— Ты главное делай всё более расслабленно, иначе когда боишься ошибиться, именно это и происходит, — аккуратно взяв мою руку, тепло произнес Денис перед выходом.
— Хорошо, — пообещала я, чувствуя, как его тепло проникало в каждую частичку моего существа.
А потом заиграл голос Майкла Джексона, и мы принялись танцевать.
Я делала так, как он говорил, расслабилась и абсолютно не думала о танце, о движениях, а делала всё по инерции. Моё тело словно отделилось от души и перестало принадлежать мне. А душа…она находилась совершенно в другом месте.
Я вспомнила, как впервые увидела Дениса, как смущалась заговорить с ним. Мне хотелось рассыпаться на миллионы частиц, чтобы не было так больно. В памяти всплыла сцена нашей прогулки по набережной, когда Денис купил мороженое, отказавшись взять у меня денег. Разговор о мечте. Он открывался мне. Открывался с первых дней нашего знакомства, он доверял мне. Как же мучительно было осознавать, что я собственными руками душила это доверие. Убивала его, бросая в костер, который ничего после себя не оставляет.
— Давай ты сначала распакуешь подарок, а потом скажешь, нужно было или нет.
— Я уже догадываюсь, что там что-то очень оригинальное и классное. Но можно я прямо сейчас посмотрю?
— Конечно! Спрашивает ещё! Я только этого и жду.
— Не может быть! Неужели…?!
— Ты рада?
— Боже! Это моя мечта! Я не верю! Денис, спасибо тебе большое! Это лучший подарок в моей жизни!
— Анжел, но это ещё не всё…я хочу предложить тебе поехать вместе.
Та встреча в ночь моего совершеннолетия никак не уходила из головы. Я тогда до утра не могла уснуть, представляя нашу с Денисом поездку, но теперь… Конечно, совершенно ясно, что никуда мы уже не поедем. Но эти воспоминания перегрызали горло, не давая дышать. Денис от всего сердца хотел сделать мне приятно, подарить незабываемые эмоции, чувства, подарить мечту. А хитрая судьба растоптала это за какие-то считанные часы.
— Помнишь, как мы с тобой месяц назад встретились в трамвае? А потом вместе шли от остановки до этого двора?
— Да-да-да…даже не верится, что всего лишь прошёл месяц с того вечера. Бывает, что в жизни годами ничего не происходит, а потом за один миг всё так резко переворачивается…что ты уже не можешь дать оценку времени. Оно словно само по себе.
— Значит, с тех пор в твоей жизни многое изменилось? Тебе необязательно отвечать на этот вопрос.
— Почему же? Мы ведь теперь не чужие. Что изменилось? В первую очередь, я сам. Моё отношение к жизни, к людям. К себе.
Это было последней каплей!
Что-то внутри меня надорвалось, и невообразимо болезненные чувства вырвались наружу, смывая всё на своём пути. Голос разума, самообладания, терпения. Я слышала только свое сердце, которое кричало, молилось и обливалось кровью.
— Анжел, стоп-стоп-стоп! Ты что, плачешь? — остановившись, с волнением проговорил Денис, стараясь разглядеть моё лицо, но, должно быть, ему и так всё было понятно. — Ну-у…ты чего? Не нужно, пожалуйста! — и вопреки моей воле, крепко прижал к своей груди. Я знала, что это неправильно, знала, что не должна было допустить этого, но не могла ничего поделать с собой. Слёзы текли, не переставая, а от нежности и теплых рук Дениса хотелось плакать навзрыд.
"И почему всё так вышло?! Боже, Почему?! Почему я должна делать больно человеку, которого люблю?!" — спрашивала я себе и не находила ответа. Весь мой мир обернулся против меня, и не хотелось смотреть на это. Не хотелось видеть, как возможное счастье разбивалось на сотни осколков, которые впивались в кожу.
— Анжел, ну что же произошло? Скажи мне, я помогу тебе, — говорил Денис, ни на мгновение не отпуская меня. — Пожалуйста.
Всё, этому нельзя было продолжаться.
— Денис, — произнесла я, с огромным трудом оттолкнув его от себя. — Не нужно. Я хочу сказать… — я пыталась подобрать слова, но ничего не получалось. — Общение с тобой мне слишком больно обходится.
Несколько секунд он молчал. И в это время, показавшееся мне вечностью, я желала одного — уснуть и никогда больше не проснуться.
— Что это значит? — не открывая от меня полных смятение, удивления и боли глаз, произнес Денис.
— Это значит то, что нам с тобой лучше больше не общаться. Пусть всё будет так, как было раньше. До того момента, как я пришла в эту школу. Так и тебе, и мне будет лучше. Мы сделали большую ошибку, открывшись друг другу.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что хочу, чтобы ты ушёл из моей жизни.
— Вот как… — говорил он, глядя в пустоту. — А я уже было поверил…хотя это уже неважно.
С этими словами он резко отвернулся и пошёл в сторону школьного крыльца, а я как стояла, так и осталась стоять. Только слёзы не желали останавливаться.
