– И Йен едет? – спросила Эли.
Резким движением Ханна заключила в ладони лицо Эли.
– Плевать на Йена, – с нажимом произнесла она. – Послушай меня, Эли!
– Кто такой Йен?
Далекий голос как будто доносился с противоположного конца длинного-предлинного туннеля. Голос Моны Вондервол. Ханна обвела взглядом двор Эли, но Моны нигде не увидела.
Эли, повернувшись к Ханне, раздраженно вздохнула.
– Уймись.
– Но ты в опасности, – с жаром произнесла Ханна.
– Тебе это только кажется. Так иногда бывает, – прошептала Эли.
– Это ты о чем? – в отчаянии спросила Ханна.
Она хотела взять Эли за руку, но пальцы ее сомкнулись вокруг пустоты, словно Эли была всего лишь изображением, спроецированным на экран.
– Что значит «кто»? – раздался вопрошающий голос Моны.
Ханна распахнула глаза. Яркий режущий свет ослепил ее. Она лежала на спине на неудобном матрасе. Вокруг нее стояли несколько человек – Мона, Лукас Битти, ее мама, отец.
Отец? Ханна попыталась нахмуриться, но мышцы лица сковала резкая боль.
– Ханна. – Подбородок Моны задрожал. – О боже. Ты… очнулась.
– Как ты себя чувствуешь, родная? – спросила мама. – Говорить можешь?
Ханна глянула на свои руки. По крайней мере, они были тонкие – не окорока. Потом она заметила, что из ее руки на внутреннем сгибе локтя торчит трубка, увидела громоздкую гипсовую повязку.
– В чем дело? – прохрипела Ханна, обведя взглядом пространство вокруг себя.
Представшая ее взору картина походила на театральную мизансцену. То место, где она только что была – на крыльце Эли, со своими давними лучшими подругами, – выглядело куда более реальным.
– Где Эли? – спросила она.
Родители Ханны обменялись встревоженными взглядами.
– Эли умерла, – тихо ответила мама Ханны.
– Не надо ее волновать. – Мужчина в белом халате, седовласый, с орлиным носом, появившись из-за шторы, остановился в ногах кровати. – Ханна? Меня зовут доктор Гейст. Как ты себя чувствуешь?
– Где я, черт возьми?! – требовательно спросила Ханна, в панике повышая голос.
Отец взял ее за руку.
– Ты попала в аварию. Мы все очень беспокоились за тебя.
Ханна переводила взгляд с одного лица на другое, потом посмотрела на хитроумные приспособления, прикрепленные к различным частям ее тела. Помимо капельницы, она обнаружила прибор, следивший за работой ее сердца, и трубку, по которой в нос ей поступал кислород. Ее бросало то в жар, то в холод; кожа зудела от страха и смятения.
– В аварию? – прошептала она.
– Тебя сбила машина, – объяснила мама. – У школы Роузвуда. Помнишь?
Больничные простыни липли к телу, словно кто-то измазал их в сырном соусе для начо[45]. Ханна рылась в воспоминаниях, но никакая авария не запечатлелась в сознании. До того, как она оказалась на крыльце Эли, ей принесли платье цвета шампанского от Zac Posen[46], в котором она собиралась пойти на день рождения Моны, – в пятницу вечером, за день до празднования. И это последнее, что она помнила. Ханна обратила взгляд на Мону, в лице которой отражались одновременно смятение и облегчение. И глаза у нее были огромные, обрамленные безобразными лиловыми кругами, будто она не спала несколько дней.
– Я не пропустила твою вечеринку?
Лукас шмыгнул носом. Мона напрягла плечи.
– Нет…
– Это случилось после, – сообщил Лукас. – Ты не помнишь?
Ханна попыталась вытащить из носа кислородную трубку – ни один человек не будет выглядеть привлекательно, если из ноздри у него что-то торчит, – но оказалось, что та приклеена пластырем. Закрыв глаза, Ханна старательно вспоминала, силясь уцепиться хоть за какую-то подсказку, которая объяснила бы ее нынешнее состояние. Но в воображении всплывало лишь лицо Эли, шептавшей ей что-то и затем растворявшейся во мраке.
– Нет, – прошептала Ханна. – Ничего такого я не помню.
12. В бегах
В понедельник поздно вечером Эмили сидела на высоком табурете с вытершейся синей обивкой за барной стойкой кафе «Эм энд Джей», располагавшемся напротив автовокзала компании «Грейхаунд»[47], в Акроне штата Огайо. Она целый день ничего не ела и подумывала о том, чтобы заказать к кофе с металлическим привкусом еще и кусок неаппетитного вишневого пирога. Рядом с ней чавкал старик, медленно пережевывавший пудинг из тапиоки[48], а мужчина с кеглеобразной фигурой и его похожий на спицу приятель уминали гамбургеры с картофелем-фри. Из музыкального автомата звучала задорная песня в стиле кантри. Старшая официантка, привалившись к кассе, протирала сувенирные магниты, имевшие очертания штата Огайо – их продавали за девяносто девять центов.
– Куда направляешься? – спросил чей-то голос.
