умаете, что мы не сознаем свое предназначение. Мы — единственный из живущих народов, кто знает эту гору, знает линдер и знает, как его добывать для дворцов и королей.
В душе у Мири разлилось тепло. Она была горда и счастлива, что родилась среди людей, владеющих уникальным мастерством. Ей захотелось подбежать к маме Эсы, обнять ее, и это желание разбередило в сердце старую рану, напоминание, что у нее самой нет матери. Она бочком подошла к отцу.
После речи Дотер обе стороны долго молчали, выжидая. Мири даже принялась гадать, может ли тревога убить человека.
Наконец Эрик застонал и провел рукой по жирным волосам.
— Я же говорил, что мы рискуем, что учеба в академии может прибавить им ума. Так и получилось. — Он повернулся к Озу: — Ладно, но вы запросили слишком высокую цену. Если ее заплатить, то мы не оправдаем наши затраты и не получим доход. Я готов заплатить один золотой за три блока линдера.
У Мири подкосились коленки от радости, и ей пришлось сесть.
— Энрик! — возмущенно крикнул кто-то из торговцев.
— Я не собираюсь возвращаться с пустыми руками, — ответил Энрик.
Вскоре и остальные торговцы согласились, некоторые с большой неохотой, а другие — легко, и торговля началась. Многие жители деревни подходили к Мири, чтобы проверить справедливость цен. Мири отвечала: «Да, пожалуй» или: «Я бы попросила чуть больше». В эти минуты в своей простой суконной одежде и с косами она казалась себе важной особой, как будто уже надела серебристое платье и корону.
Так как торговцы не подозревали, что им придется торговать по новым ценам, они привезли мало припасов и остаток линдера выкупали за серебряные и золотые монеты. Оз попросил Бритту проверить их подлинность, и девушка внимательно рассматривала каждую, взвешивала на ладони, прикусывала и наконец одобрительно кивала.
Полдеревни вышло, чтобы помочь водрузить блоки на повозки. Торговцы и каменотесы трудились вместе, и Мири с удивлением услышала, что они по-приятельски беседуют. Кое-кто из приезжих даже согласился остаться до вечера и разделить трапезу с селянами. Мири стояла рядом с сестрой, наблюдая, как торговец дружески похлопывает каменотеса по спине.
— Как странно. Я-то думала, что они еще больше нас невзлюбят.
— Наверное, трудно уважать того, кого обманываешь, — сказала Марда.
Когда работа подходила к концу, Мири взяла Бритту за руку, и они прошлись по деревне. Мири говорила, кто за кого вышел замуж, а кто недавно получил травму в каменоломне, рассказывала семейные тайны и любые деревенские новости — лишь бы помочь Бритте быстрее освоиться.
Она как раз вспоминала случай с братом Фрид (у него закружилась голова после быстрого танца, и он свалился лицом прямо в козий помет), когда мимо прошел Петер. Он даже не взглянул в сторону Мири, словно она незнакомка, словно их разговор во время весеннего праздника и ястребок из линдера на подоконнике пригрезились ей в мечтах. Мири уставилась ему вслед, ошеломленная резкой болью в груди. Ей это очень не понравилось, и она решила, что сейчас самое время посмеяться.
— Бритта, я рассказывала тебе, как Петер искупался зимой?
Услышав свое имя, Петер остановился. Мири продолжала говорить, не глядя в его сторону:
— Он украл у меня соломенную куколку, и я погналась за ним вокруг часовни. Накануне ярко светило солнце, и растаявший снег заполнил все ямы старой каменоломни, поэтому нельзя было различить, где земля, а где рытвина. Только он обернулся, чтобы подразнить меня, как вдруг — хлоп! — Мири изобразила, как Петер упал в яму. — Он ушел под воду с головой. Видела бы ты его лицо, когда он вынырнул! Наверное, подумал, что мир ушел у него из-под ног. Петер вылез из ямы весь промокший, с налипшими на лицо волосами и просипел: «Как ты это сделала?»
Бритта рассмеялась, а Мири фыркнула, покраснела и тоже громко захохотала.
Петер заулыбался:
— Я до сих пор считаю, что это было твоих рук дело.
— Ну да, конечно. Я вырыла яму, наполнила ее ледяной водой, подначила тебя украсть мою куклу, а потом заставила угодить в самую середину…
— Она такая, все может, — сказал Петер, обращаясь к Бритте.
— Кукла пришла в негодность, но это стоило того, чтобы увидеть удивление, застывшее на его физиономии.
— Смейся, смейся, — сказал Петер, — но лучше последи за своим языком, иначе я расскажу, как однажды на весенний праздник ты сняла всю свою одежду и выбежала из дома…
Мири закрыла ему рот ладошкой.
— Мне было три года, — проговорила она сквозь смех. — Всего три!
Юноша забавно выпучил глаза и расхохотался под ее ладонью. Мири подумала, не повалить ли его на землю, но тут до нее дошло, что она прикасается к нему, а он ее не отталкивает. Ее охватила прежняя робость, и она поспешно убрала руку.
— Петер! — позвал его отец, и юноша убежал помогать в каменоломню.
Мири сунула руку в карман и нащупала каменного ястребка.
— Он тебе нравится, да? — спросила Бритта, когда Петер уже не мог их услышать.
Мири дернула плечом:
— Думаешь?