Денис ушёл, не попрощавшись. Он без всяких слов выключил музыку, занес в школу магнитофон и прошел мимо, даже не взглянув в мою сторону. Я ощущала себя полным ничтожеством. Стояла посреди школьного двора, вся красная, с опухшими глазами, стояла и была не в силах что-либо сделать. "Вот всё и закончилось, — только и вертелось в моих мыслях, — не успев даже начаться". Денис был умным парнем и всё понял без лишних объяснений, но…только что именно он понял? Какой я отныне стала в его глазах? Знать ответы на эти вопросы мне не хотелось, потому что ничего хорошего они не могли в себе нести. Одно было ясно — теперь я для него стала пустым местом.
Я вытерла слёзы, взяла сумку и, не думая куда, направилась в другую сторону от школы. Домой идти совсем не хотелось: там Карина, мама. Если они увидят меня такой, то уже не выкрутиться. Придется всё рассказать, а этого допустить нельзя было ни в коем случае.
Середина мая обволакивала своим теплом. Погода на улице стояла по-настоящему летней, но внутри меня царили метели, ураганы и лютая зима. Я шла, погрузившись в музыку, лившуюся из наушников, и впервые за последние дни ни о чем не думала. Казалось, будто внутри меня не осталось ничего, кроме пустоты. Я сама себя выжила. Всё сама.
17 глава
Правда
(Анжела)
В книге замечательного писателя Пауло Коэльо есть фраза: "Один день погоды не делает", однако отныне я была убеждена в обратном. Один день — это тысяча четыреста сорок минут, за которые человек может в корне изменить свою жизнь. Для того, чтобы сказать близкому человеку: "Ты мне больше не нужен" не понадобится больше трех секунд, а для того, чтобы исправить сказанное, порой, не хватит целой жизни. А мы…как мы любим бросаться словами.
Только вот мне не о чем было жалеть. Я сделала Денису очень больно, оттолкнула, ничего при этом не объяснив. Жалкий поступок жалкого человека. Поэтому я ничуть не удивилась, когда придя на следующий день в школу, Денис сделал вид, будто не заметил, как я опустилась рядом с ним за парту. Конечно же, этого и следовало ожидать. Разве не об этом я сама его попросила? После тех слов, что я сказала ему, вряд ли он вообще имел желание сидеть со мной за одним столом. Видеть меня. Ведь я даже самой себе стала противна. Обманывала Карину, обманывала маму, прикладывая огромные усилия для того, чтобы ни в коем случае не выдать своего истинного состояния. Это, должно быть, и есть настоящее лицемерие — прятаться за ложными, искусственными улыбками в то время, когда на деле хочется кричать от боли. Но что я могла сделать? Ничего не оставалось, как смириться. Смириться, выбросить из головы всё лишнее и жить дальше. Сказать легко, но как же это сложно — смириться с тем, с чем не согласно сердце. А моё сердце продолжало кровоточить, испуская всё новые потоки на уже запекшиеся резцы.
Я запретила себе все мысли о Денисе, все мгновения, что остались в памяти, но возможно ли это было, находясь в нескольких от него сантиметрах? Ощущая его близость, ставший мне родным аромат его тела, видя его и испытывая непреодолимое желание прикоснуться.
В тот день у нашего одиннадцатого "А" была запланирована съемка для школьного альбома (фотографом единогласно выбрали Карину), и весь учебный день проходил на фоне фотосессий, смеха, взрыва эмоций и постоянного женского: "Я получилось уродом! Давайте ещё раз!". Не без этого. Нужно сказать, что девчонки очень подготовились к этому небольшому событию: сделали красивые прически, многие пришли в довольно приличных платьях и на каблуках, даже Карина всё утро накручивала локоны, уговаривая меня ради такого случая надеть белое, подаренное её бабушкой и дедом платье. Быть может, при других обстоятельствах я именно так и поступила, но теперь… Я была совсем не в том настроении, чтобы наряжаться, крутиться у зеркала и любоваться своим видом. К тому же, то платье напоминало мне о Денисе. Ведь именно в нем я была, когда он пришел поздравлять меня. Именно в нем Денис сделал мне комплемент.
Нет, нет, этот вариант можно было даже не рассматривать.
И вопреки Карининым наставлениям, я надела простые черные джинсы, джинсовую рубашку поверх белой футболки и кеды. Самый обычный вид для самого обычного школьного дня.
Я никогда не была поклонницей фотосессий. Многим девушкам нравится позировать, быть в центре внимания, но для меня это всегда являлось настоящей пыткой. Объектив камеры не вызывал во мне ничего, кроме паники и какого-то странного, необъяснимого страха, похожего на боязнь сцены. Поэтому фотографироваться я не любила с детства. Но несмотря на это, в нашем семейном альбоме было больше сотни моих детских снимков в разных ракурсах и позах. Очень живых, эмоциональных и… ценных для меня. Когда-то, когда мой отец ещё жил с нами, он занимался фотографиями, а мы с мамой были его главными музами и моделями. Свои снимки, сделанные в тот период жизни, мама хранила в небольшой коробке вместе с моими первыми рисунками и поделками, не выставляя их на всеобщее обозрение, но и не выбрасывая. Как бы то ни было, фотографии — это память, а память — это, конечно же, жизнь. И уничтожение фотографий не способно стереть вместе с ними воспоминания.
Детские воспоминания — это всё, что осталось у меня от папы. Больше не существовало ничего.