– Нет, вряд ли.
Взгляд Майи смягчился.
– Это из-за твоей подруги Ханны? Из-за того, что с ней случилось? Ты ведь там была? Говорят, человек, сбивший Ханну, до этого следил за ней.
Парусиновая сумочка Banana Republic выскользнула из рук Эмили и со стуком упала на кафельный пол.
– Где ты это слышала? – прошептала она.
Майя отшатнулась в испуге.
– Я… не знаю. Не помню. – Озадаченная, она искоса поглядывала на Эмили. – Не замыкайся в себе, Эм. У нас ведь с тобой не должно быть секретов друг от друга, правда?
Из динамиков лилась ария Гершвина[87]. Эмили вспомнила послание «Э», полученное на минувшей неделе, когда она и три ее подруги встречались с офицером полиции Вилденом: «Скажешь обо мне хоть КОМУ-НИБУДЬ, пожалеешь». Прозвучало три долгих музыкальных такта, прежде чем она прошептала:
– Никто за Ханной не следил. Это был несчастный случай. И точка.
Майя провела ладонями по краю керамической раковины.
– Пожалуй, я вернусь за стол. Жду… жду тебя там.
Она медленно попятилась к выходу. Эмили услышала, как захлопнулась дверь туалета. Арию Гершвина сменила мелодия из «Аиды»[88]. Эмили села перед зеркалом, положив сумочку на колени. «Никто ничего не говорил, – убеждала она себя. – Никто не знает, кроме нас. И никто не скажет «Э»».
Неожиданно она заметила в своей раскрытой сумочке сложенную записку. На верхней стороне надпись, сделанная круглыми розовыми буквами, гласила: «ЭМИЛИ». Она развернула листок. Это был бланк заявления на вступление в общество РДЛИГ – «Родители и друзья лесбиянок и гомосексуалистов». Кто-то уже внес анкетные данные родителей Эмили. Внизу стояла приписка знакомым заостренным почерком:
С выходом в свет тебя, Эм, – твои родители, должно быть, очень горды собой! Теперь, когда Филдсов переполняют любовь и благоволение, будет очень жаль, если что-то случится с их маленькой лесбиянкой, так что помалкивай… и они тебя не потеряют! – Э.
Дверь все еще раскачивалась после ухода Майи. Эмили смотрела на записку, руки у нее дрожали. Внезапно в нос ей ударил знакомый запах. Похожий… Нахмурившись, Эмили принюхалась. Поднесла записку «Э» прямо к носу. Вдохнула. И внутри у нее все окаменело. Этот запах она узнала бы всюду. Соблазнительный аромат банановой жвачки Майи.
22. Если бы стены отеля могли говорить…
В четверг вечером, после ужина в дорогом манхэттенском стейк-хаусе «Смит и Волленски», куда часто захаживал ее отец, Спенсер шла за своей семьей по застеленному серым ковром коридору отеля W. На стенах висели глянцевые фотографии Энни Лейбовиц[89], в воздухе витали ароматы ванили и свежих полотенец.
Мама Спенсер с кем-то беседовала по мобильному телефону.
– Нет, она обязательно победит, – тихо сказала миссис Хастингс. – Давай сразу закажем? – Она на время умолкла, видимо, ее собеседник сообщал ей что-то важное. – Прекрасно. Завтра поговорим.
Она захлопнула телефон.
Спенсер поправила лацкан сизого цвета пиджака Armani Exchange[90] – настраиваясь на победу в серьезном интеллектуальном конкурсе, на ужин она надела деловой костюм. Интересно, подумала Спенсер, с кем это говорила ее мама? Наверное, планировала нечто потрясающее для Спенсер, если она завоюет «Золотую Орхидею». Сказочное путешествие? Посещение «Барниз»[91] в сопровождении персонального консультанта? Встречу с другом семьи, сотрудником «Нью-Йорк таймс»? Спенсер просила родителей, чтобы они отпустили ее на лето поработать стажером в «Таймс», но те не позволили.
– Нервничаешь, Спенсер?
У нее за спиной появились Мелисса с Йеном, тащившие за собой одинаковые клетчатые чемоданы. К сожалению, мама настояла на том, чтобы Мелисса тоже приехала на собеседование – в качестве моральной поддержки, а Мелисса взяла с собой Йена. Мелисса протянула ей маленькую бутылочку с этикеткой «МАРТИНИ С СОБОЙ!»
– Хочешь такую? Я могла бы достать для тебя, если нужно успокоить нервы.
– Я спокойна, – огрызнулась Спенсер.
В присутствии сестры у нее возникало ощущение, что под бюстгальтером Malizia, который был на ней, ползают тараканы. Стоило Спенсер закрыть глаза, она видела испуг на лице Мелиссы, когда Вилден спросил, где находились она и Йен в вечер исчезновения Эли, слышала ее голос, заявлявший: «Убить может только очень особенный человек, а ты не особенная».
Мелисса остановилась, встряхнула бутылочку с мартини.
– Наверное, тебе и впрямь не стоит пить. А то еще забудешь содержание своего реферата, номинированного на «Золотую Орхидею».
– И то верно, – тихим голосом поддержала старшую дочь миссис Хастингс.
