— Она просила милости для своих сестер, — медленно сказал Харальд. — Я обещаю тебе подумать, что можно сделать для них, Ольвдансдоттир. Но взамен попрошу от тебя одну услугу. Согласишься обучить мою женщину всему, что должна знать женщина Нартвегра? Конечно, для этого тебе придется проводить рядом с ней весь день.
Убби, стоявший рядом, выпучил глаза. Рагнхильд склонила голову.
— С радостью, ярл Харальд.
— Это какую женщину? — пробормотал Убби. — Ту, что недавно привезли из Хааленсваге? Или другую? Так они ведь…
Он осекся, посмотрел с нехорошим прищуром сначала на Рагнхильд, потом опять на Харальда. Закончил:
— Они обе рабыни. Чему их учить? Зачем? Или за этим стоит что-то другое? Ты, Рагнхильд, будешь весь день сидеть в главном доме…
И тут злость, которую Харальд до сих пор сдерживал, прорвалась. Он рявкнул:
— Может, мне тоже пришло время выпить моего свадебного эля, Убби. А то некоторые, я смотрю, уже не по первому разу его хлебают… или мне и в этом отчет тебе дать?
— Это с кем же? — пораженно выдохнул Убби.
И снова с подозрением посмотрел на Рагнхильд. Сказал, оскаливаясь:
— Не с рабыней же?
— Рот закрой, — свистящим голосом посоветовал Харальд. — Не нравится что-то — ворота у тебя за спиной. Но если ты собрался выйти из них, став короче на голову — то продолжай, я тебя слушаю…
Он замолчал, глядя в лицо Убби. Викинг отшатнулся. Глаза у ярла сияли уже не серебром, а режущей белизной.
Рагнхильд торопливо сказала:
— Ярл Харальд подумывает дать свободу одной из своих рабынь, Убби. Так бывает. Хоть и редко.
— Да я ничего, — пробормотал тот. — Рабыня так ра…
Он осекся, отступил на шаг назад.
— Прости, ярл. Сболтнул не подумав.
Харальд молча развернулся, зашагал к берегу.
В голове была странная, но легкая пустота. Свадебный эль? Свобода? Не многовато ли для дурехи?
И лишь дойдя до берега, он вдруг осознал, что почти разрешил Рагнхильд входить к Добаве. Но забыл сказать, чтобы та молчала про своих сестер. Про то, что с ними сделал его хирд.
Харальд дернулся, однако тут же вспомнил, что воинам у двери главного дома был отдан приказ никого не пускать к его бабам. Так что сегодня Рагнхильд с Добавой не увидится.
По крайней мере, подумал он, больше не нужно заходить к Кресив. И таскаться с ней по двору сегодня тоже не потребуется. Пусть сидит, где сидит. Пока сидит…
Он глянул на серебрящийся под бледно-серым небом фьорд. Ярость медленно отступала. Это сражение — за тайну Добавы — было проиграно еще до его начала. Из-за того, что случилось на том драккаре, где он поймал стрелу от людей Гудрема. Из-за светящейся морды на его лице, погасшей после того, как он побыл с Добавой.
В крепости около двухсот воинов, и больше половины из них в ту ночь были в Йорингарде. Они видели все. Тайны уже не утаить. Раз догадалась Рагнхильд — рано или поздно догадаются и другие.
И я не баба, подумал вдруг зло Харальд, чтобы жаться по углам и мусолить свои тайны. Надо убить Гудрема и жить до весны спокойно. Хотя…
Ермунгард, мелькнула у него мысль. Вот кто настоящая цель. Ну, уберет он Гудрема — и что дальше? Ермунгард найдет следующего человека, который будет приносить ему жертвы — и строить козни против сына-берсерка.
Понятно, что самому Мировому Змею до девчонки дела нет. Но тот, кто ему служит, может посчитать ее опасной помехой. И Гудрем, и тот, кто будет после…
Не слишком ли я зарвался, насмешливо подумал Харальд. Тут с Гудремом не могу разобраться — а уже думаю о Ермунгарде.
— Он это всерьез сказал? — пробормотал Убби, когда Харальд отошел достаточно далеко, чтобы не расслышать его слов. — Ярл хочет жениться на своей рабыне?
Стоявшая рядом Рагнхильд молча покосилась на него. Харальд берсерк, и слова его были сказаны в гневе. Он еще может успокоиться — и осознать, что брак с рабыней его только опозорит, не принеся никакой чести.
Но Харальд рожден от семени Ермунгарда — ночь в Йорингарде это доказала. Он не человек, а значит, ему не нужно искать чести в браке. Он может жениться на ком угодно, о нем все равно будут слагать сказания и легенды. И бояться его, как богорожденного.
Какой бы вышел из него муж, вдруг подумала Рагнхильд. Если, конечно, та рабыня и впрямь превращает его в человека, когда нужно.
Конечно, девку пришлось бы держать рядом с ним — как наложницу или даже как вторую жену. А место первой жены могла бы занять женщина, которая подходит Харальду больше. По красоте, уму, знатному происхождению…
Все эти мысли промелькнули в уме у Рагнхильд с быстротой молнии. А потом ей пришлось улыбнуться Убби, который все еще ждал ответа на свой вопрос. Этот бык заподозрил ее в желании переметнуться к Харальду. Это опасно.
— Случалось ли тебе видеть берсерка, который сошел с ума из-за женщины, Убби? — спросила Рагнхильд нежным голосом. — Если нет, то посмотри на своего ярла. Боюсь, он и впрямь собрался жениться на той девке.