Эмили встретилась взглядом с поваром – мужчиной крепкого телосложения, который, судя по его внешнему виду, наверное, любил охотиться с луком и стрелами, когда не готовил чизбургеры. Эмили поискала глазами бейджик с фамилией на его униформе, но такового не оказалось. Она лишь увидела вышитую большую букву «Э» на красной кепке. Поежившись, она облизнула губы.
– Почему вы вдруг решили, что я куда-то направляюсь?
Он многозначительно посмотрел на нее.
– Ты не местная. Через дорогу – автовокзал. При тебе дорожная сумка. Видишь, какой я умный?
Эмили вздохнула, глядя в чашку с кофе.
Меньше чем за двадцать минут она быстрым шагом дошла до мини-маркета, стоявшего у дороги в миле от фермы Хелен, и это при том, что она тащила за собой тяжелую сумку. Там она поймала попутку, которая довезла ее до автовокзала, и Эмили купила билет на первый же автобус, уезжавший из Айовы. К сожалению, автобус шел в Акрон, где у нее совсем не было знакомых. Хуже того, в салоне стояла вонь, как будто кто-то выпускал газы. А сидевший рядом с ней парень, включив на полную громкость свой айпод, распевал под Fall Out Boy[49], а эту группу она терпеть не могла. А потом вообще начались чудеса: когда автобус въехал на автовокзал Акрона, Эмили обнаружила под своим креслом ползающего краба. Откуда тут взялся краб, ведь океан далеко?! Проковыляв в здание вокзала, она увидела на большом табло отправлений, что в 22.00 отходит автобус на Филадельфию, и у нее больно защемило сердце. Никогда еще она так сильно не тосковала по Пенсильвании.
Эмили закрыла глаза, с трудом веря, что действительно пустилась в бега. Прежде она не раз воображала, как все-таки решится на это – Эли говорила, что присоединится к ней. Они мечтали отправиться на Гавайи. Или в Париж. Эли сказала, что они могут взять себе другие имена. Эмили тогда возразила, что это не так-то легко, а Эли заявила: «He-а. Выдать себя за другого человека проще простого». И подруги поклялись, что, куда бы они ни отправились, они много времени будут проводить вместе. И Эмили всегда втайне надеялась, что, может быть – а вдруг? – Эли поймет, что любит Эмили так же сильно, как Эмили любит ее. Но в итоге Эмили потом становилось неловко, и она говорила: «Эли, зачем тебе куда-то убегать? Тебе ведь и здесь живется замечательно». А Эли, пожимая плечами, отвечала, что Эмили права, ей действительно живется замечательно, лучше не бывает.
Пока ее не убили.
Повар включил звук маленького телевизора, уместившегося рядом с тостером на восемь порций и открытой упаковкой «Чудо-хлеба»[50]. Эмили глянула на экран и увидела репортера CNN, стоящего перед знакомым зданием Роузвудской больницы. Больницу Эмили сразу узнала: она проезжала мимо нее каждое утро по дороге в школу.
– Нам сообщили, что Ханна Марин, семнадцатилетняя жительница Роузвуда и подруга Элисон ДиЛаурентис, девушки, чье тело при загадочных обстоятельствах обнаружили во дворе ее дома около месяца назад, только что вышла из комы, в которой она пребывала с субботнего вечера после трагического несчастного случая, – говорил в микрофон репортер.
Чашка с кофе задребезжала на блюдце Эмили. Вышла из комы? На экране появились родители Ханны. Они подтвердили, что Ханна пришла в сознание и чувствует себя неплохо. Кто сбил Ханну и почему, неизвестно.
Эмили прикрыла рот ладонью – от нее исходил запах искусственной кожи, которой были обиты кресла в автобусе. Из кармана джинсовой куртки она быстро достала свой телефон «Нокиа», включила его. Она старалась не расходовать аккумулятор, поскольку зарядное устройство забыла в Айове. Дрожащими пальцами девушка набрала телефон Арии. Ее звонок принял автоответчик.
– Ария, это Эмили, – принялась наговаривать она сообщение после сигнала. – Я только что узнала про Ханну и…
И тут она замолчала, снова уставившись в телевизор: из верхнего правого угла экрана на Эмили смотрело ее собственное лицо – с фотографии из прошлогоднего школьного альбома.
– Теперь о других роузвудских новостях. Пропала Эмили Филдс, еще одна подруга мисс ДиЛаурентис, – сообщил телеведущий. – На этой неделе она поехала в гости к родственникам в Айову и утром исчезла из их дома.
Повар, готовивший чизбургер, отвлекся от своего занятия и посмотрел на экран. Изумление отразилось на его лице. Он глянул на Эмили, потом снова на экран. Металлическая лопатка, которую он держал в руке, с глухим стуком упала на пол.
Не договорив, Эмили прервала звонок. На телеэкране перед обшитым синим гонтом домом Эмили стояли ее родители. На папе – его лучшая спортивная рубашка в клетку, на маме – накинутый на плечи кашемировый кардиган. Рядом с ней – Кэролайн. Она держит перед камерой портрет Эмили – члена школьной команды по плаванию. В ошеломлении Эмили даже не смутилась оттого, что ее фотографию, на которой она запечатлена в купальнике фирмы Speedo, сильно открывающем бедра, показывают по национальному телевидению.