Волхва и бровью не повела.
– Тебе же нужна моя помощь? – и ее голос не дрогнул. – Ты хочешь, чтобы я нашла твоему другу легкую дорогу? Этот пес будет ему плохим попутчиком.
– Хорошо, – сразу сдался оборотень, – это сын моей сестры.
– Тем более, – кивнула волхва, – я постараюсь для твоего сестрича. А пса больше не троньте. Его кровь мне тоже нужна.
– Забирай. Можешь засолить его!
– Я решу, что делать. Пусть мне помогут отнести его за избу.
Не в силах сойти с места, Велька видела, как Волкобоя закатили на рогожу и оттащили куда-то за избушку. Потом застучали топоры – как видно, понадобились еще дрова. Готовая крада была большой, но, видно, так называемой жене Касмета и его родичу следовало отправляться в дальний путь не вместе. И настолько невмоготу уже было Вельке стоять и ждать неизбежного, что, когда свет вокруг опять вдруг померк, она даже успела этому порадоваться…
Когда она вновь очнулась, было много светлее – солнце уже взошло и успело подняться. Она лежала на земле возле большой крады, Касмет легонько похлопывал ее по щекам. Отчетливо пахло гарью и еще чем-то, отчего Вельке захотелось не дышать.
– Ну вот, ты готова, – сказал Касмет, – пойдем, уже пора.
Он был бледен, морщины на его лице стали отчетливей, но говорил он так спокойно и мирно, словно действительно провожал жену куда-то ненадолго.
Велька не собиралась никуда идти, это и не требовалось, «муж» поднял ее на руки и по приставной лесенке занес на краду, прислонил спиной к столбу и обвязал веревкой вокруг пояса. Она подчинялась, как тряпичная кукла, сил сопротивляться не было, да и зачем?
– Доброго тебе пути, Огнява, – сказал Касмет. – Мы, наверное, еще увидимся, в ином мире, и ты уже не будешь на меня сердиться. Главное, сделай, что я прошу, и хорошо служи Каре. Тебе э… сейчас не будет больно. Не бойся.
Ей было все равно, что он говорил. Он… не безумец, конечно нет. Но то, во что он так верил, было совсем чуждо Вельке, и она не сомневалась, что никакой помощи от нее из иного мира оборотни не дождутся.
Он спустился вниз, оставил ее – и хорошо, неприятно было, когда он стоял близко.
«Надейся на свою богиню».
Это не ее богиня.
Ее богини – Матушка Макошь, и Лада Светлая, и Леля Прекрасная, которую она так и не покинула, уйдя к Ладе… так и осталась девкой, повоем ей волосы теперь не закрыть, кику не примерить. Девка, да без косы – красы девичьей, этого лиходея лесованского вроде бы жена!
Батюшку ей больше не увидеть, сестру, никого… а увидеть бы их еще хоть раз…
И Чаяне сказала бы, что не сердится…
Она и впрямь не сердилась. Делить им нечего! А если боги не довели до беды неразумные поступки сестры, то и они, значит, не сердятся. И хорошо.
И Венко не увидеть больше – никогда!
И зачем она ему обручье тогда не отдала? Побоялась? Послушная дочка? Вот тебе за это, послушная! Теперь у Касмета-оборотня на руке твое девичье обручье…
Слезы в глазах собрались, по щекам побежали.
– Я Венко люблю, слышите, Матушка Макошь, Пресветлая Лада? Спасибо вам за него. Тебе, Долюшка, тоже спасибо! Если бы осталась жива – ушла бы с ним, не оглянувшись! Только бы позвал! Отец бы простил… когда-нибудь. Все бы простили!
Сказала, себя услышала и сама удивилась. Если бы она осталась жива?..
Если бы… тогда бы она ушла с Венко, не усомнившись ни на миг. Если бы…
Если бы сожженные на костре когда-нибудь оставались в живых.
«…Ты еще не была с мужчиной?.. Тогда надейся на свою богиню».
Велька огляделась по сторонам. Прямо напротив нее стояла волхва Марены с большим кудесом за плечами и чашей в руках, неподалеку – угрюмые оборотни. В стороне Велька разглядела кучу дымящихся углей – тело оборотня, значит, уже сожгли, оттого и висит над поляной запах гари.
Вдруг волхва подняла руку и показала куда-то вверх. Велька посмотрела…
Там, над деревом, кружила огненная птица. Похожая на большого лебедя, но ее перья сверкали, словно были слеплены из огня. Вот она стала спускаться и села прямо на землю, неподалеку. И ее явно не видели оборотни.
Наверху появилась еще одна…
Волхва медленно двинулась к краде, поднялась по лесенке, остановилась перед Велькой, протянула ей чашу. Зачем, если непослушными руками ее не взять?
– Он сказал, что тебе не будет больно?
Касмет сказал. Но волхва не могла слышать…
– Выпьешь это – не будет, – продолжала волхва, – но тогда точно сгоришь. А так… лети, огневка. Может, и сумеешь, – и она вылила жидкость из чаши Вельке под ноги.
Она и чашу бросила под ноги, спустилась, отбросила от крады лесенку. И перекинула кудес на грудь. И ударила в него пальцами, выбив еле слышную дробь.
Оборотни подошли ближе.
Громче, громче рокотал кудес, звонче стал его голос. Он, голос этот, был совсем не таким, как тогда, когда Велька ходила в Навь.
Это был другой кудес, и звучал он иначе. И Велька задрожала, каждая ее жилка словно билась в такт той жуткой песне, которую пел кудес в руках волхвы.
Этот кудес привык провожать мертвых, теперь он пел свою песню для живой… по недоразумению ли? И в первый ли раз? И, может быть, это была все же другая, особая песня?
