– А то и так с нами не дружина! – рассмеялась Велька.
Дружина не дружина, а десятка два кметей широким кольцом окружали стайку женщин и девушек, что отправились к ручью да по окрестным кустикам. Держались поодаль, конечно, но никому чужому не подойти.
– Пойдем поглядим, – потянула Велька Любицу, – немного, вон туда, на ту полянку! – идти дальше она бы и не стала.
На полянке земляники не было.
Лес кругом стоял яркий, по-утреннему звонкий и радостный, солнечные пятна лежали на траве, и голова кружилась от пряных лесных запахов – трав, цветов и земляники, да, именно ее! Хотелось дышать глубоко, и смеяться, и идти дальше в лес вдоль ручья… казалось, что там ждет что-то необычайное, дивное, и бояться нечего, потому что только добром и светом был наполнен сегодня лес…
– Оттуда ветер, – Велька показала вдоль ручья, – поглядим? Немножко совсем?
Она огляделась, убедившись, что люди были кругом, со всех сторон доносились голоса, мелькали яркие одежды женщин.
– Пойдем, – нехотя согласилась Любица, – вон до тех деревьев, не дальше.
Земляники и там не было.
– Ну, дальше не идем, возвращаемся, – решила Любица, и Велька со вздохом послушалась.
А так хотелось бы посидеть тут, у ручья, помолчать, слушая только этот привычный, любимый лесной гомон, который и не шум вовсе, и целый век можно его слушать – не надоест. Дома, в Сини, она могла хоть на полдня, хоть на день в лес одна уйти, и никто бы не перечил. Когда была жива бабка, та всегда знала, где Велька, если надо было – находила сразу. А когда осталась княженка одна, все домашние привыкли уже не беспокоиться попусту.
– Возвращаемся, – Любица решительно повела ее обратно, – и без ягод обойдемся, и так ты у меня ягодка, а в Карияр приедешь, там небось сластей тебе наготовлено да орешков в меду всяких, надоест лакомиться! – приговаривала она. – Ну ты к Горибору-то пригляделась, ягодка, может, улыбнешься ему раз-другой? Знаешь, а ведь и Яробран тоже хорош! Он точно моложе, так и ты меньшая дочка. Он добрый будет муж, покладистый, вот увидишь.
– Надоела ты мне, Любушка, ну как банный лист! – смеялась Велька. – Погляди сама, я им не нужна никому.
– Да ты ведешь себя так, что им и подступиться боязно! А вообще, в чем дело, дорогая моя? Иногда так смотришь… Тебе хоть когда кто нравился уже? Может, до сих пор о ком вздыхаешь, оттого тебе и женихи не надобны?
– Скажешь тоже… – Велька покраснела, отвернулась.
– Да с тебя станется! А как иначе такое понимать? Глупенькая, – она понизила голос, – да многие, бывает, нравятся, и что с того? Замужество – другое совсем. Если о каждом, с кем на Купале переглядываешься, ведь год тужить… Такого добра возами считать!
– А ты откуда знаешь? – встрепенулась Велька.
– Я-то? – хихикнула Любица. – Я и не знаю, да вот ты сама призналась! Влюбилась в кого на эту Купалу?..
Велька потупилась, покраснела.
– Да не страшно, – Любица ее обняла, – потом весело будет вспоминать. Если развела вас Лада с тем парнем, значит, не он твоя судьба. Вот с мужа сапоги снимешь, и все былое уйдет.
– У тебя все ушло? – не удержалась Велька. – Вовсе никогда оборотня своего не вспоминаешь?
И пожалела, что не удержалась, потому что разом потемнели синие глаза боярыни. Но все же Любица ответила:
– Он моим никогда и не был, лишнего не выдумывай.
– А нас Лада и не развела вовсе, – как само сорвалось с Велькиного языка, – он тут… то есть в ту же сторону едет, с тем обозом, что нас обогнал, – помнишь? И в Нави он со мной был, уж не знаю, как смог. Он помогал мне там, плохо было бы без него.
– Не шутишь? – Любица потрясенно поглядела на Вельку. – Правду говоришь?
– Да какие тут шутки! Только, Любушка, Ладой Светлой тебя прошу, не говори никому! Обещай!
– Обещаю, обещаю, никому ни словечка не скажу. Только ты уж мне все расскажешь как есть? – Любица, кажется, встревожилась. – Он купец, что ли? Уж не мечтаешь ли ты о нем, Огнявушка моя?
Велька и досадовала на себя, что проговорилась, и в то же время ей приятно было рассказать о своей недозволенной любви. О любви, как и о горести, молчать не хочется. И что Любица тайну не выдаст, она не сомневалась. Не выдаст, но мешать может…
– Почему бы и не мечтать, если мне от того радость, а до Карияра еще долго? – возразила она упрямо.
– Радость – хорошо, да нельзя позволить, чтобы она печалью стала и тебе, и батюшке твоему, и боги знают кому еще! Ты княжья дочь, не забыла?
– Забудешь тут, дал бы кто.
– Простым девкам не легче бывает. Тут уж кому какое…
Любица замолчала чуть не на полуслове, потому что вдруг прямо перед ними возникло взъерошенное черное, недовольно рычащее чудовище. Велька и то с первого взгляда не поняла ничего.
– Волкобоюшка, ты чего? – она всплеснула руками.
– Вот леший, напугал как, – ахнула боярыня.
Волкобой несколько раз оглушительно гавкнул и, зубами схватив Вельку за подол, потянул куда-то в сторону.
