— Поедем с нами, — настойчиво произнесла я. — Нам с Альфонсо очень недостает тебя. Тебе все равно больше нечего здесь делать. Отец даже не осознает, кто находится рядом с ним. Мы можем нанять слуг, чтобы они ухаживали за ним.
Мать тоскливо покачала головой, потом опустила ее и устремила взгляд на свои белые, изящные руки, сложенные на коленях.
— Мне тоже недостает вас. Но я не могу бросить его. Ты не понимаешь, Санча.
— Совершенно верно, — отрезала я. Я была очень зла на отца за те чары, которыми он опутал ее, за то, что даже теперь, безумный и совершенно беспомощный, он все равно способен был сделать хорошего человека несчастным. — Я не понимаю. Он предал свою семью и свой народ, и все же ты по-прежнему хранишь ему верность. Твои дети обожают тебя и готовы сделать все возможное, чтобы ты была счастлива. А он причиняет тебе лишь боль. — Я заколебалась, потом, не сдержав эмоций, задала вопрос, который всю жизнь не давал мне покоя: — Как ты вообще могла полюбить такого жестокого человека?
Трузия вскинула голову и напряженно посмотрела на меня. В голосе ее звучало возмущение, и я поняла, что глубина ее любви к отцу превосходит все прочие чувства.
— Ты так говоришь, словно у меня был выбор, — сказала она.
Мы добрались до Искьи в разгар весны; этот скалистый остров порос оливами и благоуханными соснами — щедрая растительность снискала ему имя «Зеленого острова». Над Искьей господствовала Монте-Эпомео, извергавшаяся раз в несколько столетий и придававшая почве плодородие.
Джофре, Альфонсо и я остались вместе с Феррандино в обособленном величественном замке Кастелло; его соединял с главной частью острова мост, построенный моим прадедом, Альфонсо Великодушным. Пока апрель сменялся маем, а май — июнем, нам особо нечего было делать, кроме как молиться (с неверием скептиков) за наше войско, когда оно устраивало вылазки на сушу. Кампания шла хорошо: наши потери были невелики, поскольку мы теперь располагали поддержкой не только Священного союза, но и баронов. Французы впали в уныние.
Ни Джофре, ни Альфонсо не было нужды сражаться — к их разочарованию, как я подозреваю, и к моему глубочайшему облегчению. Мы снова сделались неразлучны. Мы вместе обедали, посещали здешние маленькие города — Искью и Сан-Анджело — и горячие минеральные источники, про которые говорили, что они очень полезны для здоровья.
Но каждое утро я начинала в одиночестве: я спускалась на чудный песчаный берег и смотрела через залив. В погожие дни мне виден был изогнутый неаполитанский берег. Везувий высился, словно маяк, и я почти могла разглядеть Кастель дель Ово, маленькую черную точку. Я стояла на берегу так подолгу, что сделалась бронзовой от загара. Донна Эсмеральда часто приходила за мной, бранила меня и заставляла накрыть голову шалью.
В туманные дни я все равно шла туда и, подобно отцу, тщетно высматривала силуэт Везувия.
В Сквиллаче я думала, что страдаю от тоски по дому, но тогда я была уверена, что у меня есть дом, в который я могу вернуться. Теперь же я не знала, стоит ли на месте дворец, в котором прошло мое детство. Я тосковала по церкви Санта Кьяра и кафедральному собору, как тоскуют по любимым, и боялась за них. Я думала об изящных кораблях в порту, с их яркими парусами, о дворцовых садах, которые — если только их не уничтожили — как раз должны вовсю цвести, и у меня ныло сердце.
Феррандино постоянно встречался со своими военными советниками. Мы почти не видели его до самого июля, когда нас с моим братом и мужем позвали к нему в кабинет.
Феррандино сидел за столом. Рядом с ним стоял его капитан, дон Инако, и по сияющим, довольным улыбкам обоих мужчин я догадалась о том, какими новостями они хотят с нами поделиться.
Король едва сдерживался. Едва мы успели поклониться, как он заговорил — я никогда еще не слыхала, чтобы его голос звучал столь весело:
— Пакуйте вещи, ваши высочества.
— Я свои и не распаковывала, — отозвалась я.
ВЕСНА 1495 ГОДА — КОНЕЦ ВЕСНЫ 1496 ГОДАГлава 9
Наше путешествие через Неаполитанский залив было недолгим. На самом деле слугам понадобилось больше времени на то, чтобы загрузить наш корабль провизией и имуществом, чем ему — чтобы преодолеть путь от Искьи до гавани Санта-Лючии.
Королевская свита его величества Феррандино, состоявшая из его нареченной невесты Джованны, Джофре, Альфонсо и меня, взошла на корабль в превосходном расположении духа. Когда корабль отплыл, Альфонсо принес бутылки с вином и кубки, и мы многократно выпили за короля, Арагонский дом и город, в который мы возвращались. Это были самые радостные минуты в моей жизни. Думаю, и в жизни Феррандино тоже, ибо глаза его никогда еще так не сияли и никогда он не улыбался так широко. В какой-то момент он под влиянием порыва обхватил Джованну за талию, привлек к себе и страстно поцеловал — к пущему восторгу нашей компании, наградившей его одобрительными возгласами.