Касмет подошел с факелом, поджег краду снизу, и огонь сразу занялся, маленький и нестрашный – он всегда такой поначалу.
Песня кудеса стала громче.
А в небе появилась еще одна огненная птица.
Глава 19Недоразумения
Большой купеческий обоз стоял лагерем выше по реке. Он меньше чем на половину дневного перехода опережал обоз княжеский. Мог бы и больше обогнать, да всех непредвиденных задержек наперед не угадаешь. Но это казалось и неплохо, обоз, что позади, был большой, с ним дружина, а значит, тати на дороге шалить поостерегутся. Если и засела неподалеку сильная шайка, которая в другое время могла бы рискнуть пощипать купцов, на этот раз она не высунется, не захочет попасть на вериложские да кариярские мечи. А тут еще кариярские княжичи, известные недруги лесных татей. Каждый год они то двое, то трое со своими дружинами носятся по лесам, вдоль всей Венеды и притокам, по разбойничьи души, и здесь бывают – с соседними князьями на этот счет давно договорено.
Пожалуй, не было у купцов-обозников причины беспокоиться, и мирным, тихим был их лагерь на рассвете. Дозорные, конечно, не спали, и любой шум вокруг, тем более стук лошадиных копыт услышать должны были, никак не могла откуда ни на есть взяться с ними рядом большая дружина. Хотя, вот скажем, давно известно, что оборотневые полки и конные умудряются иногда незаметно подойти – когда воевода их особые слова знает, они в иных семьях от отца к сыну передаются, как и способность к такой ворожбе. Когда со Степью воевали, цены не было таким воеводам…
Вот и теперь дружина чужая взялась откуда-то – человек под сотню, все конные. И намерения их совсем уж мирными не казались. Не нападали чужаки, но окружили, в кольцо взяли крепко.
А и не чужаки то были вовсе, как оказалось, а те же вериложцы и кариярцы с воеводами своими во главе, и княжичей двое тут же. Тревога поднялась было в лагере, но поутихла – когда разобрались, кто явился. Дружина охранная, конечно, сразу в оборону встала, ее дело такое, но караванный набольший, купчина старый и опытный, и сын старший с ним, вышли к воеводам без доспехов и с головами непокрытыми – в знак почтительности и мирных намерений. Поклонились. Сразу отметили, что, видно, стряслось что-то – глядели приехавшие неласково.
Гости незваные спешились, руки держали на рукоятях мечей и на приветливые речи не велись.
– Ваши люди у нас разбой учинили, да не какой-нибудь, а с ворожбой! – не дав никому и рта раскрыть, без обиняков заявил Горыныч. – Такое мы не спустим! Если вам что известно, лучше сознавайтесь сразу! Я и не таких умельцев в бараний рог сгибал!
Набольший сначала от изумления дар речи потерял, потом затряс бородой, воскликнул, по-бабьи всплеснув руками:
– Да как же! Да мы же… – и на княжичей кариярских, ему знакомых, взглянул, призывая их в свидетели своей безусловной честности, – да чтобы мы…
– Разобраться надо, Полежаевич, – припомнил Горибор, как зовут набольшего, – у нас беда большая. Если тут виноватые, лучше помоги, не укрывай, иначе не помилуем. А неправедного ни вам, ни нам не надобно. Собирай всех людей ваших сюда, а если нет кого – не забудь о том сказать. И имей в виду, мы вас окружили, никто не уйдет, и зайца отсюда не выпустим.
– Так мы ж… – заволновался набольший, – мы люди мирные, честные! Чай, сам знаешь, Велемил Веренеич, не первый раз встречаемся! – после этих слов Горибор покосился на Велемила, тот кивнул. – И откуда у нас зайцы-то? – он лукаво заулыбался, надеясь свести к шутке. – Берендеи есть, рыси, лисы конечно… так и у вас не без того небось…
– Ты зубы-то не заговаривай, – рыкнул Горыныч, – зови! Одного татя я сам в лицо видал, повадился нас тайком по ночам навещать. Добрые люди так не делают!
Все обозные собрались, выстроились. Воевода сам несколько раз прошел, в каждое лицо вглядываясь, и с каждым шагом хмурился все больше.
– Нет того татя! – объявил он наконец.
– А того ли ищешь? – негромко заметил Горибор. – Никого ведь за разбоем не видели, в лицо не знаем.
– А ты откуда знаешь, кого я ищу? – на кариярцев Горыныч отчего-то смотрел так же подозрительно и неприязненно, как и на обозных.
– Догадываюсь, – пожал плечами княжич.
– Я этого так не оставлю! – сверкнул глазами воевода. – Давно к вам всем присматриваюсь, и неладное замечаю. Не слепой! Никогда лукавства не терпел! И вы мне нуждой своей не прикрывайтесь, мой князь вам меньшую дочку вовек не простит! Спросит за нее крепко! И с меня, старого, спросит. Если вы все затеяли – не спрячетесь…
– Ты, боярин Ждан Горыныч, не заговаривайся все же, – бровью не повел Горибор, – как будто мы за нее сами спросить не хотим. Нам-то не след ссориться.
Купцы из старших, что собрались вокруг приезжих, переглядывались и лезли пятернями в бороды, пытаясь уразуметь, что за напасть на них свалилась. Похоже, между приезжими согласия не было, друг друга они тоже подозревали. Но – беда с дочкой вериложского князя? Вот не было печали… Каждый искренне готов был содействовать поимке тех неведомых татей, потому как – и правда ведь напасть! Многие из них направлялись именно в Карияр, некоторые там и жили и держали лавки. Ссора с князем Веренеем им нужна была меньше всего. Были тут люди и из Вериложья, которые тоже не хотели стать виноватыми перед Велеславом просто потому, что оказались рядом. Потому как, известно, пусть виноватый и один – подозревают многих.