Еще повторить, что ли?
Велька не стала. Видела она, точно видела, не обманулась. Не сумасшедшая она, и глаза пока не подводили.
Видела.
А ведь с нее бы сталось и при Любице это проделать, вот бы та удивилась. Недаром бабка учила, что любые обряды абы как, случайно нельзя творить, правильно учила. Но это дела не меняет. Хоть не видел никто – хорошо.
Велька в горницу не пошла, спустилась вниз, в клеть, оттуда переходом прошла в кухню. Там еще возились стряпухи, тесто месили на завтрашние пироги, крупу мыли на утреннюю кашу: столько людей вовремя накормить – это немалая работа. Княженку не узнали, и она тоже никого.
– Хочешь чего, боярышня? – окликнула ее одна из стряпух.
– Нож дайте, – попросила Велька, удивленная стряпуха протянула ей нож, предварительно вытерев его ветошкой.
– Спасибо, – Велька отсекла ножом опаленный кончик косы, нож вернула, а волосы бросила в печку, на горящие угли, они тут же сгорели. Обычным пламенем сгорели, конечно, потому что без заговора.
А как же. Разве можно волосы где попало ронять. Это и сглаз легко заполучить, и порчу, и еще много чего. Только сжечь или в воду бросить. Бабка Аленья считала, что сжечь надежнее, ну да она во всем огню больше доверяла.
Удивленным женщинам Велька пояснила:
– Случайно опалила.
– Как можно, девка, косу не беречь – без жениха остаться, – попеняла та, что нож давала, уже сомневаясь, точно ли это к ним пришла боярышня. – Как там княжна с княженкой? Правда, что ли, им женихов на выбор дали? Да еще красавцы какие, всем бы такое счастье!
– Правда, – признала Велька, – они и выбирают, ночей не спят, чем им еще заняться-то?
– И то верно, – некоторые засмеялись, а княженка поторопилась уйти.
Во дворе уже мало кто остался, все спали кто где.
– Огнявушка! – окликнули Вельку с крыльца. – Да иди уже спать, чего бродить-то ночью духом неприкаянным! – это была Воевна в наброшенном на голову платке и без обычного ее самоцветного очелья, так что сразу в потемках и не признаешь.
Боярыня уже не сердилась, напротив, была весела, хоть продолжала притворно хмуриться.
– Ну вы и учудили, распрекрасные мои, – качала она головой, – это же надо, и чего было еще дома волхве не довериться? Мимо Даруны нашей ни один оборотень не проскочит. Да батюшке вашему надо было о страхах своих порассказать, он бы вам любого оборотня из шкуры вытряхнул. А вы сами ворожить! Нет, я не против, конечно, что вы у меня девы такие умелые, но в дальней дороге, без пригляда, – можно разве? А тебе и вовсе беречься велено!
Велька только глаза опустила. Верно, предупреждал батюшка, да не привыкла она в таких делах разрешения спрашивать, особенно у боярынь! Все, что по силам было, ей позволялось.
– А батюшка ваш все уже и сам проверил, – понизила голос боярыня, – давно о том же подумал. Раз позволил псу этому с нами быть, значит, можно.
– Что он проверил, что узнал?
– Меня там не было! – развела руками Воевна. – Но за Даруной он посылал, знаю. Беспокоился, что псина страшная его меньшой дочке проходу не дает.
Велька не сдержалась, засмеялась.
– Какая псина страшная? Да он-то чисто телок ласковый!
– Это с тобой, – заметила боярыня и продолжала: – А к Чародею в лес князь сам ездил, вот пару дней как! Вернулся довольный. И у меня от сердца отлегло. Если на хорошую долюшку, так хоть год вас везти согласна, куда скажут! А вы не бойтесь, вас так берегут – и волоса не уроните!
Велька прикинула, сколько потеряла в длине нынче ее коса, и опять улыбнулась невесело. А Даруна, стало быть, оборотничью суть видеть умеет. Что же тогда она про нее, княженку, думает? Или ей просто в голову не приходило в княженке оборотня искать? А уж бабка и подавно должна была знать, и как могла в таком случае не сказать ей, Вельке? Полагала, что никогда у нее не будет случая это прознать?
Одни вопросы, а ответов не найти.
– Спать, спать пойдем, – боярыня обняла княженку, подтолкнула к дверям, – ох, забота моя! Правильно, тревогу надобно развеять, но не тайком же, не в темном чулане! Мне надо было сказать! Я как-никак за вас отвечаю перед князем и княгиней!
В горнице свеча горела, девки перешептывались, подталкивая друг дружку локтями, Любица сидела на своей постели и поглядывала на Вельку виновато, Чаяна только сладко спала. Велька тоже легла, Любица между делом подошла, будто подушку поправить, шепнула:
– Я ей немного сказала. Ничего.
Значит, повинилась только в том, что они в Волкобое оборотня заподозрили. Секретов не рассказывала, про заговор и про друзей своих оборотней. И правильно, потому что Вельке отчего-то показалось, что про их с Любицей искания ночные все наутро знать будут. Не в том дело, что Воевна любит поговорить, а в том, что она явно случившееся важным не посчитала, скорее забавным, и даже немного одобряет!
Что же, все, что про Волкобоя, на самом деле и неважно, и забавно. Об этом и забыть можно. А вот про нее, про княженку Велью Велеславну…
Она ведь, между прочим, со своей кровью и своей сутью уже шестнадцатый год живет, и ничего, довольна вроде! Шерсть нигде не растет, волосы в косе от самых обычных не отличишь, клыков не видать, когтей тоже вроде не замечал никто. Может, и дальше хорошо будет?
