Он задумался, тяжело опершись о рукоять секиры.
Серебро в его глазах потемнело. Мир для него поблек. А сам он чуть было не прикончил девчонку.
И началось все после стрел, прилетевших с драккара Гудрема. Того самого Гудрема, который принес кровавую жертву Ермунгарду, его отцу.
Ермунгард, который не хотел, чтобы Харальд поднялся в небо. Слова его, сказанные в их последнюю встречу, были не совсем понятны, но…
Ты моя плоть, способная отравить небо, сказал родитель.
Харальду вдруг вспомнилась морда зверя на его лице, которую он увидел в глазах девчонки. Вдруг зверь, спящий в нем, и есть то, что может отравить небо? И так начнется Фимбулвинтер, великая зима, после которой придет Рагнарек, конец света.
Ермунгард, холодно подумал Харальд. Глянул на воду за бортом драккара.
Если отец не хотел, чтобы наступила Фимбулвинтер, он мог спеленать зверя. Сделать его самого чем-то вроде драугара, использовав Гудрема и его людей…
Все, чтобы сковать тьмой чудовище, спящее в сыне.
Ненависть шевельнулась в нем — и затопила, смешавшись с яростью. Дикая ненависть, заливающая весь мир уже не краснотой, а огненно-желтым светом расплавленного металла.
— Ярл, — потрясенно выдохнул Кейлев, — у тебя на лице… Ты светишься?
Значит, свечусь, холодно подумал Харальд. Похоже, так в нем просыпается зверь — светом на лице. И огненно-желтым сиянием перед глазами.
А вот почему зверь просыпается, и почему, поглядев в глаза Добавы, он переборол зелье на стрелах, сделавшее его то ли драугаром, то ли кем-то вроде него…
Но сейчас ему было не до этого. Йорингард и месть — вот два слова, бившиеся у него в уме. Все остальное потом.
Харальд повернулся к старику, выдохнул:
— Это ничего, Кейлев. Теперь слушай. Я высажусь на берег один. Посмотрим, что я такое… раз уж свечусь. А ты, как только спрыгну, уводи драккар. И жди в одном полете стрелы от берега. Помни — с девчонки не должен упасть ни один волосок. Глаз с нее не спускать. Высадитесь, только если я сам вам крикну.
— Да, ярл, — зачарованно сказал Кейлев, продолжая таращиться на него.
Харальд повел плечами. Спина между лопаток чесалась.
Тихо, люто подумал он. Сидеть, лежать и не высовываться — чем бы ты ни был. Иначе я сам разожгу костер побольше. И улягусь в него спиной…
Зуд вроде бы утих.
— Еще кое-что, Кейлев, — бросил Харальд. — Если со мной что-то случиться, и ты решишь опять отправить ко мне девчонку… позаботься, чтобы рядом был свет. Чтобы я ее видел. Всю.
— Как прикажешь, ярл, — выдохнул тот.
За тем, что происходило на корабле, где остался озверевший ярл Харальд, с ближайшего берега наблюдали. Убби, баюкая размозженную кисть, пробурчал:
— Своих зовет…
— Говорят, Харальд любит рвать баб на куски, — задумчиво сказал викинг, стоявший с ним рядом. — А этот драккар, полагаю, его собственный. Видел, что оттуда швырнули через борт? На драккар с их ярлом?
— Девку, — Убби сморщился, размышляя. — Хотите знать, что я думаю? Похоже, его парни знают, как привести Харальда в чувство. А мы не знали.
— У нас все равно девки под рукой не было, — проворчал кто-то из воинов.
— Да, — согласился Убби. — Знать бы заранее… там, в Йорингарде, баб осталось много. Прихватили бы кого-нибудь. В общем, так — если ярл сейчас опять двинется в Йорингард, предлагаю пробежаться по берегу и напасть там, где стена подходит к воде…
— Не боишься остаться и без второй руки? — удивленно спросил стоявший рядом викинг.
— Слышал я, что ярл Харальд всегда платит честно, — угрюмо ответил Убби. — За все, как и положено. Так что, думаю, за покалеченную руку он мне заплатит вергельд (плата за убийство или увечье). Сторгуемся… особенно если у него будет казна Гудрема. Чего уставились? Вон, гляньте, драккар ярла вроде бы к Йорингарду поворачивает. Только помните, к нему самому в бою близко не подходить. С берсерком всегда так — гляди в оба, иначе он тебя же и выпотрошит. Когда на них находит, они не разбираются, где свои, где чужие, рубят всех одинаково. И на стрелах, видать, что-то было. Иначе с чего ярл так почернел? Но сейчас, кажется, его отпустило…
— А как драться будешь? — проворчал кто-то.
— Я и левой рукой меч держать могу. У меня в роду от одной раны еще никто не раскисал. Если кто хочет свою долю от золота Гудрема — давай за мной. Вон гребцы на драккаре ярла спины рвут, веслами машут. Сейчас там будет драчка…
— Веди к крайнему драккару, — приказал Харальд, когда берег был уже близко — и на палубу его корабля начали падать стрелы. — Переберусь на берег уже оттуда.
Несколько викингов, оставив весла, сгрудились у борта, вскинув щиты, чтобы защитить гребцов. В сторону Харальда все поглядывали с легким страхом и изумлением.
На лице ярла сияла маска. Проступала на коже бледными серебряными контурами — словно там, под кожей, пряталась морда то ли зверя, то ли змея. Просвечивала, горя тем же светом, что и глаза.
