратилась на какое-то время в робкую белую мышку, пробиравшуюся вместе со своим богатством в размере восьмидесяти пяти тысяч евро туда, где, как она полагала, находится выход из порта.
Добравшись до поста охраны, индийская мышка беспомощно наблюдала, как мальчишка-африканец подвергся рэкету со стороны двух до зубов вооруженных военных. Один из них поставил иностранца лицом к стене, а другой небрежно обшаривал карманы, не выпуская изо рта сигареты. Они забрали у него несколько банкнот – все, что у того было, и паспорт. На черном рынке они выручат за него хорошие деньги. Потом военные сплюнули на землю и, весело смеясь, вернулись в свою будку.
Негр, лишившись удостоверения личности и тех немногих денег, на которые он мог добраться до Италии, сполз по стене, как обескровленная жертва, которая не держится на ногах. Когда он осел на пыльную землю, то зажал голову между колен, чтобы спрятаться от этого ада.
У Аджаташатру пробежал мороз по коже. Если бы он не был таким заметным в своем прикиде как у банкира, почти как Великая Китайская стена в программе «Google» «Планета Земля», то встал бы на колени рядом с несчастным малым и помог бы ему подняться. Но важнее было больше не привлекать к тому внимания. Да, он встал бы на колени, рассказал бы об Италии и Франции, сказал бы, что путешествие того стоит. Что у него есть похожие на него друзья, которые в это время, наверное, трясутся в грузовике, идущем в Англию, карманы у них набиты шоколадным печеньем, купленным во французском супермаркете, где всего в изобилии, кажется, оно так и льнет к рукам, если у вас есть такая малость, как несколько банкнот, напечатанных с обеих сторон. Что он должен держаться, что земля обетованная там, по ту сторону моря, в нескольких часах полета на воздушном шаре. Что там есть люди, которые помогут ему. Что «далекий прекрасный край» – как коробка шоколада и что попасть там в полицию маловероятно. А потом, там не бьют палками, как в его деревне. Повсюду есть добрые люди.
Но также он хотел бы сказать ему, что жизнь стоит слишком дорого, чтобы играть с ней, и что нет смысла добраться до Европы трупом – утонуть в море, задохнуться в крохотном тайнике в пикапе или отравиться ядовитыми газами в автоцистерне с горючим. Аджаташатру вспомнил историю, которую рассказал ему Вуираж, о десяти китайцах, которых полиция нашла в автобусе, в тайнике площадью два квадратных метра, сделанном в потолке с двойным дном. На всех были пеленки для недержания мочи. А эритрейцы дошли до того, что сами вызвали полицию по мобильникам, потому что задыхались в грузовике, где их запер проводник. Ведь для проводников, пользовавшихся беззащитностью клиентов, цена от этого не менялась. Она колебалась от двух до десяти тысяч евро, в зависимости от границы, которую надо было перейти. А поскольку платили им за результат, а результат – это когда мигрант прибывает в место назначения, то не важно, как он туда доберется – целым и невредимым, или по частям, или окажется в «далеком прекрасном краю» в больничной палате. В лучшем случае.
Аджаташатру вспомнил, что он чувствовал, когда падал в море на своем монгольфьере, – это был страх умереть в одиночестве, когда никто о тебе не узнает, страх, что его никогда не найдут, что одной волной его смоет с лица земли раз и навсегда. А потом, у мальчишки-африканца наверняка есть семья, которая где-то ждет его, на этом берегу, на этом континенте. Он не мог умереть. Не должен.
Да, индиец хотел все это ему сказать, но не шелохнулся. Вокруг него опять кишела толпа, как спешащие по делам муравьи. Он взглянул на будку. Солдаты продолжали ржать в своем стеклянном аквариуме. И если они пока не обчистили его, то это сделает капитан корабля, когда сойдет на берег, разъяренный, с ненавистью в глазах и жаждой денег, и даст его описание всем наемным солдатам, суетившимся в порту, только Будде известно, сколько их на самом деле. Здесь нельзя больше оставаться!
Аджаташатру достал банкноту в 500 евро, которую держал в кармане, и направился прямо к выходу. Проходя, он задел молодого африканца и уронил деньги рядом с ним, бросив себе под нос: «Желаю удачи», чего подросток наверняка не расслышал.
Ну вот, он кому-то помог. Первому из людей. И это оказалось так удивительно просто.
Поступив таким образом, он почувствовал, как его тело наполнилось ощущением блаженства. В его груди появилось какое-то легкое облачко, оно растекалось до самых кончиков пальцев. Скоро облачко накрыло его целиком, И Аджаташатру показалось, что он оторвался от пыльной земли порта Триполи и взмыл вверх на огромном мягком кресле. Это было лучшее воспарение за всю его карьеру факира. И это был пятый удар электрошока, поразивший его сердце после начала этого приключения.
Он действительно взлетел бы в ливийское небо над барьерами и колючей проволокой, опоясывающей порт, если бы в эту минуту к нему не обратился громкий голос за его спиной. Он подскочил и всей своей тяжестью грохнулся на землю.
Прошло несколько секунд, прежде чем он отреагировал. За его спиной снова зазвучал голос:
– Эй!
Все, пропал, подумал индиец, капитан послал своих подручных. И сердце в его груди забилось, как барабан. Что делать? Обернуться как ни в чем не бывало? Не обращать внимания на голос и броситься бежать как сумасшедший к выходу? Тогда его быстро схватят.
– Эй, Аджа!
Сначала индиец решил, что ослышался.
– Черт побери!
Аджаташатру медленно повернул голову. Кто это так хорошо знает его имя?
– Не бойся, Аджа, это я.
Тут писатель узнал этот глухой голос, который впервые услышал через толстые стенки шкафа в трясущемся грузовике. Этот ужасный голос, который рассказал ему все свои секреты и при этом ни разу не дрогнул.
Это был он.
Вуираж.
У Аджаташатру почти навернулись слезы. Губы приоткрылись в широкой улыбке, и мужчины бросились обнимать друг друга.
С одной стороны, индиец был счастлив, что встретил своего друга, что появилось наконец знакомое лицо в этой части света, где все было для него чужим. Но с другой стороны, если Вуираж был здесь, в порту Триполи, это означало, что он не в Испании, не во Франции, что не спешит пересечь границу Великобритании, как предполагал. И от этого стало грустно.
– Вот это да, Аджаташатру, ловко же ты умеешь появляться, когда тебя не ждут! – воскликнул огромный негр, разомкнув объятия и хлопая его по плечу.
– Мир тесен, он мог бы уместиться на носовом платке из индийского шелка.
– Похоже, дела у тебя идут неплохо, – продолжал Вуираж, указывая на новый костюм индийца и его чемоданчик. – Ты похо