Я растерялся — газеты не сообщали имя жертвы — и вдруг припомнил: Холмс уже сколько ночей посещал именно Ист-Энд и, возможно, то самое место, где было совершено преступление.
— Боже мой, Холмс, вы ее знали?
Он посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом. Затем отвернулся и рассмеялся.
— Ватсон, вы уж простите, но есть вещи, о которых мне бы не хотелось говорить.
Смех показался мне фальшивым.
Спустя неделю я увидел, как Холмс готовится к очередной ночной вылазке: проспав с обеда до вечера, он снова облачился в истрепанное и застиранное платье. На этот раз я ни о чем не спрашивал, просто оделся, чтобы следовать за ним.
Когда мой друг нахлобучил привычную дорожную шляпу, я был полностью готов и спокойно подошел к нему, держа руку в кармане пальто и сжимая рукоять старого армейского револьвера. Холмс взглянул на меня с неподдельным страхом и предостерегающе поднял руку.
— Господи боже, Ватсон! Если вы цените свою жизнь и честь, не вздумайте следовать за мной!
— Тогда скажите, прошу: вы занимаетесь чем-то… предосудительным?
— Я исполняю свой долг, — отрезал он и вышел за дверь, прежде чем я осознал, что не получил ответа на свой вопрос.
Готовясь ко сну и размышляя, куда направился Холмс и что там делает, я внезапно вспомнил, где видел название «Джон Б. Курс и сыновья». Подошел к шкафу с медицинскими принадлежностями и вынул небольшой деревянный ящик. Вот оно! Я смотрел на табличку тысячу раз: «Джон Б. Курс и сыновья. Качественные хирургические инструменты». Но зачем они Холмсу?!
На следующий день в вечерней газете появилась заметка об очередном ужасном преступлении. Убийца из Уайтчепела снова умертвил женщину, но не просто лишил ее жизни, а со знанием анатомии вскрыл тело и удалил несколько органов с помощью хирургических инструментов.
В ближайшее воскресенье я повел мою любимую Мэри в театр. Мысли в голове бродили невеселые, и я надеялся, что присутствие дорогого человека отвлечет от тяжелых раздумий. Но судьба сыграла шутку — в театре «Лицей» давали пьесу «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», которая подействовала на меня самым тревожным образом. Я смотрел ее буквально с открытым ртом, ошеломленный потоком внезапных догадок, и почти не обращал внимания на Мэри, сидевшую рядом.
После спектакля я поспешил домой, сославшись на внезапное недомогание. Видя мое пепельно-серое лицо, Мэри сразу подтвердила, что мне лучше идти домой, и стоило больших усилий разубедить ее отправиться на Бейкер-стрит и ухаживать за мной до выздоровления.
Пьеса считается фантастической, но в ней есть и чистейшая правда: в одном человеке действительно могут уживаться две личности! Стивенсон предпочел не называть лекарственное средство, могущее чрезвычайно обострить противоречия человеческой психики и расколоть ее надвое, но мои познания в медицине с легкостью восполнили пробел. Я отлично знал это средство. О да! Человек может подавить животное начало и превратить себя в машину с безукоризненной логикой и чистейшим разумом, но низменные позывы не исчезнут. Они лишь спрячутся, ожидая подходящей минуты, чтобы вырваться наружу.
Раньше я думал: Холмс выслеживает убийцу из Уайтчепела либо он и есть тщательно маскирующийся убийца. А теперь осознал другую возможность: вдруг он ищет преступника, не подозревая, что преступник — он сам?
Через неделю мой друг снова ушел в ночь. Утром следующего дня, мучимый любопытством и нетерпением, я изучил газеты, но не нашел сообщений о новом убийстве. Может, переутомился и стал жертвой разыгравшегося воображения? Но, кажется, Холмс был чем-то сильно озабочен либо удручен. Его явно тяготила какая-то мысль. Когда я предложил поделиться ею, он долго молча смотрел на меня, а затем покачал головой:
— Друг мой, я не смею.
После долгой паузы он добавил:
— Ватсон, если я внезапно умру…
Сдерживаться больше не было сил.
— Боже мой, Холмс! В чем дело? Расскажите хоть что-нибудь!
— Ватсон, это очень важно. Если я внезапно умру, сожгите мой труп. Обещайте!
— Холмс!
Он положил руку мне на плечо и внимательно посмотрел в глаза.
— Обещайте мне! Поклянитесь своей честью!
— Я обещаю…
— Своей честью!
— Я клянусь своей честью!
Словно обессилев, он внезапно рухнул в кресло.
— Ватсон, спасибо!
Холмс ушел той ночью, и на следующую тоже. При этом выглядел измученным, будто отчаянно искал что-то и никак не мог найти. Вечерами казалось, он был почти готов все мне рассказать, но в последний момент передумывал и снова молча уходил в лондонскую мглу.
Однажды газеты сообщили не об одном, а сразу о двух убийствах в Ист-Энде. Теперь убийца, прозванный газетчиками Джек-потрошитель, получил описание: свидетель рассказал, что видел высокого мужчину в темном плаще и дорожной фетровой шляпе.
Я сообщил Холмсу о содержании статей и своих подозрениях, решительно потребовав объяснений. Мне очень хотелось надеяться — больше, чем на спасение своей бессмертной души! — что Шерлок встретит мои рассуждения дружелюбным ироничным смешком и даст совершенно обыденное и здравое толкование фактов. Но увы, он слушал меня, прикрыв глаза и крепко сжав трубку зубами. Наконец я умолк, не в силах выдерживать его непроницаемое молчание.
