Tree Tops, либо – прощай, Роузвуд. И она пообещала переделать себя, но, когда выяснилось, что даже ее наставница, Бекка, не способна совладать со своей природой, плюнула на это.
Небольшой аэропорт Де-Мойна мог похвастать лишь парочкой ресторанов, книжной лавкой и магазином, где продавали яркие сумки Vera Bradley. Дойдя до зоны выдачи багажа, Эмили растерянно огляделась. О дяде и тете она помнила лишь то, что они отличались повышенной строгостью нравов. Они избегали всего, что могло бы спровоцировать половые импульсы, – даже определенных видов пищи. Скользя взглядом по толпе, Эмили почти ожидала увидеть у багажного транспортера сурового фермера с вытянутым лицом и его невзрачную озлобленную жену с картины «Американская готика»[12].
– Эмили!
Она резко обернулась на оклик. Хелен и Аллен Уиверы стояли у автомата выдачи тележек для багажа. Заправленная в брюки горчичного цвета тенниска Аллена обтягивала его огромный живот. Короткие волосы Хелен как будто были покрыты коркой лака. Ни он, ни она не улыбались.
– Ты сдавала багаж? – угрюмо осведомился дядя Аллен.
– М-м, нет, – учтивым тоном ответила Эмили, не зная, стоит ли ей подойди к дяде с тетей и обнять их. Разве дядям с тетями не полагается выражать радость при встрече с племянницами? Но у Аллена с Хелен на лицах было написано недовольство.
– Что ж, тогда пойдем, – сказала Хелен. – До Аддамса ехать почти два часа.
Их машина представляла собой старенький «универсал» с обшитым деревом кузовом. В салоне стоял запах освежителя с еловым ароматом. Эмили этот запах всегда напоминал о дальних автопутешествиях с ее сварливыми дедушкой и бабушкой. Аллен ехал со скоростью как минимум на пятнадцать миль в час ниже дозволенной – даже тщедушная старушка за рулем, обгоняя их, подозрительно покосилась в сторону водителя. Ни тетя, ни дядя за всю дорогу не сказали ни слова – ни Эмили, ни друг другу. Было так тихо, что Эмили слышала, как ее сердце разбивается на семь миллионов крошечных осколков.
– Айова – красивый край, – громко произнесла она, показывая рукой на простирающуюся вокруг равнину.
Эмили никогда еще не видела столь пустынного места – ни одна стоянка для отдыха не попалась им на пути. Аллен тихо крякнул. Хелен лишь плотнее сжала губы. Сожмет еще сильнее – и вовсе их проглотит.
Казалось, лежавший в кармане куртки Эмили сотовый телефон, гладкий, холодный – это единственная связующая ниточка с цивилизацией. Она вытащила его, посмотрела на дисплей. Новых сообщений не было, даже от Майи. Перед отъездом Эмили отправила эсэмэску Арии, спрашивала, как дела у Ханны, но Ария не ответила. Самое последнее сообщение минувшим вечером прислал «Э»: «Она слишком много знала». Неужели это «Э» сбил Ханну? И что за бред несла Ария перед тем, как с Ханной случилось несчастье? Неужели Спенсер – убийца Эли? На глаза Эмили навернулись слезы. Да, не в самое подходящее время отправили ее так далеко от Роузвуда.
Неожиданно Аллен резко повернул вправо, съехав с шоссе на ухабистую проселочную дорогу. Машина затряслась на неровностях грунтовки, проезжая вдоль загородок для скота, минуя несколько ветхих на вид домишек. Тут и там на дорогу выскакивали собаки и яростно лаяли на автомобиль. Наконец Аллен вырулил на еще одну грунтовку и подкатил к воротам. Хелен вышла из машины, отперла и распахнула створки. Аллен завел автомобиль на участок. Впереди высилось двухэтажное здание, крытое белой кровельной дранкой. Небольшой скромный домик, чем-то напоминавший жилища амишей[13] в Ланкастере, штат Пенсильвания, где Эмили с родителями часто останавливались, чтобы купить настоящий пирог «шу-флай»[14].
– Добро пожаловать, – выказала любезность Хелен.
Эмили выбралась из машины.
– Чудесный дом, – похвалила она жилище хозяев, постаравшись добавить оптимизма в голос.
Как и другие дома, которые они проезжали, хозяйство Уиверов было обнесено ограждением из проволочной сетки. По двору расхаживали собаки, куры, утки, козы. Один смелый козел, привязанный длинной цепью к загородке, подскочил к Эмили и наставил на нее грязные на вид рога. Она взвизгнула.
Козел неспешно пошел прочь, а Хелен строго глянула на Эмили.
– Не вопи так. Кур распугаешь.
Отлично. Главное, чтоб куры не кашляли, а Эмили с ее нуждами перебьется.
– Зачем его на цепь посадили?
– Ее, – поправила Хелен. – За плохое поведение.
Нервно кусая губы, Эмили последовала за Хелен в крошечную кухню из пятидесятых годов. Ей сразу с тоской вспомнилась веселая кухня мамы с коллекционными фигурками курочек, петушков и цыплят, с полотенцами, разрисованными рождественскими картинками, с магнитами в виде миниатюрных памятников Филадельфии на холодильнике. На убогом холодильнике Хелен не было ни одного магнита, из него воняло гнилыми овощами. Когда они вошли в небольшую гостиную, Хелен показала на девушку примерно тех же лет, что и Эмили. Та сидела на стуле цвета блевотины и читала «Джен Эйр».
