Ханна с силой выдохнула через нос.
– Это неважно, ясно?
– Ясно. – Лукас выставил ладони, давая понять, что тема закрыта.
– Ладно.
Ханна горделиво расправила плечи. Но стоило ей закрыть глаза, она снова представляла, как сидит в «приусе». На здании планетария у нее за спиной развевался флаг. Глаза обжигали слезы. Что-то – может быть, ее «Блэкберри» – пикнуло на дне сумки. Ханна пыталась вспомнить другие подробности, но они ускользали.
Она чувствовала тепло, исходившее от тела Лукаса – он сидел так близко. От него не пахло ни одеколоном, ни дорогим дезодорантом, никакими другими чудными парфюмерными средствами, которыми обычно обрызгивают себя парни. Она ощущала лишь запах его кожи и зубной пасты. Если б только они жили в таком мире, где она могла бы иметь и то, и другое – и Лукаса, и Мону. Но Ханна понимала, что это невозможно, если она хочет оставаться такой, какая она есть.
Она взяла Лукаса за руку. К горлу подступали рыдания. Почему? Она не смогла бы объяснить. По каким-то не понятным ей причинам. Собираясь поцеловать Лукаса, она снова попыталась выудить из памяти подробности того вечера, когда с ней произошел несчастный случай. Но, как обычно, не вспомнила ничего.
24. Спенсер идет на гильотину
В пятницу утром Спенсер вошла в ресторан «Дэниэл» на 65-й улице, между Мэдисон-авеню и Парк-авеню, – в тихом опрятном квартале между Средним Манхэттеном и Верхним Ист-Сайдом. Она будто попала в фильм «Мария-Антуанетта»[99]. Облицованные резным мрамором стены, напоминающие сливочный белый шоколад. Колыхающиеся роскошные темно-красные шторы. Кадки с фигурно подстриженными растениями у входа в центральный зал. Спенсер решила, что она точно так же оформит свой дом, когда заработает миллионы.
Следом за ней шла вся ее семья, в том числе Мелисса с Йеном.
– Все свои записи и конспекты взяла? – тихо спросила мама.
Она теребила пуговицу на розовом пиджаке от Chanel в мелкую ломаную клетку – нарядилась так, будто это ее пригласили на собеседование. Спенсер кивнула. Она не только их взяла, но еще и скомпоновала в алфавитном порядке.
В животе крутило, и Спенсер старалась не прислушиваться к своим ощущениям, но запахи яичницы и трюфелевого масла, сочившиеся из обеденного зала, лишь усиливали тошноту. Над стойкой хостесс ресторана, встречающей посетителей, висела табличка: «РЕГИСТРАЦИЯ УЧАСТНИКОВ КОНКУРСА «ЗОЛОТАЯ ОРХИДЕЯ», ПРИГЛАШЕННЫХ НА СОБЕСЕДОВАНИЕ».
– Спенсер Хастингс, – представилась она девушке, которая вела запись.
С облаком сияющих волос та чем-то напоминала Паркер Поузи[100]. Девушка нашла Спенсер в списке и с улыбкой вручила ей ламинированный бейджик.
– У вас шестой столик, – сказала она, махнув в сторону обеденного зала.
Спенсер увидела снующих официантов, огромные цветочные композиции и несколько взрослых с чашками кофе в руках, о чем-то переговаривающихся.
– Мы пригласим вас, когда будем готовы, – заверила ее девушка-регистратор.
Мелисса с Йеном рассматривали мраморную статуэтку возле бара. Отец вышел на улицу, беседовал с кем-то по мобильнику. Мама тоже говорила по телефону, почти полностью спрятавшись за кроваво-красной шторой. Спенсер прислушалась.
– Что, заказ принят? – уточнила у кого-то мама. – Фантастика. Она будет в восторге.
«От чего я буду в восторге?» – хотела спросить у нее Спенсер. Но потом подумала, что мама, наверное, хочет устроить ей сюрприз, когда она выиграет конкурс.
Мелисса удалилась в дамскую комнату, и Йен плюхнулся на диван рядом со Спенсер.
– Волнуешься? – Он широко улыбнулся. – Ясное дело. Такое событие.
Хоть бы раз от Йена воняло гнилыми овощами или псиной, сетовала Спенсер, тогда бы его присутствие гораздо меньше ее смущало.
– Ты не сказал Мелиссе, что вчера вечером заходил ко мне в номер? – шепотом спросила она.
На лице Йена появилось деловитое выражение.
– Конечно, нет.
– И она ничего не подозревает?
Йен спрятал глаза за темными стеклами своих «авиаторов»[101].
– Зря ты так боишься Мелиссу. Можно подумать, она кусается.
Спенсер плотно сжала губы. В последнее время ее не покидало ощущение, что Мелисса способна не только ее искусать, но еще и заразить бешенством.
– Молчал бы лучше, – огрызнулась она.
– Спенсер Хастингс? – вызвала ее девушка-регистратор. – Вас ждут.
Едва Спенсер встала с дивана, родители подскочили к ней, замельтешили вокруг, словно пчелы.
– Не забудь сказать, что ты играла Элизу Дулитл в «Моей прекрасной леди», хотя была больная и с высокой температурой, – шепнула мама.