— Пожалуйста, Холмс! Убедите меня, что я не прав! Скажите, что вы не имеете никакого отношения к этим убийствам, умоляю!
— Мой друг, я ничего не могу вам сказать.
— Тогда дайте хоть крупицу объяснения, за которую мог бы уцепиться мой здравый смысл!
Он долго молчал. Наконец спросил:
— Собираетесь обратиться в полицию со своими подозрениями?
— Вы хотите, чтобы я обратился?
— Нет. — Он ненадолго прикрыл глаза, затем продолжил: — Но это не важно. Все равно вам не поверят.
Его голос звучал устало, но спокойно, а поведение не выдавало безумия. Однако я знаю, как дьявольски искусны бывают люди, желающие скрыть свое помешательство.
— Известно ли вам, сколько писем и телеграмм обрушилось на Скотланд-Ярд за последние недели? Там просто сумасшедший дом. Множество домохозяек и безумцев сообщают, что видели Джека-потрошителя, знают его либо им являются. Полицейские получают тысячу писем в неделю! Ваш одинокий голос утонет в этом хаосе.
Он покачал головой.
— Ватсон, они ни на шаг не приблизились к пониманию происходящего. Эти убийства называют «ужасом Уайтчепела». Но если бы они догадывались о настоящем ужасе, стоящем за этими преступлениями, давно покинули бы город, вопя от страха.
Невзирая ни на что, мне следовало обратиться в полицию или, по крайней мере, поделиться с кем-то подозрениями, попросить совета. Но я не знал, кто бы мог спокойно воспринять мои кошмарные умозаключения. Мэри, безгранично доверявшая Холмсу, не пожелала бы слушать о нем дурное. И вопреки всему, я в глубине души по-прежнему верил, что неправильно истолковал факты. Шерлок Холмс не может совершать столь гнусные злодеяния!
На следующий день мой друг даже не вспомнил о состоявшемся накануне разговоре. Это показалось мне настолько странным, что я усомнился в самом факте беседы. Вдруг я все вообразил?
Я решил не выдавать своего интереса, но пристально следить за Холмсом. Когда он в следующий раз отправится в ночное путешествие, я пойду за ним, хочет он того или нет.
Холмс несколько раз посетил Уайтчепел днем и согласился, чтобы я его сопровождал. Воистину, это место не годилось для жизни приличного человека. На улицах в изобилии валялся конский и свиной навоз, куриный помет и человеческие экскременты. Стоял невыносимый шум от телег и тачек, детского гвалта и пьяных воплей, кудахтанья цыплят и хрюканья свиней, живущих рядом с людьми в подвалах и грошовых доходных домах. Из каждого окна над нами свисало выстиранное тряпье, сереющее в пропитанном зловонными миазмами воздухе.
Во время наших походов Холмс лишь осматривал улицы и выбеленные известкой стены складов и глухих аллей. Временами останавливался перекинуться парой слов с уборщицей или полисменом, встреченными в узких проулках. Вопреки обыкновению, он не посещал места преступлений, и в моих глазах это стало убедительнейшим доказательством его вины. Если он не вовлечен в злодеяния, как можно объяснить тот факт, что он избегает мест их совершения?
Миновали октябрь и первая неделя ноября, и лишь тогда мой друг вновь собрался на ночную вылазку. Если бы не случай, это прошло бы незамеченным. Я устроил несколько ловушек, чтобы проснуться, если Холмс решит покинуть дом ночью, и долгое время бодрствовал после того, как вечером он удалялся в свою комнату. Однажды, просидев долго и безрезультатно, я заснул и был среди ночи разбужен шумом. За окном стоял туман, скрадывавший звуки, и сквозь него, будто издалека, доносился стук копыт и голос человека, подзывавшего кебмена. Так и не сумев заснуть, я накинул халат и спустился в гостиную глотнуть виски.
Холмс исчез. Дверь в его комнату была распахнута, кровать пуста.
Я твердо решил узнать правду, какой бы она ни была, и положить конец этому запутанному делу. Быстро оделся, сунул в карман револьвер и выбежал на улицу. Далеко за полночь найти кебмена вблизи Бейкер-стрит весьма затруднительно. Несомненно, Холмс договорился с извозчиком загодя. У моего друга было серьезное преимущество во времени: прошел без малого час, прежде чем я миновал Олдгейт и оказался в трущобах Ист-Энда.
Я полагал, что из-за ночных убийств увижу пустынные улицы, закрытые пабы и жителей, подозрительных к чужакам. Но даже в столь поздний час здесь бурлила жизнь. Слоняясь по улицам, я обнаружил много открытых пивных, в большинстве своем заполненных мастеровыми и женщинами сомнительной репутации. И где бы ни оказывался, максимум в сотне ярдов замечал городской патруль либо вооруженных констеблей. Кое-кто из них провожал меня цепким взглядом. Даже женщины на перекрестках, одетые в шали и чепцы, в эту промозглую ноябрьскую ночь держались группками по две-три.
Найти Холмса я не смог, слишком поздно вспомнив о его таланте к перевоплощению. Им может быть любой из тех, кто попался мне на глаза: безработный механик, играющий в карты в пабе «Боар и Бристл»; пожилой священник, спешащий непонятно зачем по Коммершиал-стрит; моряк, болтающий с официантками в «Кингс армс». Как любой мог быть и Джеком-потрошителем.