Расставила все по двум подносам, взяла один из них и сунула в руки рабыне, что стояла к ней поближе. Сказала:
— Ешь. Приказываю.
Потом кивнула второй бабе, указав на еду — чтобы и та ела. Даже брови свела, чтобы выглядеть построже — но, поворачиваясь к кровати, сама прыснула.
Рабыни, тихо присев на сундук в углу, начали есть.
— Зря ты их балуешь, — проворчала бабка Маленя, которой Забава пододвинула второй поднос. — Им есть положено на кухне, рабам всегда отдельно варят. А ты их господским угощеньем потчуешь. Ладно Кейлева, ястреба хозяйского, в крепости сейчас нет. А вот как вернется, и заметит, что твои рабыни растолстели, сразу начнет выведывать…
— И что он мне скажет? — спросила Забава, отламывая кусочек сыра.
Маленя, хлебной горбушкой промакивая жир, натекший с рыбы, вздохнула.
— Тебе — ничего. Тебя велено кормить так, чтобы ты наконец покруглела. А вот им…
Забава пожала плечами, посасывая сыр — жесткий, солоноватый. Но вкусный.
— А они ему скажут, что я приказала. Вот пусть ко мне и приходит. Я отвечу, что мне их в услужение отдали, поэтому приказываю, что хочу. А ты переведешь.
Маленя приглушенно фыркнула.
— Осмелела ты больно, девка.
И после этого Забава сразу вспомнила то, что сказала этой ночью Харальду. Вздохнула, подумала, покосившись на Маленю — и впрямь осмелела. Рассказать бы ей, да нельзя, потому что тогда придется рассказывать и о другом. Почему она то слово Харальду сказала, да зачем.
Ладно хоть простил. Вроде бы простил…
И тут в дверь вошел Харальд. С топором своим страшенным, с которым теперь не расставался. Одним долгим взглядом с порога полоснул сразу всех — и рабынь, тут же вскочивших, и Маленю с Забавой.
Буркнул что-то, глянув на баб. Тех как ветром сдуло, только дверь хлопнула.
Не простил, поняла Забава. И обреченно встала.
Бабка Маленя уже стояла возле кровати, и подбородок у нее дрожал.
Она еще и рабынь прикармливает, подумал Харальд. Запретить? Позволить? Ладно, об этом потом.
— Ты, — сказал он негромко, глянув в упор на старуху, — скажи-ка, зачем ты научила Добаву слову "приказываю".
Рабыня глянула на Добаву, поперхнулась.
— Это я твой хозяин, — еще тише сказал Харальд. — Поэтому смотри на меня. И отвечай.
— Она… — голова у старухи затряслась. — Она хотела… она не хотела, чтобы рабыни ей докучали. Я учила ее языку, как ты приказал, ярл. Это только для рабынь…
— Ясно, — Харальд перевел взгляд на Добаву.
Та стояла возле кровати вытянувшись, вскинув подбородок. Смотрела испуганно, виновато — и все же немного упрямо.
— Переводи, — велел он, не глядя на старуху. — Если она еще раз скажет мне "приказываю"…
И запнулся. Чем угрожать-то? Что убьет кого-нибудь на ее глазах? Этим он уже угрожал. Правда, за побег.
А опять пугать тем, что свернет ей скулу, не хотелось.
Харальд ощерился.
— Тогда я утоплю щенка, которого ей подарил. Его как раз послезавтра привезут из Хааленсваге. Переведи.
Он дождался, пока старуха сбивчиво перескажет его слова. Добавил уже громче:
— И если ты, старуха, не будешь учить Добаву правильным, нужным словам — словам, с которыми следует встречать своего господина — я и тебя утоплю.
Харальд развернулся и вышел.
Мысли у него были невеселые. Как бы он не старался, одного не скрыть — что девчонка ему дорога. И он бегает к ней, разговаривает с рабыней, которую к ней приставил…
С этим надо что-то решать.
По Йорингарду, выйдя из главного дома, Харальд шел хмурый. Недовольство бродило внутри, перекипая потихоньку в злость.
До тумана с кровавыми тенями, как это бывало в драке, дело у него пока не дошло. Но двое воинов, шедших навстречу, зачем-то свернули в сторону, когда до ярла им оставалось шагов двадцать.
Рагнхильд вынырнула из-за женского дома неожиданно — словно за углом его поджидала. Торопливо двинулась к дорожке, по которой шел Харальд. Заговорила, еще не подойдя:
— Конунг Харальд…
— Ярл, — рявкнул он, не заботясь о том, сколько ушей может сейчас их слышать. — Когда я захочу объявить себя конунгом — я сделаю это сам, не дожидаясь помощи от женщины.
— Ярл Харальд, я хочу поговорить о важном деле, — быстро сказала Рагнхильд.
И замерла возле дорожки.
— Ну? — нетерпеливо бросил он.
— Это лучше сделать там, где нас не услышат…
— А то, что нас увидят, ничего? — рыкнул Харальд. — Такого даже наложнице не спускают — а ты, как я полагаю, собралась за Убби замуж?
— Ярл Харальд, — выдохнула Рагнхильд. — Я хочу поговорить о твоей светловолосой рабыне.
И Харальд замер. Осмотрелся, оскалившись. Вроде бы его озлобленная морда успела распугать всех — по крайней мере, шагов на сто вокруг никого не было видно.
Он шагнул к Рагнхильд, усилием воли убирая с лица оскал — и стискивая губы в линию.
Вот и началось, мелькнуло у него в уме. Ольвдансдоттир заговорила о Добаве. Воины тоже наверняка болтают. Вот и все. Не долго же продержалась его тайна.
