— И я очень люблю тебя, мам! Не грусти.
— Я постараюсь, — пообещала она и неторопливо встала из-за стола, едва не задев собою белый бокал в красный горошек, до края полный лимонного, холодного чая.
"Что же будет?" — только и вертелось в моей голове без единой надежды на ответ.
— Анжел, ну что, как дела? Не дозвонилась? — негромко произнесла бабушка, войдя на кухню. Судя по всему, лично спросить у мамы об этом она не осмелилась.
— Как и прежде. Скорее всего, дядя Паша сейчас занят: подготовка перед слушанием, последние разговоры со свидетелями…явно ему не до звонков.
— Но я уверена, что телефон всегда при нём. Что, так сложно взять трубку? Знает ведь, что Надя переживает.
— Бабуль, давайте просто подождем? Мне кажется, когда появится возможность, он сам перезвонит маме.
— Конечно, ждите! — бросила бабушка скептически, развернувшись в противоположную сторону.
Разумеется, бабушкину неприязнь к дяде Паше можно было понять, но иногда она могла бы, вопреки своим принципам и взглядам, хотя бы немного поддержать маму, обнять её, как в детстве, сказать слова утешения. Я была уверена, что маме всю жизнь не хватало именно этого — материнского понимания, которое не способен заменить никто другой. Уж я-то это знала очень хорошо.
Пока мама спала, мы с бабушкой щёлкали телевизионные каналы, смотря различные программы, в которых, сложно уловить хоть какой-нибудь смысл. Всё одно и то же, всё те же телеведущие, те же актеры, те же темы…ничего такого, что стоило бы посмотреть, на что стоило бы пожертвовать своим временем. Но…в нашем случае время нужно было потянуть и отвлечься от нерадужных мыслей, а телевизор — самое лучшее средство для этого. Ведь забивание головы бессмыслицей, напущенной праздностью и искусственной красотой всегда останавливает мыслительные процессы, а это было то, в чём я очень нуждалась.
— Может быть, мне тоже отправить заявку на участие в "Модном приговоре"? — улыбнулась бабушка.
— Бабуль, ты у нас и без этого шоу прекрасно выглядишь! Многие твои ровесницы могут тебе позавидовать.
— Ну уж скажешь тоже! Я ведь вижу себя в зеркале, Анжела. Волосы в проседи, всё лицо в морщинах, кожа высохла…старость есть старость.
— Бабуль, не преувеличивай! Ты никогда не позволяла увидеть твою проседь, у тебя шикарные тёмные волосы. Морщины…для твоего возраста у тебя довольно подтянутое лицо, а как ты одеваешься! Всегда со вкусом, всегда женственно, стильно. Так и напросилась на комплименты, — рассмеялась я, подмигнув бабушке.
— Приятно знать, что тебя ещё не списали со счетов.
— Бабуль! Ты сама кого- угодно спишешь со счетов! Тебе ли так говорить?
В этот момент бабушка прыснула от смеха, понимая, что в моих словах была истина.
После "Модного приговора" последовали другие развлекательные передачи, и на одной из них я провалилась в глубокий, но очень тревожный сон.
Я стояла на песчаном берегу бесконечного, уходящего в заволоченное тучами небо моря, волны которого то отступали, то устрашающе взмывали вверх, словно желали поглотить меня в свои глубины, ветер жестокими порывами, подобно кнуту, беспощадно хлестал лицо, оставляя невидимые глазу шрамы. Я жадно вдыхала воздух, пытаясь различить царившие в нем странные запахи, но всё, что улавливала — лишь запах морской воды и чего-то терпкого, хотя точно знала, что было в этом воздухе что-то ещё. Что-то до боли знакомое. Приходящие волны своим леденящим холодом обжигали мои ноги, увязающие в крупном, песке, от прикосновений которого всё тело то сковывало, то бросало в крупную, необъяснимую дрожь. Мне хотелось крикнуть кому-то, позвать на помощь, но обернувшись, я никого не увидела. За спиной находился только темный, жуткий лес, войдя в который, я знала точно, обратно не вернешься. Оставалось только стоять и наблюдать за происходящим.
Однако…внезапно из-за волн, словно откуда-то из другой реальности раздались страшные крики. Сомнений быть не могло — кого-то силой тянуло на дно, и я должна была во что бы то ни стало помочь этому человеку, только вот…ноги вязли в песке равно так же, как в болотной трясине, не давая сделать ни шагу, будто кто-то из темноты говорил: "Ну что, слабо?". Было тяжело, но я знала, что если не справлюсь с собой, то море унесет того человека в свои страшные глубины, охватит щупальцами его тело, впустит яд и запрячет туда, спасения откуда не найти никому. С трудом волоча ноги я пробиралась на душераздирающий зов, но когда несмотря на все страхи и препятствия достигла цели, то увиденное повергло меня в настоящий кошмар.
Качаясь на поверхности холодной воды, передо мной, не дыша, лежал Денис. Его лицо было изуродовано противными щупальцами, ото всюду сочилась кровь, окрашивая собой и без того темную воду, он не дышал, но во все глаза смотрел на небо, напевая при этом что-то на непонятном мне языке. "Денис, ты слышишь меня?!" — выкрикивала я снова и снова, но он, казалось, был уже где-то далеко. Лишь его бездыханное тело осталось качаться на поверхности воды. Я рыдала что было мочи, кричала, молила небеса мне помочь, но всё тщетно. Дениса уже не было.