С этой мыслью Велька и заснула, и спала крепко, без снов, но проснулась рано, только рассвело за окном. Сразу все вспомнила. Утро, значит, настало, то, которое мудренее. И спать больше неохота. Она оделась, косу переплела и тихо, стараясь не разбудить никого, вышла из терема и села на крыльце, на нижнюю ступеньку.
Утро начиналось славное, небо голубое было, чистое, и дышалось так легко. Хорошо! Крыльцо у терема высокое было да широкое, над ним тесовая крыша, ее столбы толстые, резные держат, на столбах тех птицы дивные вырезаны. Дубовые доски ступенек прохладные после ночи и от росы влажные чуть. А по углам, на стенах прямо и по наличникам плотники зверей резных пустили, и каждый зверь на других не похож. Не первый раз Велька на них глядела, а видела – в первый.
Как, интересно, в Карияре дома строят? Будет ли ее новый терем так же красив, как на отцовском дворе в Верилоге?
– Ну, ты и впрямь не лиска, а дух неприкаянный, – Ириней откуда-то взялся, стоит, усмехается, – бродишь тут, когда девкам положено самый сладкий сон видеть.
– Не привыкла я долго спать.
– Я тоже. Сесть рядом позволишь?
– Сядь, – пожала плечами княженка. – А ты прямо вездесущий, княжич, все знаешь, все слышишь, хоть не видно тебя.
Ириней сел, не то чтобы совсем рядом, на коне между ними проехать можно было бы. Ответил:
– Чтобы вас с боярыней вчера слышать, не духом надо быть, а вон там под крыльцом сидеть, как я сидел.
– Все услышал?
– Да немало. Не спалось мне, уж прости.
Помолчав немного, Велька сказала:
– Спросить можно? Так, чтобы ты не говорил об этом никому.
– Не скажу. Поклясться могу, хочешь?
– Не надо клясться, обещанья мне хватит. Скажи, княжич, почему ты меня звал то белкой, то лисой? Похожа, что ли?
Венко, кстати вспомнить, ее в лесу тоже лиской звал, верно ведь? И еще он сказал, что она арья, народ такой в Лесовани живет, и что он, Венко, вроде в ней рысью кровь разглядел, но мог и обмануться.
– Сам не знаю, – Ириней улыбнулся. – Не похожа, нет, а звать тебя так хочется. Теплая ты, светлая, золотая, маленькая, так бы под рубаху и спрятал. Не сердишься за такие слова?
– Нет…
Вовсе не такой уж маленькой уродилась Велька, хотя, верно, Чаяны пониже на полголовы, и больше не вырастет. Она уже взрослая.
Она удивленно поглядывала на Иринея и больше говорить не решалась. То, что он сказал, было вовсе не ответом на ее раздумья, а чем-то совсем другим, и к этому другому ей не хотелось лишний раз приближаться, трогать. Не готова она пока, нельзя.
Ириней подождал и заговорил сам:
– Ты о чем-то спросить хотела? Что тебя тревожит? Я клянусь, чтоб мне головы не сносить, никому ничего не скажу. И под крыльцом никто не валяется, я уже проверил.
– Ты понял, о чем я с боярыней говорила?
– Как не понять. Да и парни уже мои пересмеиваются, какая-то из ваших девок одному из них на ушко шепнула. Ты с боярыней своей Волкобоя нашего испытывала, не оборотень ли. Успокоилась? Не оборотень?
– Не оборотень, – согласилась Велька.
– Зря волновалась. Не стали бы мы тайком к вам оборотня везти, разве у вас волхвов знающих нет? Да отец твой нас бы прогнал, дай ему только повод, обижен ведь он, что против своей воли вас отдает. И невольно не могли, сами бы быстрей вас поняли, что к чему. Мы оборотней лучше знаем. Не бойся, не будет вам ни опасности, ни обиды.
– Я поняла уже, – кивнула Велька, – тут в другом дело. Боюсь говорить… да ладно. Молчать тоже не хочу. Мы поняли, что он не оборотень, да только я… я случайно заговор к себе применила. Я сама… наверное, был оборотень среди моих чуров, кто именно – не ведаю…
Ириней молча смотрел на нее и улыбался.
– Если мне нельзя… хочу сказать, что если не нужна такая невестка вашему отцу, то ты скажи, я не поеду. Верните меня обратно. Я и сама уехать могу, тут недалеко еще.
Ириней прервал ее, все так же улыбаясь.
– Ну да, и впрямь. И тати у вас по лесам не бродят вовсе никогда, и никто даже не взглянет в сторону отважной такой богатырши на кобыле за много-много гривен. Тебя разве только в рогожу[33] одеть да клюку дать… и то не дойдешь.
– Я дойду, я волхва, умею злое обходить, – заверила его Велька с улыбкой.
От его шутки ей стало легче на душе.
– Узнала, что оборотничья кровь в тебе, и испугалась. Это все, лиска?
– Все. Мало?
– Это даже не мало, а вовсе ничего. Ты одна это узнала, больше никто?
– Никто.
– Вот и хорошо. И не пугай своих наседок, они к такому не привычны. А вот я… мы, точнее, наоборот, привычные. Говоришь, сама умеешь распознавать. Тебе что для этого надо?