– Нет, конечно же нет. Но Мейкпис требовал денег. Если бы он не получил их, то воплотил бы в жизнь все эти ужасные идеи в «Голубой двери».
– Он сделал бы это в любом случае. Вы умная женщина, вам стоило бы догадаться об этом.
– Вы не верите мне, ведь так? – напрямую спросила Лина.
– Я верю, что вас готовили стать заменой вашей тетушки на ее посту, и сама тетушка, и ее деловой партнер. Да, вам было неприятно такое знакомство с Толхерстом, но вы приняли его как неизбежное несчастье, постигшее вас. И да, я верю, что вы невиновны в краже драгоценности.
– Но зачем, зачем мне лгать вам теперь?
– Все по той же причине, по которой вы захотели стать моей любовницей, едва я услышал рассказ Инчболда, – потому что я вам нужен.
– Я все понимаю. – Лина была так измучена и несчастна, что была не в силах даже возразить. Она легла на подушки и закрыла глаза. – Итак, что же будет со мной теперь? – Он не мог прогнать ее согласно условиям завещания. Они были связаны друг с другом.
– Мы оба должны будем отправиться в Лондон, – сказал он, напугав ее этим так, что она тотчас вскочила и выпрямилась в постели. – Отправлять письма слишком опасно.
– Мы? Вы возьмете меня с собой? Вы поможете мне?
– Ну конечно. – Квин с недоумением смотрел на нее. – Неужели вы думаете, что я теперь вот так просто оставлю это… то есть вас?
– Но это скомпрометирует вас еще больше, чем даже если меня поймают, – возразила она. – Если они вернутся, вы сможете сказать, что перепутали даты или что-нибудь в этом роде. Но если вы станете что-то предпринимать, вот тогда это, несомненно, сделает вас соучастником, ведь так?
– Вот именно. Так что мы не допустим, чтобы нас поймали.
«Мы, – подумала про себя Селина. – Мы. Я больше не одна».
– Спасибо, – робко пробормотала она. – Я не знаю, почему вы делаете это после того, как я солгала вам, но я безмерно вам благодарна.
– Я ненавижу несправедливость так же, как и ложь, – сказал Квин. Лина опустила глаза, чтобы избежать его острого взгляда. Она понимала, что он не только зол, но и разочарован ею. – Мы поедем в мой дом в Лондоне, тот, что я давно уже купил, но за все время провел в нем всего одну ночь. Мы представим вас как мою любовницу, на случай если полицейские снова проявят к нам интерес. Завтра я напишу Грегору, чтобы он сделал все возможное, чтобы поскорее открыть этот дом, а также нанял прислугу.
– Но завещание, – вспомнила Лина, и сердце ее сжалось. Конечно, непременно должна была быть причина, по которой все это было неосуществимо.
– У вас нет никакого основания постоянно оставаться здесь. Да, завещание дает вам право жить здесь, но я не находил в нем такого пункта, который обязывал бы вас здесь оставаться. Если я не смогу снять с вас обвинение за отведенные нам полгода, то я отправлю вас за границу до тех пор, пока мне это не удастся.
– За границу?
– По-моему, это лучше, чем Ньюгейтская тюрьма, вам так не кажется? Но пока это чисто теоретически, мы обдумаем это, если будет необходимость.
Облегчение от той мысли, что он не оставит ее, затуманило рассудок, но она по-прежнему чувствовала себя очень виноватой.
– Вы собираетесь сделать это для меня даже после того, как я втянула вас в ужасную историю и обманула. Чем я могу отплатить вам? Я… Вы были готовы заняться со мной любовью, полагая, что я не девственница. Но теперь, если вы все еще хотите меня, то я стану вашей любовницей, Квин.
Уже говоря это, Лина твердо знала, что совершает ошибку.
– Если я заплачу вам за любовь, то это, как вы говорите, сделает вас шлюхой, – сказал он. – Если же вы расплатитесь со мной любовью за защиту, кем это, по-вашему, сделает меня?
– Охранником? – предположила Селина, и ее щеки запылали румянцем еще ярче. Гордость, достоинство мужчины, достоинство именно этого мужчины. Казалось, она не имела об этом ни малейшего понятия, и вот она в очередной раз совершила промах.
Квин вдруг почувствовал, как весь его гнев и напряжение, так долго сковывавшее его, неожиданно отступили. Ему захотелось рассмеяться, кажется, впервые за весь день, но он сдержал этот порыв, боясь, что если позволит себе это, то остановиться уже не сможет. Его невинная куртизанка, проходящая обучение, и здесь успела оставить свой след. Однако на этот раз он был уверен, что это был искренний жест с ее стороны: она лишь предлагала единственное ценное, что у нее было, – себя саму.
– Селина, вы когда-нибудь прежде испытывали физическое влечение к мужчине? – спросил он и увидел, как ее лицо превращается из нежно-розового в почти малиновое. В ответ она помотала головой. – Я знаю вас уже достаточно хорошо, чтобы понять, что вы будете сожалеть, если разделите ваш первый опыт близости с человеком, к которому не испытываете сильных, подлинных чувств, с кем-то, кто не испытывает того же и к вам. Вы романтическая натура. Я польщен тем, что вы находите меня привлекательным, но я не сплю с романтичными девственницами.
Он понапрасну растрачивал слова и чувства, которые вкладывал в попытку убедить ее в огромной значимости того, о чем говорил. Она, наверное, считала его законченным лицемером, негодяем, который только что овладел женщиной, а теперь читает лекцию о важности чистой, романтической любви, целомудрии и значении верного выбора подходящего и единственного мужчины.
