– Не тронь меня, княженка! Не губи…
– Да что ты, Рутушка? Как же я-то тебя трону? Тебе это сон приснился дурной. Будь здесь какие-то птицы, их бы видели, – принялась утешать Велька.
– Они кричали, княженка! А одна меня клюнула, – девка, видно, начисто забыла про то, что их княженку покуда надлежит величать боярышней.
– Да нет же, говорю, снилось то тебе…
– Нет, не снилось. Они красивые, если издалека, а вблизи с ними страшно, – бедняжка дрожала крупной дрожью.
Велька тем временем развела настойку, хотела напоить Вируту, но Любица забрала у нее ковшик, стала поить девку сама.
От снадобья Вирута малость успокоилась, щеки ее порозовели. Эх, поглядеть бы хоть краем глаза на тех птиц из ее сна…
– Страшно с ними, горячо, – бормотала она.
Вчера все больше молчала, а сегодня, что же, бредит?..
– Ладно, – не стала Велька спорить, – какие ни есть, а улетели они, так что не бойся, пусть их. Зачем ты им нужна?
– Так я и не нужна, – воскликнула девка и, не мигая, уставилась на Вельку, – они ведь за тобой прилетают, княженка! Ты неужто не видела? Они уже давно прилетают, сердятся! Ты к ним не ходи!
– Не пойду, зачем мне? – Велька улыбнулась, чувствуя, что получилась не улыбка, а гримаса, лицо как чужое стало.
Любица – та побелела, как молоко.
– Я их и там видала, – Вирута качнулась к Вельке, – там, в лесу! Много! Целая стая прилетала! И эти… в личинах… страшные эти… – она опять задрожала, закрыла лицо руками.
– Кто в личинах, Рутушка? – осторожно уточнила княженка. – Люди? Те, что тебя похитили? А что за личины?
– Стра-а-ашные… звериные!
– Оборотни?.. А птицы эти к ним прилетали? Слушаются их, что ли?
Вирута затрясла головой, и не поймешь, соглашалась или отрицала.
Сверх этой малости разговорить Вируту не удалось, да Велька и не настаивала, чтобы не бередить недавнее.
Еще кое-что выяснилось, от этой новости Велькино сердце замерло: оказывается, ни много ни мало, а изловил воевода Горыныч чужака в лагере, когда дозоры обходил, и будто бы сначала заприметил он его среди шатров, в которых женщины спали. Упустили чужака, сбежал он. Зол был воевода, ругал почем зря кариярских кметей, которые на его зов прибежали, навалились, да одного парня как следует скрутить не могли, вот же бестолочи!
– Рожа знакомая, видал я его уже, и не раз. Уж попадись мне опять – точно не уйдет, – бушевал воевода, – и откуда только этот леший тут взялся?
Понемногу и выяснили, что парень-де не совсем чужак, нашлись его знакомцы в обозе, к кому он-де приезжал то ли кой-чего одолжить, то ли старый долг вернуть, а потише говорили, что, может, к кому из женщин он приезжал, и обоз купецкий, впереди идущий, вспомнили. А почему явился ночью – да вот как раз поэтому. Значит, выходило, что кариярцы чужака пойманного отпустили нарочно, вопреки воеводскому приказу, что, конечно, не дело.
Бушевал воевода, с боярином Мирятой ругался, с Горибором, который тоже вмешался, – теперь уже за то, наказывать ли нерадивых, приказ не исполнивших, или не наказывать. Кариярцы артачились и своих людей воеводе на ответ выдавать не желали. Женщин всех пересчитали, Воевна допрос учинила чуть не каждой – вроде ущерба никому не было.
– Ты чего трясешься, боярышня, как овечий хвост? – тихонько спросила Вельку боярыня Любица.
Внимательная она и приметливая, от ее догляда спрятаться было решительно некуда.
– Это мой Венко был, ко мне приезжал, – решилась княженка, шепнула: – Смотри, ты обещала не выдавать. Все, уехал он и уехал.
Любица только руками всплеснула:
– Надеюсь, ты в своем уме, Огнявушка. Насчет него не знаю!
– В своем, в своем, не бойся. Я о другом вот думаю. Пойдем в шатер, пока никто не видит, я рубаху переменю.
Шатер пока не разобрали, женщин собрала Воевна, так что Любица без помех помогла княженке переодеться. Велька тут же схватилась за подол снятой рубахи, осматривать принялась внимательно, дюйм за дюймом. Так и есть, нашла: нитка льняная была продернута сквозь ткань в самом низу, не захочешь – не заметишь.
В прошлый раз, тоже после ее свидания с Венко, такую нить нашла Воевна, заклятье на бодрость и здоровье, и на бессонницу, получается. А кому нужно, чтобы она нынче ночью не спала? И той ночью тоже.
Только Венко это и нужно. Все ведь спали крепко, а она одна – нет. А иначе как им с Венко было встретиться?
Получается, кто-то здесь служит Венко? За серебро, за подарки, за другое что? Кто еще взялся бы заговоренной нитью рубахи прошивать?
Вот ведь…
И как быть? Тайком от всех разобраться – непросто. Значит, только Воевне признаваться, и шуму будет, и ей самой во вред пойдет, эти свидания ведь им с Венко и нужны, а больше никому. Вот с Венко она при встрече спросит, тоже, вздумал тайком, за ее спиной, такие дела делать!
– Это заговор, чтобы мне не спать, – объяснила она Любице, – чтобы могли мы встретиться… с Венко моим. Я не знала.