– Помнишь Эбби?
Кузина Эмили, Эбби, была одета в светло-зеленый свитер до колен, из-под которого выглядывала хлопковая набивная сорочка. Волосы собраны в скромный хвостик на затылке, на лице ни следа косметики. Эмили в своей облегающей футболке с надписью «Полюби животное, обними пловца» и рваных джинсах Abercrombie, с тонированным увлажняющим кремом на лице и блеском с ароматом вишни на губах чувствовала себя проституткой.
– Здравствуй, Эмили, – чопорно поздоровалась Эбби.
– Эбби любезно предложила уступить тебе часть своей комнаты, – сообщила Хелен. – Это наверху. Мы покажем.
На верхнем этаже находились четыре комнаты. Первая принадлежала Хелен и Аллену, вторая – семнадцатилетним близнецам Джону и Мэтту.
– А в той спят Сара, Элизабет и малышка Карен, – сказала Хелен, показав на комнату, которую Эмили по ошибке приняла за чулан для уборочного инвентаря.
Эмили раскрыла рот от изумления. Про этих кузин она слышала впервые.
– Сколько им лет?
– Карен полгода, Саре – два, Элизабет – четыре. Они сейчас у бабушки.
Эмили с трудом подавила улыбку. Секс не уважают, а сколько детей.
Хелен завела Эмили в почти пустую комнату и показала на кровать в углу. Эбби села на свою, сложив руки на коленях. Эмили с трудом верилось, что здесь кто-то живет – из мебели только две односпальные кровати, простенький комод с зеркалом, маленький круглый коврик и книжная полка, на которой книг раз-два и обчелся. Ее комната дома была вся увешана плакатами и фотографиями; на столе стояли флакончики с духами, лежали вырезки из журналов, компакт-диски и книги. Хотя, с другой стороны, когда Эмили последний раз гостила у дяди с тетей, Эбби сказала ей, что хочет стать монахиней. Может, поэтому она с детства приучала себя к аскетизму.
Эмили глянула в широкое трехсекционное окно и увидела огромное поле Уиверов с большой конюшней и силосной ямой. Два ее старших кузена, Джон и Мэтт, перегружали тюки сена из конюшни в кузов пикапа. На горизонте – ничего. Вообще ничего.
– Далеко отсюда твоя школа? – спросила Эмили у Эбби.
Лицо Эбби просияло.
– Разве мама тебе не сказала? Мы на домашнем обучении.
– О-о-о… – Эмили почувствовала, как тает ее воля к жизни, а душа уходит в пятки.
– Расписание занятий получишь завтра. – Хелен бросила на кровать Эмили несколько застиранных сероватых полотенец. – Сначала сдашь экзамены, а потом я решу, в какой класс тебя определить.
– У себя в школе я ходила в одиннадцатый, – доложила Эмили. – Некоторые предметы изучала по углубленной программе.
– Посмотрим. – Хелен наградила ее суровым взглядом.
Эбби встала с кровати и скрылась в коридоре. Эмили в отчаянии смотрела в окно. «Если в ближайшие пять минут пролетит птица, на следующей неделе я снова буду в Роузвуде». Но едва мимо пропорхнул маленький воробышек, Эмили вспомнила, что она больше ни на что не загадывает и не верит в свои глупые приметы. События последних месяцев – труп Эли, найденный рабочими в котловане, вырытом под беседку, самоубийство Тоби, сообщения «Э»… – заставили ее усомниться в том, что все в жизни имеет свой смысл.
Пикнул мобильный телефон. Эмили достала его и увидела сообщение от Майи: «Ты действительно в Айове? Пожалуйста, позвони, когда сможешь».
«Помоги мне…», начала писать Эмили, но Хелен выхватила мобильник у нее из рук.
– У нас в доме не пользуются сотовыми телефонами. – Хелен выключила аппарат Эмили.
– Но… – возмутилась Эмили. – А если я захочу позвонить родителям?
– Я их тебе наберу, – пропела Хелен.
Она приблизила к Эмили свое лицо.
– Твоя мама кое-что рассказала о тебе. Не знаю, как там у вас в Роузвуде, но здесь мы все живем по моим правилам. Это ясно? – заявила Хелен, брызгая слюной.
Несколько капелек осели на щеке Эмили, и она, отшатнувшись, проронила дрожащим голосом:
– Ясно.
– Вот и хорошо. – Хелен вышла в коридор и опустила телефон в большую пустую банку, стоявшую на деревянном столике. – Пусть здесь полежит, целее будет.
На крышке банки кто-то печатными буквами написал: ШТРАФЫ ЗА СКВЕРНОСЛОВИЕ. Но, кроме телефона Эмили, в ней ничего не было. Казалось, он такой одинокий, ее телефон, в этой банке для штрафов, но Эмили не посмела отвинтить крышку – не исключено, что Хелен снабдила ее сигнализацией.
Она вернулась в комнату и бросилась на кровать. В самой середине матраса ощущался какой-то острый выступ; подушка была жесткая, как бетонная плита. Небо над Айовой из желтовато-коричневого стало пурпурным, потом темно-синим, потом черным, а по лицу Эмили все струились и струились жгучие слезы. Если ей предстоит всю жизнь провести так, как этот день, тогда уж лучше сразу умереть.
Спустя несколько часов дверь с протяжным скрипом отворилась. На пол легла длинная тень. Эмили, с гулко бьющимся сердцем, села на кровати. Ей вспомнилось сообщение от «Э»: