Услышав же последние слова менталиста, я на мгновение представила, как Цепной Пес заходит в мою спальню с присущим ей бардаком и, оглядываясь по сторонам, занимает единственный в комнате стульчик.
Когда я была маленькой, сразу после смерти родителей дед часто приходил ко мне в комнату. Видимо, чтобы я отвлеклась от тяжелых мыслей. Он усаживался за детский столик, с трудом помещаясь на маленьком стуле, и аккуратно брал в руки посуду из игрушечного сервиза. У меня всегда был накрыт стол к завтраку с расписными крошечными чашками и блюдцами. Печенье, к слову, было настоящее.
И вот сейчас «визит» месье де Грамона мне чудился таким же: огромный менталист, сидящий за моим кукольным столиком, с малюсенькой чашкой в руке.
Глаз у менталиста, с которого я не сводила взора, дернулся. Он несколько раздраженно посмотрел куда-то мимо меня.
– Вы что-то хотели сказать, мадемуазель? – процедил сквозь зубы месье де Грамон.
– Можно ли нам с подругами посидеть в моей комнате?
Цепной Пес удивленно замер, и я запоздало поняла, что в первую очередь он имел в виду не нас, а, скорее, Лу или ее подруг.
– Наглость – это, бесспорно, необходимое качество для королевы, мадемуазель Эвон, но…
– Вы хотели сказать «упорство», месье де Грамон? – усмехнулся де Армарьяк.
– А как же стакан теплого молока? – едва не плача пробормотала, осознавая, что нас сейчас разведут по разным комнатам и никак не получится поговорить.
– О маги всемогущие! – раздраженно воскликнул месье де Грамон. – Стефан! Принеси в покои мадемуазель Эвон три стакана молока. Мадемуазель Луиза, на испытание.
Месье де Грамон, нисколько не церемонясь, дернул месье де Армарьяка за руку, увлекая в кабинет. Граф же, дурачась, подмигнул замершей от ужаса Авроре.
А я… почувствовала теплую волну благодарности. Ведь три стакана молока означают, что нам разрешили пересидеть у меня в комнате. Не для меня же одной. Я столько и не выпью.
– Мадемуазель Луиза, – мягко напомнил месье Петер. – Прошу.
Луиза, в глазах который еще стоял испуг, обойдя нас с подругами по дуге, неуверенно шагнула через порог. Месье Петер тут же захлопнул за ней дверь.
В наступившей тишине раздался слаженный вздох облегчения. Я с удивлением посмотрела на Армель и Аврору. Что же их заставило так переживать? Неужели появление месье де Грамона? Но ведь он совсем не страшный. Строгий, конечно, вредный и немного пугающий, но точно не страшный.
– Присаживайтесь, мадемуазели, – вежливо предложил менталист оставшимся в фойе подругам Лу. – Стакан воды или, может быть, молока?
Девушки слаженно помотали головами и, сев на самый краешек скамьи, уставились на меня, словно кролики на удава. Интересно, чего они ждали? Какого-то пояснения? Я даже немного растерялась, не зная, что делать.
– Мадемуазели? – доброжелательно улыбнулся паж, открывая неприметную дверцу в углу фойе.
Аврора, придя в себя, отпустила наконец мою руку и, сделав несколько шагов в сторону Стефана, неуверенно оглянулась на меня.
– Благодарю вас, месье Петер. – Я присела в реверансе, который и на этот раз получился у меня идеально.
– За что, мадемуазель?
– За участие, – убежденно кивнула, вспоминая тот самый стакан молока, протянутый мне.
Ведь никто не заставлял менталиста помогать нам. Его дело лишь следить за порядком среди конкурсанток, а не узнавать, все ли хорошо с девицами после испытания. Дедушка всегда говорил, что мы незаслуженно обижаем самых простых людей, которые с теплотой относятся к нам. Мне запомнились слова Лу, что не нужно сдерживать свои мысли, ведь менталисты все равно никому не расскажут, но я считала это неверным.
«Спасибо, месье де Грамон», – подумала я, стараясь, чтобы это было как можно громче и Цепной Пес услышал меня даже в соседней комнате.
Я действительно была благодарна «старику» за все. В том числе и за незаметный выход после испытания, минуя толпу девчонок. Нас бы с подругами просто растерзали остальные студентки, ожидавшие встречи с дофином, а так идем себе пустынным коридором и молчим. Говорить в присутствии пажа было как-то стеснительно.
– Вы пользуетесь расположением месье де Грамона, мадемуазель Эвон, – вскользь заметил паж, придерживая дверь в галерею, через которую мы намеревались срезать путь до женского крыла. – Прошу, мадемуазели.
Я даже удивилась, как пажи за столь короткий срок успели запомнить все коридоры и переходы. Но еще большие эмоции вызвали слова, сказанные юношей. Щекам стало жарко, словно меня уличили в чем-то постыдном, но на самом деле мне нравилось, что паж так считает. Будто бы я была этакой хитрой интриганкой и у меня были «свои люди» при дворе, а ведь королеве и надлежит собирать сторонников. Не тот ли это случай?
– Наверное, вам показалось, – улыбнулась как можно снисходительнее, быстро переглянувшись с подругами. Выражение лица Армель было встревоженное, складывалось впечатление, что она испугалась слов юноши.
– Еще вчера строго-настрого было приказано раскидать девчонок по одной, – ехидно заметил паж. – А вы, однако, остались в фойе втроем. Да и после испытания вас не отправили к остальным конкурсанткам.
– А может, дофин определился с выбором и ему уже приглянулась одна из нас.