— По-моему, ни один парень в деревне не обращает на меня внимания.
— Неужели? А как же Янс?
— Ты заметила, что избегаешь говорить о Петере? — поддела ее Бритта.
— А может, это ты избегаешь говорить о Янсе?
— Мири, — с легким возмущением произнесла Бритта.
Мири уселась на огромный валун.
— А что ты хочешь от меня услышать? Что он нравится мне до боли в сердце?
— Тогда, наверное, ты должна сказать ему.
— Ну, допустим, я признаюсь, а он возьмет и взглянет на меня, словно я прогорклая селедка в бочке, и потом мне никогда уже не быть его другом.
Мири ждала, не скажет ли Бритта чего-нибудь ободряющего, но та просто кивнула.
— Да ладно, на самом деле меня это не волнует, — быстро проговорила Мири, старательно изображая безразличие. — Мне, наверное, не следовало так долго задерживать тебя, ведь ты еще не побывала дома.
— Если честно, — сказала Бритта, — академия для меня роднее, чем дом троюродной сестры.
— Они к тебе плохо относятся?
— Не то чтобы плохо, — ответила Бритта. — Когда я приехала, то привезла продукты и вещи, чтобы не быть им в тягость, но до сих пор чувствую себя… не знаю, как сказать… непрошеным гостем, что ли…
— Ты скучаешь по родителям?
— Нет, — призналась Бритта. — Теперь ты, наверное, сочтешь меня плохим человеком? Я скучаю по другим людям с равнины: по одной женщине, которая обо мне заботилась, по семье, жившей по соседству. Но отца никогда не было рядом, а мать…
Она пожала плечами, не в силах договорить, и уставилась в землю широко открытыми глазами, словно пытаясь их высушить.
Мири не хотела доводить Бритту до слез, поэтому поменяла тему:
— Ты не хотела бы провести эту неделю в нашем доме? Я поделюсь с тобой тюфяком.
Бритта кивнула:
— Было бы здорово.
— Я тоже так считаю, госпожа Бритта.
Они дошли до дома родственников Бритты, и девушка ушла поздороваться с ними, а Мири продолжила путь в каменоломню.
Отсюда ей был виден зеленый ручей, стекающий с высокого склона; он резво бежал вокруг карьера, а затем спускался ниже, но теперь уже молочно-белый. Наполовину обнаженные пласты и каменотесы, занятые трудом, создавали особую атмосферу этого места, порождая ощущение, будто именно здесь осуществляется вся работа мира. В каменоломне все важно, мелочей не бывает.
Иногда от одного взгляда на карьер Мири чувствовала в душе пустоту.
Отец грузил блок на повозку торговца. Увидев дочь, он вытер руки и обнял ее за плечи. Мири подумала, что отец гордится тем, как она помогла односельчанам в торговле. Во всяком случае, она на это надеялась. «Хотя бы такую малость я могу предложить своей деревне», — промелькнуло у нее в голове. Она повернулась и вдохнула запах отцовской рубахи.
Рука, лежавшая на ее плече, напряглась, и Мири взглянула туда, куда смотрел отец.
Двое парней тянули блок линдера вверх по крутому склону каменоломни, а Марда шла сзади. Ее задачей было притормаживать камень, вставляя под него два деревянных колышка через каждые несколько шагов, чтобы предотвратить падение, если вдруг соскользнет веревка. Мири была хрупкая и маленькая, но для того, чтобы притормаживать камень во время перетаскивания, особых сил не требовалось. Поэтому она всегда верила, что могла бы стать лучшей тормозильщицей во всем карьере, если бы только ей дали возможность.
Отец не сводил взгляда с Марды.
— Мне это не нравится, — сказал он, убрал руку с плеча Мири и двинулся в карьер.
Мири услышала безмолвное предупреждение «берегись» от одного из парней, тащивших блок. Второй парень не уследил за веревкой, и она перетерлась о край глыбы.
— Марда!
Отец перешел на бег. Но Марда не свернула с пути. Она по-прежнему пыталась загнать кол под камень. Пока парни возились с петлями, веревка лопнула, и Марда исчезла из виду.
Впервые в жизни Мири перелезла через барьер и спустилась в каменоломню. На середине склона лежала Марда с белым от боли лицом, рейтузы на одной ноге превратились в лохмотья. Отец осторожно придерживал ее голову у себя на коленях.
— Марда, ты цела? — Мири опустилась на колени рядом с сестрой, пока со всех сторон бежали рабочие. — Что я могу…
— Убирайся, — сказал отец.
Он побагровел, и голос его гремел от гнева. Мири никогда прежде не слышала, чтобы он так громко разговаривал.
— Но я… но…
— Убирайся!
Мири попятилась, споткнулась и бросилась наутек, потрясенная до глубины души. Она выбралась из карьера и помчалась, не разбирая дороги, решив бежать, пока не упадет. Но что-то ее остановило. Это оказалась Дотер, мама Петера.
— Пустите, — завопила Мири, брыкаясь и размахивая руками.
Только сейчас она поняла, что всхлипывает.
— Тише, девочка. Успокойся.
Дотер обнимала ее все крепче и крепче, и вскоре Мири перестала вырываться, спрятала голову на плече большой женщины и дала волю слезам.
— Ну вот и хорошо, — сказала Дотер. — Теперь все пройдет. Несчастье не задерживается в душе человека, когда она омыта слезами.