— Ну? — бросил он.
— Ты хочешь говорить о ней прямо здесь? — удивилась Белая Лань.
— Слушай-ка меня, Рагнхильд, — громко сказал Харальд. — Я позволил тебе остаться, потому что ты дочь конунга, который водил в битву одиннадцать драккаров. И потому, что его убили не честным ударом меча — а принесли в жертву моему отцу, закрыв для него ворота Вальгаллы. Но не испытывай мое терпение. Я не буду бегать с тобой по углам. Если мы сейчас куда-то пойдем, это заметят десятки глаз. Рядом никого. Говори тихо, и никто тебя не услышит. Потом скажешь, что просила милости для своих сестер. Выкладывай.
Рагнхильд негромко вздохнула. Трепетно и нежно.
— Еще плывя сюда, ярл Харальд, я слышала рассказы воинов о штурме Йорингарда…
И Убби наверняка добавил пару слов от себя, подумал Харальд.
А Убби знал немало. Как и те воины, что ворвались в крепость вместе с ним. Да и те, что были на его драккаре…
— Выслушав эти рассказы, я поняла, что ты пришел в себя, побыв рядом со светловолосой. Думаю, многие из твоих воинов тоже это сообразили. Те, что поумней, пока молчат. Но языки вот-вот начнут работать.
Харальд молчал, глядя на Рагнхильд.
— Полагаю, ты опасаешься, что твою рабыню могут убить, — Рагнхильд опустила ресницы. — И это правильно. Но будь я на месте твоих врагов…
Она замолчала, потому что Харальд шевельнулся. Посоветовал, шагнув поближе:
— На месте моих врагов тебе лучше не быть, Рагнхильд.
— У нас с тобой общий враг — Гудрем, — невозмутимо ответила она. Вскинула ресницы, поглядела Харальду прямо в лицо — честно, открыто. — Но будь я Гудремом, послала бы людей, чтобы отравить твою женщину. Ту, светловолосую. Я слышала, один раз он уже использовал против тебя ядовитое снадобье. У него может найтись и другое, для нее. Всегда можно договориться об услуге с рабом или рабыней, которые выйдут за стены крепости за водой или дровами. Пообещать им освобождение, золото, возможность вернуться домой…
Об этом я не подумал, молча признал ее правоту Харальд. Что теперь? Сторожить еще и баб, что носят еду в главный дом?
И тех, что готовят еду, мелькнула у него мысль. И тех, что выходят за стены. Этак ему всех сторожить придется…
— Если ты согласишься, я сама прослежу за этим, — объявила Рагнхильд. — Буду ходить на кухню с рабынями, которые носят еду твоей женщине. Сама выбирать для нее посуду — чтобы никто не смог подсунуть тарелку, смазанную ядом. И брать еду из общих котлов и сковородок, чтобы никто не мог…
— Я смотрю, ты разбираешься в ядах, Рагнхильд, — перебил ее Харальд. — А если отравят весь котел?
— А я вот смотрю и вижу, что ты, ярл Харальд, в ядах не разбираешься. Совсем, — с неожиданной смелостью ответила ему Ольвдансдоттир.
И Харальд снова оскалился. Подумал мельком — как спокойно ему жилось в Хааленсваге, пока он не притащился сюда.
— Одно дело — отравить тарелку еды, — сказала Белая Лань. — И совсем другое — котел. Для него нужно много яда. А кончиться может ничем. Все, кто поел оттуда, просто поболеют животами — и все.
Она замолчала, выжидающе глядя на него.
— Значит, ты хочешь следить за едой моей рабыни, Рагнхильд? — с насмешкой спросил Харальд. — Ты, дочь конунга?
Ольвдансдоттир неожиданно сделала шажок назад, отступая от него. Заметила:
— Она не только рабыня, ярл Харальд. Как только она сумела тебе помочь — и ты знаешь, о чем я говорю — твоя женщина стала оружием. Которое должно быть в твоих руках. Даже если твои враги попытаются его выбить. И мне, дочери конунга, не зазорно следить за оружием. Я буду провожать рабынь до дверей главного дома. Приглядывать, чтобы никто не подошел к ним по дороге и не бросил яд в еду. Если позволишь, днем буду сидеть у твоей светловолосой. Научу ее вышивать, достойно принимать своего ярла…
Рагнхильд вдруг бросила короткий взгляд в сторону, и Харальд глянул туда же. От ворот крепости торопливо шел Убби. Так вот почему Лань отступила. Кто-то уже сказал новому хирдману, что его невеста болтает с ярлом…
— А за это, как я понимаю, мне придется пристроить твоих сестер? — заметил он.
Ольвдансдоттир глаз не отвела. Стояла, выпрямившись и вскинув голову.
— Ярл Харальд… в одной твоей руке больше власти, чем у всех моих родственников. Я буду благодарна за любую помощь.
Харальд шевельнул бровями. Кажется, родичи с самого начала не собирались заботиться о дочках Ольвдана. Иначе Рагнхильд не рвалась бы сюда так отчаянно…
И несмотря ни на что, он ощутил к ней уважение. Те, кто в дни собственной беды не забывают о родичах, его достойны.
А ее привычка расплачиваться своим телом — не его забота. Он ей не муж, не отец и не брат.
Убби был уже близко. Подошел, сердито покосился на Рагнхильд. Заявил:
— Конунг Харальд…
И этот туда же, молча подумал Харальд. Вслух поправил, сдерживая ярость:
— Ярл.
— Ну да, — не смутившись, согласился викинг. — Ярл Харальд. Оговорился, прости. Вижу, моя невеста тебе надоедает?