Не обращая внимания на кровь, капнувшую на рубаху, Велька осторожно открыла один флакон, принюхалась – эта вода пахла родниковой свежестью. Закрыла, открыла другой, вода в нем не пахла ничем. Водой, ничем не пахнувшей, одной капелькой, Велька смочила порез на ладони и счастливо улыбнулась – ранка закрылась мгновенно.
У нее есть мертвая вода и, надо полагать, живая тоже.
Живая и мертвая вода! Подарку Быстрицы цены нет. Что серебряные флаконы против в них налитого – пустяк, внимания не стоящий! А что сразу не поняла, так про такое лишь рассказывают, а видел мало кто. Ведь источники воды этой не в людском мире, а в том. Но для воды нет преград, она, должно быть, всюду вода и есть.
– Ох и глупая же я! – Велька взглянула на боярыню, кметей, Горибора, на ведуна, что глаза вытаращил, и другие княжичи уже подошли, оказывается, чуть не весь обоз вокруг столпился. – Это снадобье может помочь, я думаю…
Даже заплакать хотелось.
Капли мертвой воды, осторожно выливаемые Велькой из узкого горлышка флакона на воспаленный веред, действовали чудесно: опухоль, краснота, синюшность сходили на глазах. И хоть знала Велька, как применять чудную воду, лишь из бабкиных рассказов, которые, может, и вовсе были байками, она не сомневалась, что теперь все получится.
Пару капель мертвой воды она размешала с обычной, родниковой, и понемногу напоила ею больного – жар пошел на убыль. Не так много времени минуло, а парень уже не походил на умирающего.
– Больше не надо, – решила Велька, – а то и навредить можно. Теперь он и на одних моих настойках поправится.
Она капнула в чашу с водой немного воды живой из другого флакона – больного поить, тоже понемногу, по глоточку.
– Ну, слава богам! Теперь вроде не помрет? А ехать пора! – решил Горыныч, который тоже, оказывается, подошел. – Тут весь есть впереди, не доберемся до нее дотемна, придется в лесу на ночлег становиться! Ты собирайся, боярышня, в повозку садись, вишь, как с лица спала, не усидишь еще верхом-то! – засуетился он вокруг княженки.
Ишь ты, заметил воевода, внимательный. Велька и правда чувствовала теперь усталость, как всегда после прихода силы. Силы меньше – и усталость меньше, зато теперь она просто валила с ног.
Покивав согласно воеводе, Велька отошла к Волкобою, который разлегся чуть поодаль, села на землю с ним рядом, пес тут же лизнул ее щеку, ткнулся мордой в грудь. Велька погладила его в ответ и отодвинулась, посмотрела в глаза.
– Ты не пес, да, Волкобой? Не оборотень, знаю. А кто же ты? Дух чей-то в тебе?
Тот смотрел ей в лицо и молчал.
– Говорить не можешь, понимаю, – продолжала она, – у меня резы есть. Резы умеешь складывать, резами расскажешь?
Пес отвернулся, лег, положив голову на лапы. Велька подождала – пес не шевелился.
– Хорошо. Спасибо тебе, – она встала, – я перед тобой в долгу. Но ступай прочь, ко мне больше не подходи. Не хочу я, чтобы рядом со мной незнамо кто был!
Она ушла сама, он остался.
И горько ей было почему-то, словами не высказать! Но в сделанном она не сомневалась. Все было правильно.
До веси к вечеру доехать успели. Весь от дороги чуть в стороне оказалась, и маленькая, всего пять жилых изб, и жил там один только род, за высоким тыном – как еще в глухом лесу людям жить. Приняли проезжих привычно хорошо, да только места под крышей для всех найтись, конечно, не могло. Зато колодцы были, целых два, и место для лагеря.
– Нынче у нас ладно, тихо, – объяснял Горынычу старейшина веси, то и дело кланяясь. – По прошлому году в это время то ли болотницы, то ли кто больно шалили, даже ведуна от соседей звать пришлось. А теперь тихо, только вы огонь ночью не гасите, а то как бы… И будет хорошо. В дом-то лесная нечисть не пойдет, знамо дело, а на открытом месте…
– Когда мы боялись той нечисти? – вмешался вдруг боярин Мирята. – Да еще с огнем? Дозоры поставим, костры разожжем, заговоры обережные от нечисти тоже никто не забыл. Ночь душная, боярыням шатры поставим, парням и так ладно будет.
Ночь и правда обещала быть дивно теплой. А кариярский старший так редко принимался спорить с вериложским воеводой, да еще по такому ничтожному поводу, что и это было дивом. Потому, собственно, Мирята с Горынычем и ладили, воевода был характером тяжел и соперников не терпел, а возражения слушал лишь от князя Велеслава. Тот знал, кого в Карияр посылать.
– С нами боярыни и девки, их под крышей устроить надо, – решил Горыныч, кариярца словно не слыша, – своих положи на дворе, дед. Расстарайся, а князь тебе попомнит, когда за данью поедет, сам понимаешь.
Земля эта была еще вериложская, Велеславу обязанная данью, но уже самый ее край.
– Захотят ли боярыни здешних клопов кормить? Шатры поставим, это лучше будет, – не хотел уступать боярин, – ты сама как хочешь, боярышня Огнява? – обратился он к Вельке, рассчитывая на поддержку.
Велька сама охотнее легла бы на воздухе. Она не любила чужих тесных изб, пропахших незнакомыми людьми, чужих лежанок, кажется, хранивших еще чужое тепло. Спать в шатре было ничуть не хуже.