— Сошел с ума из-за какой-то рабыни? — поразился Убби.
— Если норны так спряли нить его судьбы, то что он может поделать? — вопросом на вопрос ответила Рагнхильд.
Убби, скривившись, пробормотал:
— Норны… он Ермунгардсон. Не просто ярл. И вдруг какая-то рабыня…
— Он имеет право выбирать сам, разве не так? — со значением сказала Рагнхильд. — Ярл Харальд в своем праве. В конце концов, ему решать, кто ляжет в его брачную постель — и кому он подаст свой свадебный эль. Кроме того, все знают, что женщины ярла долго не живут. Может, поэтому он и выбрал рабыню? Чтобы не ждать потом мести от родичей жены?
— Так взял бы одну из твоих сестер, — проворчал Убби. — Из тех двух, нетронутых. Чем не жена? Дочка конунга. И родичей нет, мстить некому. Разве что…
Он посмотрел на Рагнхильд и осекся.
Та ответила ему ласковой улыбкой.
— Он берсерк, Убби. И он уже выбрал. Отведи-ка меня лучше к женщине ярла. Слышал, что он сказал? Я должна научить ее всему, что знают женщины Нартвегра.
— Пошли, — пробормотал Убби. И зашагал к главному дому, рассуждая на ходу: — С другой стороны… я уже свой второй свадебный эль буду пить, а он и первого еще не пробовал. Хоть и берсерк, а все равно человек. Кого хоть выбрал-то? Темноволосую или светловолосую?
— Светловолосую, — отозвалась Рагнхильд, спеша за ним следом.
— Да? — поразился Убби. — Та, вторая, будет покрасивей. Ну, выбрал, так выбрал.
— Так и сказал — утопит? — безрадостно спросила Забава.
Маленя покивала головой, горестно поджимая морщинистые губы. Сказала дрожащим голосом:
— Что ж ты, девонька… неужто и впрямь самому ярлу приказывать начала? За такое и жизни можно лишиться.
— Да я все равно здесь не заживусь, — пробормотала Забава.
И сердце у Малени оборвалось. До того спокойно девка сказала эти слова…
— А тебя-то, бабушка, за что? Разве можно за чужое слово безвинного человека жизни лишать?
— Мне ярл велел научить тебя их языку, — Маленя не сводила с Забавы глаз, наполненных слезами. — А раз так, то я за каждое твое слово в ответе.
Забава вздохнула, встала с кровати. И прошлась от изголовья к сундукам, стоявшим у стены напротив. Затем обратно.
— Я ему больше ни слова поперек не скажу. Ты, бабушка, за себя не бойся.
Ох, девка, ох и горемычная, подумала Маленя. А вслух произнесла:
— Не думай ты об этом, Забава. Глядишь, легче будет. Вон ярл к тебе сердцем прикипел, все прощает, все позволяет. Даже рукой хозяйской, как положено, еще ни разу не вразумлял. И убить всякий раз грозится не тебя, а других. Может, и пронесет? И зря ты смерти дожидаешься…
Забава еще раз прогулялась от изголовья до сундуков. Тоскливо глянула на крохотное окошко в самом углу опочивальни. Толстые деревянные ставни отливали маслянисто-желтым в свете, падавшем от светильников, расставленных по полкам. Открыть бы, да посмотреть хоть на траву. Неба из такого оконца все равно не увидишь…
Но нельзя. Покои выстудит холод со двора, и бабка Маленя будет тереть колени, жалуясь на боль. В одной из стенок торчал каменный бок печки, топившейся снаружи, из прохода, и обогревавшей сразу два покоя. Но сейчас печка была холодной — чужане, похоже, топить начинали поздно, когда снег уже выпадет.
— Может, и зря, — согласилась Забава, чтобы не тревожить бабку пустыми разговорами.
И припомнила далекие крики, что слышала на корабле до прихода Харальда. Наубивался, небось, пока городище здешнее захватывал — вот и не трогает ее пока.
Однако морда звериная, сиявшая на его лице, погасла, когда они были вместе. И если она тому причиной…
Забава тряхнула головой. К чему саму себя обманывать? Кровей ведьмовских в ней нет, и ничего такого она не делала. Значит, все дело в самом Харальде. Может, зверь, что в нем сидит, мордой отблескивая, просто с ней тешится. Показался и затаился. Играет с ней, как кошка — та тоже пойманную мышь не сразу есть начинает. Сначала оставит, потом лапой снова закогтит…
Он небось и с другими так играл. Пока те не померли.
Нечего себя надеждами тешить, подумала Забава. Все бабы, что у Харальда были, теперь мертвы. И с ней так будет — просто ее время пока не пришло.
Но даже то время, что ей отпущено, придется прожить с оглядкой. Осторожничать на каждом слове, как это было с теткой Настой.
А то Харальд-чужанин и впрямь кого-нибудь утопит из-за нее. Уж больно у него лицо было страшное, когда он выходил.
— Скучно мне, бабушка, — пожаловалась Забава, еще раз пройдясь по покою. — Одежды себе нашила. Еще и бабы эти помогли, так что вон, целый сундук с готовой рухлядью теперь стоит. Делать нечего, наружу не выпускают. Там, где мы раньше жили, мне хоть выходить позволяли. А тут все время взаперти…
— Так ты сядь да шей своему ярлу рубаху, — посоветовала Маленя. — Все дело. И себя займешь, и руки пустовать не будут.
Забава на ходу качнула головой.
— Я уже начинала ему шить ему. Только Харальду мое рукоделье не понравилось. Взял да кинул на сундук. Так эта рубаха и осталась там, в его доме.