– Волкобой, да ты что, с ума сошел? – возмутилась девушка, отбиваясь от пса.
А тот, отпустив подол, вдруг куснул Вельку за ногу так, что она, завизжав, отскочила, и громко залаял на них с Любицей – так собаки овец на пастбище собирают. Вот и он словно пытался гнать их куда-то в лес, как отбившихся от стада овец.
Вдруг он сел и громко, почти по-волчьи завыл, и сразу похожий вой издалека ответил.
Рядом тихо ахнула Любица, крепко стиснула в объятиях Вельку.
– Огнява, вокруг посмотри.
Велька и сама уже оглядывалась. Дивное дело…
Лес кругом разом помрачнел, посуровел и уже не влек в свои тенета светом и радостным гомоном. Велька даже поежилась, как от холода. И ручей, вдоль которого они только что шли, – где?..
Нет ручья. Кругом лес, деревья высокие, небо только высоко над головой видно рваными просветами.
Как они попали сюда?!
– Волкобоюшка, ты прости! Не поняла я, – придя немного в себя, повинилась Велька и взялась за ошейник пса, – помоги отсюда выйти, родной! Ты-то дорогу знаешь?
Волкобой мотнул головой, поворчал недовольно и двинулся между деревьями – ни тропинки, ничего…
Опять волчий вой раздался, уже ближе, и скоро показались коричневые рубахи кметей. Свои…
Впереди бежал Горибор, за ним кмети, мечи у всех обнажены. Окружили их. Один из парней, остановившись, переливчато завыл волком – радостно, ликующе. Лица знакомые все, родные уже. Вот счастье-то!
– Слава богам! – Любица вытерла набежавшие слезы.
– Ну? Вы это чего? – Горибор без церемоний обнял Вельку, и она прижалась лицом к его пропахшей потом рубахе. – Куда вас понесла нелегкая? А, сестричка? А я-то в твое разумение так верил! Как же вы так, а, боярыня? Уже солнышко к полудню, а мы за вами гоняемся!
– Да как же к полудню? – ахнула Велька. – Мы отошли всего ничего! Из виду никого не потеряли!
– Как не потеряли? А это что? – Горибор показал рукой на лес вокруг себя.
– Морок, не иначе! – снова расплакалась Любица. – Нам все казалось, что и люди рядом, и ручей, и оглянуться не успели…
– Н-да… – посуровел Горибор, оглядываясь вокруг так, словно неведомое зло могло скрываться на любом дереве или на всех сразу, – ну, ладно, идемте, чего же теперь. И так повезло нам, вижу, несказанно, что вас нашли.
К обозу шли долго, устать успели. И Велька в толк взять не могла, как же так получилось, чтобы раз – и оказались они так далеко! Может, то и есть неведомая тропа, на которую ступили ненароком? Или леший заморочил? Так какая тропа, какой леший, прогулялись они вдоль ручья, и всего-то…
– Лесованская ворожба, чтоб их! Разума лишает, – махнул рукой боярин Мирята, когда они добрались до места и все рассказали, – слыхали про такое.
Он мрачный был, потерянный. Женщины кругом столпились, глядели, словно не веря – они ли? Воевна на них водой брызнула и заговор длинный прочитала, а потом тоже заплакала от радости.
– Счастье еще, что тати вас не перехватили по пути, манили только, – сказал боярин Мирята. – Поленились, леший их дери! Хоть бы проехать скорее место это клятое! А ведь бывает, сколько раз едешь этой дорогой, и ничего, никаких тебе татей. Вот уж как не повезет, так не повезет!
Проехать быстрее «клятое место» хотелось всем, все кинулись собираться и укладываться. А когда уже собрались, выяснилось, что пропала Вирута, челядинка-горничная самой Воевны.
– И ведь послушная такая девка, никогда ни слова поперек, ни шагу не спросившись, – сокрушалась старшая боярыня, – вот об ней и подумать не могла, что беспокоиться надо!
Волкобой с княжичами обошел лагерь, нашел след Вируты – та, получается, ушла позже княженки с Любицей. Ее отсутствия долго не замечали, да и Воевна могла бы не заметить – мало ли куда подевалась челядинка! Если бы не напуганы были все, и не подумали бы обеспокоиться…
Опять побежал Волкобой в лес по найденному следу, и княжичи за ним устремились все, и кметей послали четыре десятка – так злы были воеводы на этих неведомых, засевших где-то в лесах лесованцев. Тоже выдумали, девок на дороге воровать, богиня, дескать, позволяет! Разбой он и есть разбой, на кого ни сошлись, а чтобы огненной богиней отговариваться – так здесь не Лесовань, здесь другие законы, честные. А лесованцы, если уж они по натуре своей такие тати, пусть промышляют этим на своей земле…
Велька вспоминала купца, что продал ей обручье с изображением рысей. Вот оно, и сейчас на руке, она его и не снимала почти. Как блестят на солнце глаза из зеленых камушков! Тот купец рассказывал, какой народ хороший в Лесовани живет, и что невестка у него оттуда, и торгует он с ними, и все всем довольны. А тут такие страсти – воровать людей на дороге…
Долго ждали княжичей и дружину. Вернулись те ни с чем.
– Потеряли след. Как птицей улетела! Как так можно, она не птица! – сердясь, рассказывал Горибор.
Волкобой, такой же измученный беготней по лесу, как и все, лежал у его ног, положив морду на лапы. Кажется, он воспринимал случившееся как личную обиду – от него, от его чуткого носа в лесу скрылись!