Рассерженная, Спенсер отвернулась от родных. Смеясь, Йен и Мелисса вошли в свой номер, рядом с номером Спенсер. Мама полезла в сумочку за ключом от комнаты младшей дочери. В это время мимо них прошла симпатичная девушка возраста Спенсер. Наклонив голову, она рассматривала кремовую открытку, подозрительно похожую на приглашение на завтрак, какое прислали Спенсер организаторы конкурса «Золотая Орхидея». Сейчас оно лежало в ее твидовой сумке от Kate Spade.
Девушка, поймав взгляд Спенсер, сдержанно улыбнулась и звонко поздоровалась:
– Привет!
Держалась она, как диктор CNN — с достоинством, уверенно, дружелюбно. Спенсер в изумлении открыла рот, попытавшись выдавить какие-то слова. Девушка, не дожидаясь, когда ей ответят, пожала плечами и отвернулась.
Единственный бокал вина, который родители позволили Спенсер выпить за ужином, все еще ощущался в желудке. Она посмотрела на мать.
– На «Золотую Орхидею» столько умных претендентов, – прошептала Спенсер, когда девушка свернула за угол. – Я им не соперница.
– Чепуха, – отрывисто бросила миссис Хастингс. – Ты победишь. – Она вручила ей ключ. – Это твой. Мы сняли для тебя люкс.
Она потрепала дочь по руке и пошла по коридору к своему номеру. Прикусив губу, Спенсер открыла дверь и включила свет. В комнате пахло корицей и новым ковром, на большой двуспальной кровати лежало с десяток подушек. Приняв горделивый вид, девушка подвезла сумку к красновато-коричневому гардеробу. Повесила в шкаф черный костюм от Armani, который собиралась надеть на собеседование; розовый комплект нижнего белья Woolford, приносивший ей удачу, положила в верхний ящик стоявшего рядом комода с зеркалом. Переодевшись в пижаму, Спенсер обошла номер, проверяя, ровно ли висят на стенах картины, одинаково ли взбиты большие подушки небесно-голубого цвета. В ванной подровняла на вешалке полотенца; ромбом разложила у раковины гель для душа Bliss, шампунь и кондиционер. Вернувшись в спальню, какое-то время тупо смотрела на попавшийся на глаза номер журнала Time Out NY. На обложке размещалась фотография Дональда Трампа[92] на фоне небоскреба, названного его именем[93].
Спенсер сделала дыхательные упражнения по системе йоги, но облегчения не почувствовала. Наконец разложила на кровати пять учебников по экономике и исчерченный маркером реферат Мелиссы. «Ты победишь», – звучал в ушах голос мамы.
Около часа она до одури репетировала перед зеркалом отдельные фрагменты доклада Мелиссы, потом услышала стук в дверь, ведущую в смежный номер. Она села, недоумевая: там ведь вроде как комната Мелиссы.
Постучали снова. Спенсер осторожно соскользнула с кровати и на цыпочках подошла к двери. Глянула на мобильник, но тот не выказывал признаков жизни.
– Да? – тихо отозвалась Спенсер.
– Спенсер? – хрипло окликнул Йен. – Привет. Похоже, у нас смежные номера. Можно войти?
– М-м, – неуверенно произнесла Спенсер.
Смежная дверь скрипнула несколько раз и отворилась. Йен сменил белую рубашку и брюки цвета хаки на футболку и джинсы Ksubi[94]. Испуганная и взволнованная, Спенсер сжала кулаки.
Йен оглядел комнату.
– Слушай, по сравнению с нашим твой номер просто огромный.
Спенсер сцепила за спиной ладони, силясь не расплыться в улыбке. Пожалуй, впервые ей досталась комната лучше, чем у Мелиссы. Йен с минуту смотрел на книги, разложенные на кровати, затем сдвинул их в сторону.
– Занимаешься?
– В общем-то, да.
Спенсер, боясь пошевелиться, стояла у стола, словно приклеенная.
– Жаль. Я думал, мы с тобой прогуляемся или еще что придумаем. Мелисса спит, отрубилась после парочки коктейлей. Совсем не умеет пить.
Йен подмигнул.
С улицы доносились гудки автомобилей, в окне отражалось мигание неоновых огней. Сейчас Йен смотрел на нее так же, как несколько лет назад, когда он стоял перед их домом, собираясь ее поцеловать. Из графина на столе Спенсер налила стакан ледяной воды и надолго припала к нему, обдумывая одну идею. Вообще-то, ей хотелось о многом расспросить Йена… о Мелиссе, об Эли, о том, что выпало у нее из памяти, об опасных, почти запретных подозрениях, которые мучили ее с воскресенья.
С гулко бьющимся сердцем Спенсер поставила стакан. Оттянула край футболки с эмблемой Пенсильванского университета, оголив плечо, и тихо сказала:
– А я знаю один твой секрет.
– Мой? – Йен большим пальцем ткнул себя в грудь. – И что же это за секрет?
Спенсер отодвинула в сторону свои книги и села на кровать рядом с Йеном. Едва она вдохнула аромат его скраба для лица фирмы Kiehl’s[95], на основе ананаса и папайи, – Спенсер знала и обожала все косметические средства ухода за кожей этой фирмы, – у нее закружилась голова.
– Мне известно, что тебя с одной юной блондинкой связывали отношения более глубокие, чем дружба.