И что теперь? Он едва ли мог лечь вместе с ней; если она проснется и обнаружит его в своей постели, то определенно впадет в безутешную истерику. Она уютно уткнулась головой в его плечо, прижалась к нему, такая слабая, беззащитная и погруженная в глубокий сон после изнурительного ночного кошмара. Черт возьми! Квин присел на оттоманку, прислонился спиной к изголовью и, вытянув ноги, постарался устроить Селину у себя на руках так, чтобы ей было как можно удобнее. Ночь обещала быть очень долгой.
Квин проснулся от тихого звука, словно кто-то скребся в дверь. Он протянул было руку, чтобы взять нож, но обнаружил, что скован чьим-то телом. Селина! Воспоминание о прошедшей ночи воскресло с ужасающей четкостью, как только дверь приоткрылась и в ней появилась рука, сжимающая его сапоги. Затем некто осторожно поставил их на пол внутри комнаты. Грегор. Он тихонько присвистнул, а потом в дверном проеме возникла и его голова. Выражение его лица становилось все более недоуменным и комичным, по мере того как он переводил взгляд с кровати на оттоманку. Затем он озадаченно нахмурился, увидев перевязанные кисти рук Квина.
– Уходи, – произнес Квин одними лишь губами, не издав ни звука.
Брови незваного гостя удивленно приподнялись, и сам он лукаво улыбнулся.
– Пока, – тоже беззвучно ответил он и закрыл за собой дверь так же тихо, как до этого открыл ее.
Квин откинул голову на резную спинку оттоманки и устремил свой утомленный взор на потолок, залитый светом утренней зари. Грегор уже отбыл в Лондон, думая о нем бог знает что, а Селина должна была вот-вот проснуться. Она уже начинала шевелиться, и губы ее почти касались его шеи, которая оказалась обнажена после того, как он сорвал с себя шейный платок.
Он пытался пошевелить затекшими конечностями, стараясь перенести вес тела на другую сторону, и даже вздрогнул, сгибая затекшие руки. «Черт возьми, а это больно». Кроме того, ему необходимо было придумать и объяснение для своих ран. Как он и думал, едва Селина проснулась, ее нежные, еще сонные движения тотчас превратились в напряжение и настороженность от осознания того, что она в его объятиях. Поверит ли она ему?
Селина очнулась ото сна, в котором была в безопасности и под надежной защитой. «Какое блаженство!» – думала она, еще видя во сне крепкие руки, обнимающие ее и ласково прижимающие к сильному телу мужчины. Но наконец она окончательно проснулась и обнаружила, что и наяву был мужчина, и его руки действительно обнимали ее, прижимая к широкой груди, и она определенно лежала на коленях мужчины, и все это далеко не сон. Она тотчас сжалась в один напряженный мускул, попыталась высвободиться и даже открыла рот, чтобы закричать, но голос сорвался, и ее охватил приступ дурноты и боли.
– Пустите меня!
Она стала бить мужчину кулаками в грудь, и он отпустил ее, хотя одной рукой по-прежнему придерживал ее, так как, встав, она заметно пошатнулась.
– Квин, – почти равнодушно произнесла она. – Я должна была догадаться. Неужели вы не способны принять ответ «нет»?
– Вам приснился страшный сон, – сказал он, сохраняя суровое выражение лица. Все это отнюдь не казалось ему забавным, и о каких-либо желаниях у него не было сейчас и мысли, только напряжение, усталость и темные круги у него под глазами. – Ваша шея была обвита простыней, вы задыхались и пытались освободиться. – Он протянул руку и осторожно коснулся ее шеи. – Вот, остались следы.
Она посмотрела вниз и увидела свою сорочку, перепачканную кровью.
– О господи!
– Это моя кровь. – Он поднял кисти рук, обмотанные импровизированными повязками, которые тоже были в крови. – Вы отчаянно сопротивлялись.
Он не стал противиться, когда она, оттолкнув его, сделала несколько шагов к краю постели и без сил упала на нее. Она видела, что ее пальцы тоже испачканы кровью вокруг ногтей. Она царапала его, впивалась в его кожу.
– Сон?
– Должно быть, вы думали, что кто-то пытается задушить вас, – сказал Квин. Он сидел, опершись локтями на колени и стараясь держать израненные руки на весу, не касаясь ими тела.
Лина провела рукой по своему горлу. «Нет, не задушить – повесить». Ей снилось, что она в тюрьме Ньюгейт, в камере для приговоренных к смерти. Ее вывели наружу, сняли кандалы, возвели на эшафот и теперь вот-вот должны были одним резким движением столкнуть в пустое, безвременье…
– Селина!
Он бросился к ней, подхватил за плечи и осторожно удерживал, в то время как у нее перед глазами вся комната поплыла и пошла кругом.
– Простите, со мной уже все в порядке.
Он отпустил ее, проклиная про себя собственную слабость.
– Да, я помню. Я звала на помощь? – Должно быть, она кричала, если Квин услышал ее из своей комнаты.