– Не забудь упомянуть, что я знаком с Дональдом Трампом, – добавил папа.
Спенсер сдвинула брови.
– А ты с ним знаком?
– Однажды мы сидели рядом в «Чиприани» и обменялись визитками.
Спенсер старалась незаметно дышать по системе йоги.
Столик № 6 располагался в укромном уголке в глубине обеденного зала. Трое взрослых, сидевшие за ним, пили кофе и жевали круассаны. Когда Спенсер приблизилась, они встали.
– Добро пожаловать, – поприветствовал ее лысеющий мужчина с детским лицом. – Джеффри Лав. Победитель «Золотой Орхидеи» восемьдесят седьмого года. Член правления Нью-Йоркской фондовой биржи.
– Аманда Рид. – Спенсер пожала руку высокая худая женщина. – Победитель «Золотой Орхидеи» тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Главный редактор еженедельника «Бэрронс»[102].
– Квентин Хьюз. – Ей кивнул чернокожий мужчина в потрясающе элегантной сорочке фирмы Turnbull & Asser[103]. – Лауреат «Золотой Орхидеи» тысяча девятьсот девяностого года. Исполнительный директор «Голдман Сакс»[104].
– Спенсер Хастингс.
Она постаралась опуститься на стул как можно изящнее.
– Значит, это вы написали реферат «Невидимая рука»[105]?
Аманда Рид расплылась в улыбке, снова усаживаясь за стол.
– Ваша работа произвела на нас огромное впечатление, – тихо сказал Квентин Хьюз.
Спенсер складывала и разворачивала белую салфетку. Естественно, все ее собеседники работали в сфере финансов. Как будто нельзя было посадить за ее столик историка искусства, или биолога, или режиссера-документалиста, хоть кого-то, с кем она могла бы найти общий язык. Она попыталась представить своих интервьюеров в нижнем белье. Потом – как два ее лабрадудля[106], Руфус и Беатрис, похотливо трутся об их ноги. Потом – как выкладывает им всю правду: что она ни черта не смыслит в экономике, ненавидит ее, а реферат стащила у сестры из страха, что ее средний балл не дотянет до 4.0.
Поначалу интервьюеры задавали Спенсер простые вопросы: где учится, чем увлекается, какой имеет волонтерский и организаторский опыт. Она отвечала гладко, без запинки. Интервьюеры улыбались, кивали, что-то записывали в маленькие кожаные блокноты с эмблемой конкурса «Золотая Орхидея». Спенсер рассказала о своем участие в постановке «Бури»[107], сообщила, что является редактором школьного ежегодника и что в десятом классе организовала эко-путешествие в Коста-Рику. Спустя несколько минут она откинулась на спинку стула, думая: «Все хорошо. Просто замечательно».
А потом пикнул ее мобильник.
Интервьюеры удивленно посмотрели на нее.
– Вы должны были отключить телефон перед тем, как прийти сюда, – отчитала ее Аманда.
– Простите. Я думала, что отключила.
Порывшись в сумочке, Спенсер достала телефон и перевела его в беззвучный режим. Ее взгляд упал на окошко предварительного просмотра сообщений. Послание в режиме онлайн поступило от некоего АААААА.
АААААА: Полезный совет не самым разумным: Не надейся, что ты кого-то одурачишь. Члены жюри видят, что ты пустышка, фальшивее, чем подделка под Louis Vuitton.
P. S. а ведь это сделала она. и с тобой расправится, не колеблясь.
Прикусив губу, Спенсер быстро убрала телефон. «А ведь это сделала она». «Э» имеет в виду то, о чем она подумала?
Она снова обратила взгляд на интервьюеров. Перед ней теперь сидели совершенно другие люди – собранные, серьезные, готовые перейти к настоящим вопросам. Спенсер опять стала теребить салфетку. «Они не догадываются, что я не та, за кого себя выдаю», убеждала она себя.
Квентин Хьюз положил руки на стол возле своей тарелки.
– Экономика всегда вас интересовала, мисс Хастингс?
– М-м, конечно, – надтреснутым голосом ответила Спенсер. – Экономика, деньги… м-м… все это всегда пленяло мое воображение.
– И кого из философов вы считаете своими наставниками? – спросила Аманда.
В голове у Спенсер образовалась зияющая пустота. Философы-наставники? Это еще что за черт? На ум пришло только одно имя.
– Дональд Трамп?
Интервьюеры на мгновение остолбенели. Потом Квентин рассмеялся. За ним – Джеффри. Следом – Аманда. Они все улыбались, и Спенсер тоже заулыбалась. Но потом Джеффри сказал:
– Вы, должно быть, пошутили?
Спенсер моргнула.
– Разумеется, пошутила.
Ее собеседники снова рассмеялись. Спенсер отчаянно хотелось сложить круассаны в центре стола в более аккуратную горку. Она зажмурилась, пытаясь сосредоточиться, но видела в воображении лишь объятый пламенем с носа и хвоста падающий с неба самолет.
– Но что касается вдохновителей… у меня их много. Трудно выделить кого-то одного, – выпалила она.
Ее ответ на собеседников не произвел большого впечатления.
– Еде вы мечтаете работать после университета? – осведомился Джеффри.
– В «Нью-Йорк таймс», репортером, – не раздумывая, сказала Спенсер.