Паж с сомнением оглядел нашу компанию, словно оценивая, и, похоже, осмотр его не впечатлил.
– Это все месье де Грамон, – убежденно замотал головой паж. – Всем менталистам вы очень нравитесь, мадемуазель.
Мне показалось, что последние слова были произнесены с издевкой. Растерянно покосилась на подруг. И что мне сказать? То, что я просто обязана ответить на столь странный выпад, – очевидно, но все же…
– Говорят, месье менталисту нравятся бедные провинциальные глупышки в определенной плоскости, – зло фыркнул паж, остановившись перед самым женским крылом.
Похоже, мое молчание его только раззадорило. Я часто заморгала, стараясь представить, о какой плоскости говорит паж. Что-то из области математики, ведь верно? У нас она была на первом курсе, но девочкам преподавали факультативно, я, к стыду своему, помню весьма смутно, что нам рассказывал учитель. Ведь тогда на полках нашей библиотеки только-только появились выпуски романа о Персефоресте. До учебы ли мне было?
Но имел ли паж в виду математический термин? Похоже, это оскорбление не лучше, чем то, что он назвал меня провинциальной глупышкой. И вот это точно гадость. Хотя я и не до конца понимаю, о чем речь, но, судя по выражению лица юноши, ничего хорошего не значило.
– Вы не боитесь, что Эвон расскажет о ваших словах месье де Грамону? – внезапно холодно отозвалась молчащая всю дорогу Армель. Подруга сделала шаг вперед, загораживая меня плечом, и впилась недобрым взглядом в пажа.
– Мадемуазель Эвон? – Стефан вскинул брови. – Думаю, мадемуазель постыдится жаловаться великому Цепному Псу.
– Зато мне это под силу, – процедила сквозь зубы маркиза.
– Вы? Месье де Грамону?
– Да хоть дофину! – рявкнула Армель, быстро кинув на меня какой-то странный взгляд. – Я никому не позволю обижать близких мне людей!
Паж удовлетворенно улыбнулся, словно только это и мечтал услышать, заставив нас с подругами удивленно замереть. Что за странное поведение? Все столичные гости такие? Сначала обидят, а потом лучатся удовольствием, как будто это составляет смысл их жизни.
– Это великолепные слова, мадемуазель, запомните их. Прошу.
Ошеломленные, мы остановились перед распахнутой дверью в мою комнату. Вся ситуация казалась… странной.
– Ваше молоко принесут чуть позже. Постарайтесь не покидать комнату до вечера. Ужин также принесут к мадемуазель Эвон. Позовите классную даму, если решите разойтись по своим апартаментам.
Коротко поклонившись, Стефан поспешил скрыться, оставив нас удивленно переглядываться. Странная вспышка, право слово! Неужели паж вынуждал Армель вступить в разговор? Но почему? Что ему сделала именно маркиза?
Армель же, тяжело вздохнув, поспешно зашла в комнату и буквально втянула нас следом. Аврора сразу присела за столик и как-то облегченно выдохнула, словно была напряжена все это время. Хотя остается только гадать, насколько тяжело было баронессе.
– Ну что? – преувеличенно бодро спросила я. – Как прошло выступление?
– Я выступила ужасно, – опустила плечи Аврора. – Сначала у меня никак не хотела оживать карта, а потом обвалилась восточная башня. Я чуть сквозь землю не провалилась, и если бы не граф де Армарьяк…
– О да! Мы заметили, что он был очень внимателен к тебе, – рассмеялась я, вызывая легкий румянец на щеках баронессы. – Так и не отпустил твоей руки.
– Я влюбилась, девочки, – внезапно пробормотала Армель, обнимая себя за плечи. – Даже во время нашей прогулки после обеда не было такого. А тут… я взглянула на дофина и пропала. Мне кажется, что умру, если меня не выберут. Точно умру.
Я хихикнула над внезапно вытянувшимся лицом Авроры, а потом и до меня дошел смысл слов маркизы. Кровь разом отхлынула от щек, и стало резко тяжело дышать. Армель влюбилась в дофина? Мне казалось, меня обманули. Я так старалась! У меня было фееричное представление. Сомневаюсь, что хотя бы одна из иллюзий, которые попробуют сотворить сегодня, будет столь же… живой, но разве могу я претендовать на принца после таких слов подруги.
И что теперь? Граф де Армарьяк определился, Аврора тоже. Уверена, что дофин обязательно оценит лучистые глаза Армель. Если уж маркиза влюбилась, думаю, Луи-Батист обязательно ответит на ее чувства. И что потом? Уедут мои подруги, и я останусь совсем одна перед Атенаис и ее прислужницами. Опять одна.
– Армель, я так рада! – воскликнула Аврора и, подскочив со стула, кинулась к маркизе.
– Я не уверена, но… – Армель смущенно пожала плечами. – Мне кажется, что дофин тоже что-то понял.
Она беспомощно оглянулась на меня и благодарно сжала руки Авроры.
Я же села на кровать. Мне чудилось, что мерзкий червяк зависти в моей душе был задушен еще пару дней назад, но я ошибалась. Я кусала губы, не зная, что ответить, не могла радоваться за подругу. В голове было на удивление пусто, словно все мысли вышибло этим странным признанием Армель. Есть ли смысл теперь делиться переживаниями, если все и так понятно? Армель наверняка будущая королева Франкии, Аврора – графиня де Армарьяк. Одна Эвон… останется в стенах академии. Одинокая и забытая всеми. И дела «Гнезда» будут все хуже.