– Я возвращался с конной прогулки. Видите ли, мне не спалось, – ровным тоном, как бы между делом, сказал он, но она почувствовала, что к лицу приливает румянец. – И, идя мимо, я услышал, что из вашей комнаты доносился шум, и подумал, что кто-то напал на вас. Но вы запутались в простынях, которые уже туго стянули ваше горло, и отчаянно старались от них избавиться. Я попытался освободить вас, а вы… – Было видно, что ему несколько неудобно. – Едва успокоились после кошмара, как потеряли сознание. Я хотел положить вас обратно в постель, но вы прижались ко мне, и… вместо этого мы оказались на кушетке. Я подумал, что вам бы не понравилось проснуться в постели со мной.
– Ваши руки, – сказала Лина. Ее голос срывался на хрипоту, а слова давались с болью в горле. – Позвольте взглянуть.
– Не стоит, все в порядке.
– Нет, не все в порядке. Я поранила вас, причинила вам боль, а между тем вы пытались мне помочь. И только теперь я начинаю понимать, что произошло, и предполагаю самое худшее. – Собрав все свои силы, она поднялась и подошла к столику для умывания и налила в широкую вазу воды из кувшина. – Холодная вода успокоит боль. Подойдите и опустите туда руки, пусть эти повязки отмокнут, а затем мы их снимем. – Квин и с места не сдвинулся, чтобы подойти к ней, тогда она обернулась и посмотрела на него. – Простите меня.
– Не за что. – Он поднялся и подошел к ней. – И не нужно немедленно превращать меня в честного, добропорядочного джентльмена лишь потому, что вам удалось провести ночь в моих объятиях и при этом остаться в полной безопасности. Я предпочитаю, чтобы мои женщины были в сознании.
– Вы стараетесь напугать или неприятно поразить меня? – спросила Лина, чувствуя, что ей хочется улыбнуться ему. – Просто после вчерашнего вечера… О господи, вы только взгляните на свои руки! Квин, простите, мне так жаль. Должно быть, останутся рубцы. Кроме того, как вы станете объяснять их появление? Люди могут подумать…
– Что я пытался надругаться над женщиной? – Он смотрел вниз, в воду, в то время как старался отделаться от самодельных повязок. – Прошлой ночью я катался верхом и обнаружил лису, попавшую в капкан. Я пытался освободить ее, но она яростно сопротивлялась и нанесла мне эти раны. Такое объяснение подойдет?
– Да, вполне, – согласилась Лина и стала сосредоточенно искать что-то в ящике стола. – Это звучит убедительно. Вот, у меня есть лечебная мазь и вата. Если вы высушите руки, я осторожно нанесу мазь, а затем найду какое-нибудь старое, мягкое полотно и разорву его на повязки.
Когда она вернулась в комнату с самым мягким полотном из тех, что нашла, Квин подсушивал свои раны, легко прикасаясь кусочками ваты к рваным царапинам, оставленным ее ногтями.
– Идите сюда. Садитесь. – Она нанесла мазь на вату, взяла его правую кисть и аккуратно прижала целебную повязку к ранам, затем повторила то же с левой рукой. – Вот так. Я думаю, вы сможете держать поводья или перо и даже надеть перчатки, если у вас найдутся те, что размером побольше.
– А как же вы? – Квин протянул руку и приподнял ее подбородок. – У вас на шее тоже весьма интригующие отметины, и в моем воображении, к сожалению, не возникает ни единого безобидного объяснения их появлению, кроме правды, в которую, боюсь, никто не поверит.
Лина отошла и взяла карманное зеркальце. Легкое прикосновение Квина к ее подбородку оказалось невероятно приятным, как, впрочем, и любое его прикосновение, подумала она с отчего-то печальным выражением лица. Ее шея выглядела точно так, будто кто-то пытался ее задушить.
– Я сделаю вид, будто у меня болит горло, – предложила она. – И обмотаю его теплой тканью. Не думаю, что сами следы будут видны из-под высоких воротников моих платьев, а когда через несколько дней краснота спадет, я смогу благополучно выздороветь и снять с горла повязку.
– Отправляйтесь в постель, – сказал Квин, поднимая емкость с водой. – Я вылью все это и принесу вазу назад. А как насчет вашей сорочки?
– Хм… носовое кровотечение, – с легкостью выдумала Лина и снова заглянула в ящик, чтобы отыскать подходящую фланелевую материю и чистую ночную сорочку. – У нас здесь определенно самое невезучее поместье. Надеюсь, Грегор отправится в путь без неприятностей.
– Он уже уехал, – сказал Квин и, проявляя грацию и ловкость опытного жонглера, попытался открыть дверь, при этом не уронить сосуд с водой и в то же время еще и забрать свои сапоги, стоявшие на полу. – Когда вернусь, я постучу в дверь.
Лина торопливо переоделась, обмотала горло фланелевым шарфом, который оказался очень мягким и уютным, и поспешила забраться в постель. Откуда Квин узнал, что Грегор уже уехал? Значит ли это, что русский знает о том, что Квин был в ее комнате? Впрочем, эта мысль встревожила ее гораздо меньше, чем должна была. Раздался стук в дверь, за ним последовала почтительная пауза, после которой Квин открыл дверь и внес пустую емкость.
– Мне нужно поторопиться и как можно скорее попасть в свою постель, прежде чем Питер принесет мой утренний чай, – заметил он. Он задержался, уже стоя в дверном проеме, оглянулся, и губы его дрогнули в улыбке. – Для завершения образа вам не хватает лишь кружевного чепца. Вы похожи на бабушку Красной Шапочки, ожидающую прихода волка.
Лина еще туже затянула свой старомодный фланелевый шарф.