Джофре пролил свет на историю с проповедником Савонаролой и его зловещим предсказанием о том, что Карл VIII возвещает конец света.
— Мой отец, его святейшество, велел Савонароле явиться в Рим и объяснить свои воззрения на Апокалипсис, которые кажутся несколько необдуманными. Савонарола со свойственной ему трусостью сказался больным и заявил, что не в состоянии проделать этот путь.
Мы расхохотались во все горло, а Джофре предложил новый тост:
— За дальнейшее недомогание Савонаролы!
Я порадовалась, что Эсмеральда находится в каюте и не слышит, как оскорбляют столь почитаемого ею священника.
Когда мы подплыли поближе к неаполитанскому берегу, нами овладело молчание. Везувий, за время нашего изгнания сделавшийся для меня маяком надежды, по-прежнему нес свою стражу над городом, но его темно-фиолетовая громада была единственным цветным пятном на фоне некогда зеленого, а ныне превратившегося в пепелище ландшафта. Поля и склоны, которым сейчас полагалось бы вовсю цвести и колыхаться волнами зреющих хлебов, были черны, как будто огромная гора снова извергла пламя.
Один лишь Феррандино продолжал улыбаться; он уже видел это разорение прежде, во время вылазок своих капитанов.
— Не надо отчаиваться, — сказал он нам. — Да, французы позаботились, чтобы в этом году мы остались без урожая, но зажженные ими пожары удобрили землю золой, и на будущий год мы получим щедрый урожай.
Но мы по-прежнему были тихи и обеспокоены. Мы вошли в порт, миновав обугленные скелеты кораблей, и прошли мимо Кастель дель Ово. Древние каменные стены крепости были целы, и она являла собою успокаивающее зрелище. Я принялась встревоженно заглядывать за исковерканные войною стены, в город, и в волнении ухватилась за руку Альфонсо.
— Смотрите! — воскликнула я. — Церковь Санта Кьяра цела! И кафедральный собор тоже!
И вправду: несмотря на то что я сама видела, как из нее вырывался огонь, снаружи Санта Кьяра казалась почти неповрежденной, не считая полос копоти. Собор же и вовсе казался нетронутым.
Но когда наше небольшое семейство ехало в карете к Ка-стель Нуово, мне стоило больших усилий скрыть горе и ненависть — и не только мне. Даже Феррандино помрачнел. Джованна с трудом сдерживала слезы, а Альфонсо сидел, отвернувшись к окну.
От порта до места назначения путь был недолог, но даже он позволил нам увидеть часть разрушений, учиненных французами. Дворцы и жилища простолюдинов — все было опалено, либо превращено в руины огнем пушек, либо и сожжено и разрушено разом. Арсенал, некогда заполненный артиллерией и солдатами, защищенный двойным кольцом стен, превратился в черную груду камней и погребенных под ними разлагающихся трупов.
Джованна зажала нос. Я же невольно заметила, что с залива кроме запаха соленой воды, который я так любила, теперь доносился еще один запах, слабый, но жуткий, — запах гниющей плоти. Очевидно, проще оказалось избавиться от мертвых, предав их воде, а не земле.
Стены вокруг Кастель Нуово напоминали оскал безумца с недостающими зубами.
— Ну да ничего, — сказал Феррандино и показал вперед. — Смотрите, кто нас встречает.
Я посмотрела вперед и улыбнулась впервые после нашего возвращения в Неаполь: там высилась, целая и невредимая, триумфальная арка Альфонсо I, и наша карета проехала под ней, мимо ожидающих стражников, которые держали ворота открытыми для нас.
Во дворе, вытоптанном и лишившемся сада, какой-то капитан отделился от своего отряда, подбежал к карете, открыл дверцу и поклонился.
— Добро пожаловать, ваше величество, — сказал он и помог Феррандино спуститься. — Мы вынуждены извиниться за то состояние, в котором пребывает королевский дворец. Мы надеялись привести его в порядок к вашему прибытию, но, к несчастью, большинство здешних слуг были убиты. Нам пришлось нанять необученных простолюдинов и обедневших дворян, а они слишком медлительны.
— Это неважно, — любезно отозвался Феррандино. — Мы рады вернуться домой.
Но счастье, которое я испытала, войдя в огромные двери, вскоре улетучилось. Капитан повел нас к тронному залу, где король должен был встретиться с сенешалем и обсудить, как восстановить дворец и что делать с надвигающимся голодом. Мы шли по коридорам, на стенах которых до сих пор видны были зарубки от клинков и пятна крови. Портреты наших предков были вырезаны из рам и изорваны, позолоченные рамы украдены; обрывки полотен валялись на полу. Статуи, ковры, гобелены, канделябры — все вещи, которые я помнила с детства и которые казались мне такими же вечными и неизменными, как право нашей семьи на корону, — все было украдено. Мы шли по голому полу, мимо голых стен.
— Они забрали все, — с горечью произнесла Джованна. — Все.
Голос Феррандино прозвучал на удивление жестко.
— Такова война. С этим ничего не поделаешь, и жаловаться бесполезно.
Джованна замолчала, но ненависть в ее глазах не погасла.
В нише, где я убила стражника-предателя, пол и стены были по-прежнему забрызганы кровью; следы совершенного мною убийства еще только предстояло убрать.