– Кто-то из наших мудрит? – та сразу вникла в суть. – Вот я… Да только ведь…
– Да, вот именно. Не говори никому, а приметишь что – мне скажи, хорошо?
– Ладно, Огнявушка. Теперь каждую твою рубаху просматривать буду! И кто бы мне загодя сказал, что невесту к жениху отвезти хлопотное дело? А вы… Ну что с вами делать? Как его там… Венко твоего, если изловят тут ночью, точно не помилуют. Это вы понимаете? Пусть лучше будет здоров да счастлив от тебя подале.
– Люб он мне, – сказала Велька, – и слов не подберу, как сильно.
– Люб, и сильно… да когда вы успели-то?
– Погоди, Любушка. Он у меня обручье нынче попросил.
– Точно парень разумом скорбный! И что ты?.. – Любица схватила Вельку за руку, убедилась, что девичье обручье на месте.
– Я не дала. Не решаюсь я, Любушка. Люблю его, а через батюшкину волю переступить не могу. Я, сколько себя помню, только и слыхала, что мой первый долг – по родительской воле замуж выйти. Как же мне теперь иначе?
– И нельзя иначе! – Любица нахмурилась. – Это только на беду и тебе, и ему, и всем! Сразу говорю, все, что от меня зависит, сделаю, но не позволю.
Это Велька уже слыхала, и не раз. Это понятно. Венко вот иначе мыслит, и не сомневается даже.
– Мне еще что-то выбирать придется. Только не женихов, другое. Чтобы бегать кобылицей и летать серой утицей…
– Что?! – раскрыла глаза Любица. – Ты о чем это?
Велька только рассмеялась, хоть весело не было.
– Не знаю, Любушка. Узнаю, так расскажу.
Она вышла из шатра. Волкобой лежал рядом, у самой холщовой стены, сразу поднял голову и на нее поглядел. Она подошла, присела рядом, погладила пса.
– Никак, Волкобоюшка, наши секреты подслушивал? Ты хоть никаким татям не служишь?
Тот тявкнул и посмотрел обиженно. Велька рассмеялась и опять потрепала мохнатую шею, прижалась к ней щекой.
– Нет, ты меня не обманешь, я знаю. Тебе верю.
А сердце отчего-то сжалось. Выбирать, да… что – неизвестно, но скоро уже. Вот-вот. Хоть бы уже скорее, что ли?
Глава 17Похищение
К вечеру доехали до реки. Широко она текла, неспешно, средь лесистых берегов, берега мост соединял хороший, широкий, из старых, потемневших бревен – видно, не срывало его каждым весенним половодьем.
Кариярцы разом повеселели. Боярин Мирята Веденич довольно бороду погладил, сказал, взглядом меряя путь вниз по склону до самого моста:
– Ну вот, уже и рукой подать до дома. Переправимся завтра, вдоль реки поедем по тому берегу, глядишь, ладьи встретим, что князюшка наш прислал. Я ему уж отправил весточку. Дальше по реке поедете, боярышни, на воде вас никакие лесованцы не достанут.
Боярыни переглядывались, довольно кивали – по-всему, новость была хорошая. Велька не радовалась, она по воде ездить никогда не любила, лучше уж верхом, по берегу, до самого Карияра. Но у нее не спросили.
Все равно, радоваться следовало: большая часть долгого пути осталась позади.
Княжич Яробран, остановивший своего коня рядом, приветливо улыбнулся Вельке.
– Просьба у меня к тебе есть, боярышня, уважь.
Велька против воли вздрогнула, ладонью обручье свое, из-под рукава выскользнувшее, закрыла.
Просьба – не обручье ли просить станет?..
Тут же спохватилась, покраснела густо. Яробран рассмеялся, как будто все понял. Хотя почему как будто? Не глупый он, конечно, понял.
Сказал мягко:
– Знаю, у тебя бальзам чудный есть, что раны затягивает. Давала ты нашему лекарю, да тот все уже истратил. Может, угостишь меня?
– Конечно, дам, – сказала она, – ты поранился?
– Не я, брат. Ириней. Ничего, поцарапался просто.
– Да как же? Мне бы посмотреть, – встревожилась Велька.
– Ничего страшного. Тебе его царапины лечить – только докука, и сестрица твоя… – он замолчал, улыбнулся.
Велька сердито сжала губы. Что за намеки? Нехорошо. Можно подумать, все глядят на них с Чаяной и сестриной ревностью забавляются. А рядом Велемил еще, ему-то как неприятно!
– Я посмотреть должна, а то мало ли, что за рана, упустим, нагноится еще, – сказала она упрямо. – Уже плохо заживает, раз про бальзам спрашиваешь? Вот покажете рану, и бальзам дам.
– А если у него рана в таком месте, какие девкам не показывают? – пошутил парень. – Только в смущенье брата введешь!
– Если бы он на ежика ненароком сел, я бы уж знала! – усмехнулась Велька. – Но он день верхом ехал, и хоть бы что!
– Ладно, убедила, придем вместе, полечишь. Может, и я на что пожалуюсь. Порешили, сестричка, – кивнул и в сторону отъехал.
– Сестричка?! – усмехаясь, повторила Любица, которая, конечно, тоже тут была. – Это как же понимать?
Возможную невесту сестричкой не величают.
Чаяна накануне уверенно заявила, что не иначе как Яробран попросит у Вельки обручье, и многие согласились, потому что немало внимания последние дни оказывал княженке именно он. Ириней тоже был теперь от Вельки поблизости, но держался более отчужденно. Любица стала было возражать, что и Горибора со счета сбрасывать не дело, но ее никто не поддержал.