Но с расспросами никто не лез, от страха — хоть его чувствовали все — никто не дергался. Все и раньше знали, что ярл у них со странностями. Просто теперь к его странностям добавилась еще одна.
И опять же — чем ярл страшней, тем больше страху нагоняет на врагов. А они в старости еще будут рассказывать, как стояли под рукой сына Ермунгарда, внутри которого жил то ли зверь, то ли змей…
Кейлев вскинул щит, заслоняя Харальда от стрел, полетевших еще гуще.
— Может, все-таки возьмешь с собой часть хирда, ярл? — крикнул он.
На берегу вопили. Стрелы сыпались уже дождем. Несколько лучников перебрались на корабли, поставленные у берега — и стреляли оттуда.
Что будет, если опять поймаю стрелу с зельем, вроде тех, что прилетели с драккара Грюмира, подумал Харальд. Начну рвать каждого, кто окажется рядом? Умереть не умру, но снова потемнею…
Ненависть накатила, высвечивая все вокруг красно-желтым.
Стрелу в него, зло подумал Харальд, могут пустить везде. Даже в его Хааленсваге, исподтишка.
Нельзя прожить всю жизнь, прячась от своих врагов. Так что придется пойти и разобраться. И узнать заодно, как подействуют на него стрелы с неизвестным зельем теперь. После того, как на его лице засияла морда зверя…
— Девчонку беречь, — повторил он уже с угрозой. И, притянув Кейлева к себе, крикнул тому в ухо: — Один раз ты меня уже ослушался. Полез сюда раньше времени… но это оказалось хорошо и вовремя, поэтому, считай, этого не было. Но если ты приведешь девчонку в руки людей Гудрема — убью. Увидишь, что вокруг меня толпа из его вояк — отступай, уходи из Йорингарда. Выжидай… золото у вас есть, так что не пропадете. Но помни — девчонка должна жить. Ты меня понял?
— Да, — крикнул тот.
Много чего еще сказать бы, но времени нет, подумал Харальд, отпуская кольчугу старика. Дать бы девчонке свободу — но даже свободная, она не уйдет дальше соседнего селения. И золото завещать бессмысленно, бабе без защиты родичей к нему даже прикоснуться не дадут…
Значит, придется не только разобраться — но и выжить. Приближавшиеся драккары сияли желто-красным все ярче.
— Найти тебе шлем, яр… — начал было Кейлев.
И смолк на полуслове. Рука, державшая щит перед Харальдом, опустилась, дрогнув.
Морда зверя, проступавшая на лице ярла ото лба, от волос, собранных в косицы, плеснула вдруг таким светом, что ноги у старого викинга ослабли.
И по косицам, вплетаясь в пегие волосы, поползли тонкие нити серебряного огня.
— Не надо, — тяжело ответил Харальд. Оскалился, завершая морду рядом сияющих зубов.
А каково сейчас ему в глаза смотреть, невольно подумал Кейлев. И содрогнулся.
Нос крайнего драккара уже был рядом. Корабли соприкоснулись, борта затрещали.
Харальд прыгнул.
Кейлев тут же рявкнул сидевшим на лавках, чтобы отгребали назад. И подумал — что-то не то не только с ярлом. Что-то не то и с этой славянской девкой. Какая-то она…
То, что ярл ее до сих пор и пальцем не тронул — это ладно. Он и других убивал не сразу, в начале, как всякий мужик, просто на постели их мял. А вот то, что после нее он сначала пришел в себя, а потом начал светится…
Кейлев кинул взгляд на берег, медленно отходивший назад. То, что там творилось, не было битвой. Ветераны Гудрема, прошедшие не одну битву и перед этим стоявшие на берегу плотной толпой, сейчас разбегались. Кто-то вопил:
— Ермунгардсон. Сияющий змей.
Потом он увидел своего ярла — тот поднимался по берегу быстрым шагом. Голова светилась ярким серебром…
Несколько викингов, устоявших и не побежавших, встретили его поднятыми мечами. Ярл, поднырнув под лезвия, срубил тела наискосок, страшными ударами, нанесенными под ребра…
И понесся дальше уже бегом, размазываясь в тень с сияющей головой. Неведомо как уклоняясь от брошенных в него копий. На долю мгновенья, не больше, задерживаясь рядом с каждым, кто еще держал оружие…
Путь его отмечали тела, разрубленные наполовину.
Убби с людьми подоспели к стене, обрывавшейся на берегу, как раз к тому времени, когда Харальд подбегал к первым домам Йорингарда.
— Значит, так, — распорядился Убби, охватив одним взглядом ту неразбериху, что творилась на берегу. — Людей Гудрема — бьем. Наших, из хирда Вельди — потихоньку отпускаем. Все-таки мы с ними не один раз вместе эль пили — и кровавый, и простой, похмельный. Если умные, то потихоньку соберутся на своем драккаре и отчалят. К ярлу Харальду не подходить. Он, похоже, опять не в себе. Ну да он берсерк, ему положено. Идем туда, где казна. Посмотрим, что там с нашими… и с золотом. Пошли.
Над водой фьорда уже поднимался холодный предрассветный туман, когда Харальд снова спустился на берег. Замер за пятьдесят шагов до драккаров, рявкнул:
— Кейлев. Сюда.
Крик улетел в серые разводы тумана. Потом, через некоторое время, послышались удары весел по воде.
В крепости за спиной сейчас было тихо. Убби со своими людьми, очень кстати вернувшиеся, зачистили поле боя, идя следом. По берегу валялись куски тел, ноги то и дело скользили в земле, размякшей от красной влаги.