– Боярышень моих только в избе положить, – вмешалась некстати подошедшая Воевна, – иного и слушать не хочу. Ты, боярин, уж не лезь в эти дела, у тебя вон парни под началом, за них решай. Ладно бы жилья рядом не было, а то ведь есть!
Пришлось Миряте сдаться, тягаться еще и с боярыней он не захотел. Однако, его правда, не спалось Вельке в избе. Лежала, сверчков слушала, и как Воевна кряхтит и ворочается и бормочет что-то. Наконец стало совсем невмоготу. Она встала, натянула сложенную в головах верхицу, переплела косу, а то растрепалась, пока хозяйка ее без сна вертелась. Хоть на крылечке посидеть…
Парня-то больного, Ветряна, уложили с ними рядом, но не в избе, а на лавке вдоль завалинки. Вот Велька его и проведает, поглядит, как он там.
Дверь в избу была справная и запор хороший, Воевна его собственноручно задвинула перед тем, как улечься. Да и зачем запор, наверняка у избы охраны полно. Дверь чуть скрипнула, выпуская Вельку. Неподалеку от крыльца, и верно, догорал костер, сидели парни-кмети и негромко разговаривали, один спал, положив под голову седло. Никто не взглянул в сторону Вельки, ее не услышали и не заметили. Ну и хорошо.
Она тихонько обогнула избу, там была лавка, на которой лежал Ветрян. От луны во дворе было светло, и сверчки трещали – вот уж кому не отдыхается! Парень спал, дышал ровно, спокойно, и беспокоиться было вроде не о чем. Велька коснулась его лба, убеждаясь, что жара нет, и присела на лавку рядом, с удовольствием вдыхая ночную свежесть. Миновала опасность, еще пару дней будет Ветрян слаб, а там и силы вернутся, как не было ничего.
Толстая Велькина коса, теперь перекинутая на грудь, змеилась вниз, кончиком падая на колени, и девушка мимолетно подивилась, что еще недавно «девичья краса» ее была куда длиннее. Спохватившись, взглянула опять, взяла косу в руки. Вроде да, длиннее была, да точно ли? Она когда-то сама ее укоротила, выяснив попутно про себя кое-что интересное, с тех пор внимания не обращала. Неужели укоротила так сильно? Казалось бы, нет, не так…
Странная, неосознанная пока тревога заставила княженку поежиться. Хотя к чему тревожиться, зла ей тут желать некому, и боярыни глаз не сводят. Сама забылась, а ночь – такое время, когда мысли дурные иногда приходят. И недаром старейшина тут нечисть болотную поминал, что сначала тревожит и ум смущает, а потом и поманит со двора в лесную чащу, на болота.
И вдруг почувствовала Велька, что на ее плечи опустились две широкие теплые ладони, ласково так опустились, осторожно. А она и застыла, потрясенная, и не вполне веря, что это наяву. Испугалась. Кричать? Должны услышать. Но не верилось ей в опасность. Шутки чьи-то?
Иринею не спится? Вот не было печали…
– Княжич? – тихо спросила она наугад.
И руки с ее плеч соскользнули нехотя. И голос…
– Вижу, не меня ждала? – с грустной усмешкой это прозвучало, и Велька задрожала.
Медленно она повернула голову, встала, посмотрела в лицо… уже знала, кого увидит.
Сложила пальцы в открывающий суть знак и быстро спросила, стараясь голоса не повышать:
– Человек ли ты? Имя назови!
– Венко я. Венко-купец. Человек. Ты всегда меня будешь, что ли, на нечисть пытать?
– Ты всегда будешь так являться?
Он улыбнулся, приглядываясь к ее лицу.
– Надеюсь, не всегда. Ты не рада мне, люба моя?
– Рада… нет! – выдохнула Велька.
Вот и пойми, что сказала!
Да она и сама не понимала толком.
– Ты откуда взялся тут? – повторила она настойчиво. – Кругом лес да лес. С кем ты, Венко? Не один же, не пешком пришел? Что я думать о тебе должна?
– Не пешком, да один, – ответил он, продолжая пристально смотреть, словно боялся упустить что-то, – вон там конь мой. Последнюю версту в поводу вел, чтобы ваши не услышали. Да чего ты испугалась? Мы позади вас едем, я догнал, верхом – что хитрого? Ты и впрямь мне не рада?
– А зачем, Венко?
Венко, Венко…
Имя на языке каталось, приятно так. Назвала бы его несчетное число раз – Венко! Да только не на беду ли? Теперь не Купала, а она не русалка в лесу, теперь ему к ней и подходить-то нельзя, вот так, наедине, да еще ночью…
– До чего лиска мне недогадливая попалась, – опять он усмехнулся, – да затем, что тебя повидать хотел, мочи уж нет!
Ветрян рядом зашевелился, промычал что-то сквозь зубы, Велька вздрогнула – она как-то разом о нем забыла, увидев Венко, да и тот внимания не обращал. Умно, ничего не скажешь.
– Пойдем-ка, – Венко крепко взял ее за плечи, отвел в сторону.
Здесь от крыши лежала густая тень, они словно нырнули в нее, спрятались. И тут же Венко ее поцеловал, легко, почти невесомо, в щеку и в уголок глаза.
– Я скучал. Ты ведь вспоминала меня, люба моя? Знаю, что вспоминала. Но вроде не рада, что ли, не пойму я. Или рада?
Она отстранилась.
– Венко, как ты додумался, где я?
– А что тут хитрого? – Он притянул ее к себе, но больше не целовал, зато щекой коснулся ее щеки.