Но он слишком хорошо помнил, что значит чувствовать, что та любовь, которой ты предаешься, священна и чиста, и слишком хорошо знал горечь крушения этой веры в нежном романтическом возрасте.
– Но я не…
– Нет, вы по-прежнему невинны. Вот здесь. – Он коснулся своего лба, а она хмурилась, глядя на него. – Вы убедили себя в том, что можете отделить то, что случилось в доме Толхерста, от того, что внутри вас, но поверьте мне, это невозможно.
Она отвела взгляд и взволнованно покусывала губу.
– Я даю слово, что помогу вам, Селина. И мне не нужно от вас ничего взамен, кроме правды.
Ответа не последовало, она лишь едва заметно покачала головой, и Квин перешел к практическим деталям, продумывая их и одновременно посвящая Лину в подробности.
– Завтра я напишу Грегору, чтобы он ждал нас, мы закончим здесь все дела, а вы сможете попрактиковаться в нанесении макияжа, да так, чтобы любая горничная была уверена, что вы используете его каждый день. А еще через день мы отправимся в Лондон на почтовом дилижансе. И я хочу, чтобы вы записали каждую подробность, которую сможете вспомнить, начиная с того момента, как согласились пойти к Толхерсту, и до того, как вернулись в «Голубую дверь». Записывайте все, абсолютно все до мельчайших деталей. Описывайте все так, будто пишете картину по каждой сцене. Вы меня понимаете?
– Да, – кивнула Селина. – Вы ищете возможные улики, ключ к разгадке кражи сапфира. – Она самозабвенно зевнула и тотчас превратилась в глазах Квина из соблазнительного, прекрасного, рокового создания в усталую молодую девушку, на хрупкие плечи которой лег слишком тяжелый груз. – Ах, прошу прощения.
– Если вы еще раз попросите прощения, то я посажу вас себе на колени, – пригрозил Квин. Он устал от благодарности, он хотел простой честности. – Отправляйтесь в постель.
Селина встала с кровати:
– Доброй ночи, Квин. – Проходя мимо него, она неожиданно наклонилась и несмело поцеловала его в щеку, застав врасплох. – Еще раз спасибо.
«Черт возьми. Впереди целая ночь». Он уже не знал, что именно его пугало больше – неизбежные эротические сны, что ждали его этой ночью, или уже привычные ночные кошмары.
– Как вы можете читать, когда экипаж так раскачивает? – спросила Лина, обеими руками крепко держась за ремни, в то время как почтовый дилижанс оправдывал свое неофициальное название «желтая развалюха», проезжая участок дороги, особенно изъезженный и изрытый колеями. – Мне бы уже через минуту стало дурно.
– К этому привыкаешь. Вот, например, сидя на спине верблюда, читать гораздо хуже, – сказал Квин, не отрывая глаз от стопки бумаг, которые она передала ему утром того дня, когда они отправлялись в Лондон.
– В самом деле? – Колоритные образы караванов, бороздящих бескрайние пустыни, заняли ее воображение. «Ах, интересно, как бы это могло быть. Я где-то далеко отсюда, в необыкновенных, неизведанных краях, диких и свободных. Вместе с Квином».
– Это все равно что плыть на корабле во время качки. Его раскачивает вперед и назад, и из стороны в сторону одновременно, и ты находишься где-то очень далеко от земли, – сказал он, по-прежнему сосредоточенно глядя в записи и доставая из-за уха карандаш, чтобы сделать какие-то пометки. – Этот Мейкпис человек состоятельный?
– Он настоящий крокодил, – сказала Лина, и верблюды в ее фантазиях сменились живописными видами Нила и его берегов, вдоль которых сплошь и рядом ползали злые, голодные рептилии, уже обнажившие зубы в ожидании жертвы. – А вам доводилось видеть Нил?
– Да. И крокодилов тоже, – добавил Квин и, улыбнувшись, наконец поднял глаза. – И все-таки у него есть деньги?
– Понятия не имею. Я знаю лишь, что он жаждет поскорее вонзить свои гадкие зубы в «Голубую дверь» и внедрить там все эти отвратительные новшества, которые будут приносить ему еще большую выгоду. А что? Вы ведь не думаете, что он мог украсть сапфир?
– Нет, я так не думаю. Уверен, он не стал бы настраивать против себя выгодного клиента, устраивая эту громкую кражу, в то время как одна из его девушек была уже готова к сделке.
«Одна из его девушек. Ведь он говорит обо мне», – подумала Лина, стараясь сохранять спокойствие и не обидеться на слова Квина. Ей пришлось смириться с тем, что он приписал ее к куртизанкам. Он лишил ее девственности, а значит, она это понимала, теперь она оказалась на противоположной стороне тончайшей границы, что отделяет порядочных женщин от их падших сестер. Было довольно странно оказаться с ним наедине в небольшом, замкнутом пространстве почтового экипажа. От негодяя и распутника не осталось и следа. Рядом с ней сидел человек, ради забавы игравший роль порядочного сельского джентльмена. Это снова был путешественник и искатель приключений, который планировал новую экспедицию и был готов к очередной опасной авантюре. Впрочем, она видела в нем и ученого, который сосредоточенно изучал ее историю и повествование, стараясь отыскать необходимые для расследования зацепки и выделить четкие факты.