Проснувшись, я не сразу осознала, что нахожусь на диване дома у бабушки. По глазам текли слёзы, сердце билось так бешено, что я ощущала, как каждый его удар защемлял легкие, отчего дышать было крайне непросто.
— Надь! Доча! Проснись! Слышишь меня?! Надь! — кричала бабушка из своей спальни, где должна была, как я помнила, отдыхать мама. Я мигом очнулась и почувствовала, как предательски у меня задрожали колени. Что-то случилось с мамой. — Господи, ну за что всё это?! — в истерике воскликнула бабушка, пулей выбежав из комнаты и направившись к стационарному телефону.
Мама что-то сделала с собой? Нет, я не могла себе этого представить. Она бы не стала этого делать, зная, что у неё есть я, тогда… Резко вскочив с дивана, я забежала в спальню. Запах таблеток от сердца нельзя было спутать ни с чем другим. Всё, как я и думала, у мамы случился приступ. Мама лежала на кровати так, словно просто спала, однако…её дыхание было приостановлено. Ни единого вдоха, ни единого выдоха. Осознание этого обрушилось на меня не просто лавиной, не просто волной. Меня как будто бросили со скалы, и, приземлившись, я чувствовала, как все органы с адской, раздирающей в кровь болью выворачивало наизнанку. Слёзы текли не останавливаясь. Я видела, как в панике бегала бабушка, слышала, как она вызывала скорую по телефону, но всё это происходило так, словно мне включили фильм в замедленном действии. Вся жизнь уплывала из-под ног.
Совпадение ли или нет, я вспомнила свой сон, приснившийся мне несколько месяцев назад. Ночная площадь, церковь, мама в гробу, отпевание бабушек…нет, этого не могло произойти! Мама должна была прийти в себя! С ней всё будет хорошо! Твердила я себе, но сама уже ни во что не верила.
Проблемы с сердцем у мамы начались ещё с юности. Внезапные покалывания, одышка, головокружения, но тогда, как она рассказывала, всё это казалось просто следствием переходного возраста, ничем серьёзным не угрожающим. Однако…в возрасте двадцати шести лет маме поставили диагноз аритмии, именно тогда, когда она впервые внезапно потеряла сознание. Это был первый приступ, и, как мама рассказывала, она быстро пришла в себя, но после того случая такого не было ни разу. От сердечной боли спасали таблетки, массажи, и никто посторонний даже заподозрить не мог, что мама была чем-то больна. Знал ли об этом дядя Паша? Говорила ли ему мама?
Спустя несколько минут, приехала скорая. Мы с бабушкой надеялись, что они быстро приведут маму в чувства, но шло время, а результатов не было никаких.
— Ну что, доктор? Почему она не приходит в себя? — твердила бабушка, готовая в любую секунду сорваться на крик и слёзы. — Что с ней?
— Мы вынуждены госпитализировать вашу дочь, — ответил врач, мужчина лет сорока пяти, внушающий доверие. — В больнице вам всё скажут. Вы поедете с нами?
— Разумеется…о чём речь? — ответила бабушка, не до конца осознав сказанное.
То, как два парня укладывали маму на носилки, то, как бабушка то и дело поправляла её задиравшуюся сорочку и халат, то, как она искала ключи от квартиры, мамины документы и историю болезни, я помнила смутно. Всё это происходило словно в другой реальности, в другом мире. Мама так и не пришла в себя ни после оказания первой помощи, ни после уколов…что нам могли сказать в больнице?
— Кому ты звонишь? — спросила бабушка сквозь слёзы, когда мы ехали в машине скорой помощи.
— Бабуль, дяде Паше. Он должен знать.
— Хватит быть такими наивными! — вскрикнула она громче положенного, обратив на себя взгляды медработников. — Ты думаешь, он сейчас бросит свой суд и примчится в больницу?! Да он трубку даже не возьмет, сдались вы ему!
Часы показывали седьмой час вечера, суд должен был уже закончиться, но…трубку дядя Паша так и не взял. Неужели бабушка была права? От осознания этого становилось ещё больнее, ещё невыносимее. И почему это всё происходило с нами? В чём мы с мамой так провинились перед судьбой, что она посылала нам такие испытания? Уж лучше бы мы никогда не знали этого счастья и жили так, как жили до лета прошлого года. Разве та жизнь была плоха? Ничуть. Пусть в ней не было каких-то событий, людей, но зато в той жизни была уверенность. Стабильность. В те минуты я была готова отдать всё, лишиться всех хороших воспоминаний, лишь бы только родной и самый близкий мне человек пришёл в себя.
В больнице маму сразу же направили в кардиологию, а нам с бабушкой ничего не оставалось, как просто ждать.
— Бабуль, как ты думаешь, что с мамой такое? — произнесла я, немного успокоившись. — Она ведь придет в себя?
— Анжелочка, я не представляю, что с Надей такое. Врач сказал, пульс у неё слабоватый, но всё же есть. Давай просто подождем. Сейчас бессмысленно строить предположения, — проговорила бабуля обессиленным голосом. Ей было больно не меньше, чем мне.
К счастью или к несчастью, ждать пришлось недолго.
— Ну что? Как она? — в волнении произнесла бабушка, вскочив со скамейки, когда главврач показался из отделения.