— Марда… с ней случилась… беда, — проговорила Мири между рыданиями.
— Я видела. Она повредила ногу, но, думаю, все будет в порядке. Погоди минутку, приди в себя, цветочек мой маленький.
— Почему он меня все время оттуда гонит? — Мири устала рыдать. Она принялась колотить кулачком по колену от злости и стыда, что расплакалась перед чужим человеком, словно беспомощный ребенок. — Я что, такая маленькая, глупая и никуда не годная?
— А ты разве не знаешь? — Дотер вздохнула, колыхнув грудью под головой девушки. — Мири, мой цветочек, как ты думаешь, почему он не пускает тебя в карьер?
— Потому что стыдится меня, — ответила Мири с горечью, накопившейся за все эти годы. — Потому что я слишком слаба, чтобы там трудиться.
— Эх, Ларен, Ларен, большой и глупый молчун, — пробормотала Дотер себе под нос. — Мне бы раньше догадаться, что такой, как он, не станет ничего объяснять. Всем все известно, кроме той единственной, кому следовало бы знать. Как не стыдно, Дотер, что ты не рассказала раньше…
Мири, затаив дыхание, слушала ворчание женщины. Она больше не всхлипывала, а лишь изредка вздрагивала. Перебивать Дотер, когда она беседовала сама с собой, было бесполезно, хотя девушке не терпелось услышать, какая тайна скрывается за всем этим.
Наконец Дотер вздохнула.
— Мири, ты знаешь, как умерла твоя мама?
— Она заболела после того, как я родилась.
Мири почувствовала, что Дотер кивнула.
— Это правда, но не вся. Стояла середина лета, и торговцы могли приехать в любой день. В тот год произошло много несчастных случаев, и в деревне не успели запасти достаточно блоков, чтобы хватило на провизию на ближайший месяц. Твоя мама, упрямица, хоть и ходила с тобой в животе, настояла, что будет помогать в каменоломне. Можешь догадаться, что случилось.
— Она вбивала колышки под камень при перетаскивании, — тихо пробормотала Мири.
— Один из парнишек споткнулся, камень выскользнул, и твоя мама скатилась кувырком по крутому склону. Той же ночью ты родилась раньше срока. Она прожила еще неделю, но потеряла много крови. Человек не все может пережить.
— Но ту неделю она не спускала меня с рук.
— Конечно, да и как могло быть иначе? Ты была крошечная и худенькая, но, несмотря на это, такого красивого ребенка я еще не видела, если не считать моих собственных.
Мири хотела было запротестовать, но с Дотер не поспоришь. Оз частенько говорил: «Мудрый человек никогда не станет сомневаться в том, что сказала Дотер».
Женщина взяла Мири за плечи и отстранила от себя. Мири тряхнула головой, чтобы спрятать за волосами распухшие от слез глаза, но уже от одного взгляда на круглое веселое лицо Дотер ей стало легче.
— Никому нет дела до того, что ты не ходишь на работу в карьер, — продолжила женщина.
Мири чуть не поперхнулась и попыталась высвободиться, но Дотер хорошенько встряхнула ее за плечи, желая быть услышанной.
— Я тебе говорю: никому до этого нет дела. Думаешь, кто-то недоволен, что моя дочка Эса тратит какое-то время на уход за домом? Когда Ларен говорит, что Мири не станет работать в каменоломне, все только кивают и больше ни слова об этом. Ты мне веришь?
Мири вздрогнула, всхлипнув в последний раз.
— Твой отец — дом с закрытыми ставнями, — продолжала Дотер. — Что в этом доме происходит, никто не видит. Мы просто чувствуем, что его рана никогда не затянется.
Мири кивнула.
— Марда пошла в него, но ты, Мири, ты просто копия своей матери. Такие же голубые глаза, такие же волосы цвета ястребиного пера. Каждый раз, глядя на тебя, он невольно вспоминает ее. Ларен чуть не умер, когда разрешил Марде выйти на работу в карьер, но у него не было иного выбора, ведь вас осталось в доме трое. Но разве мог он позволить своей маленькой дочурке оказаться в том месте, которое унесло жизнь ее матери?
Они прошлись по деревне, и Мири не отрывала взгляда от земли. Весь ее мир переменился, и она с трудом держалась на ногах.
Оказывается, она копия своей мамы.
Вернувшись домой, Мири обнаружила, что Марду уже перенесли сюда. Мать Фрид определила, что травма болезненная — перелом ноги, — но не очень серьезная. Пока женщина вправляла перелом, Мири держала Марду за руку, целовала в щеку, заплетала сестре косу и гладила по голове, как это сделала бы на ее месте мама. В ту ночь Мири отдала свой тюфяк Бритте, а сама свернулась калачиком рядом с сестрой и утешала ее, когда той было особенно больно.
На следующее утро Мири проснулась очень рано. Отец уже сидел на стуле, внимательно разглядывая свои руки. Она прошлепала к нему босыми ногами. Он, не глядя, обнял ее и прижал к своей груди.
— Прости меня, цветочек.
А потом обнял ее крепче и прерывисто вздохнул. Мири услышала это, и других слов ей не понадобилось.
Он сожалел. Она по-прежнему для него цветочек. Все у них будет хорошо.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Не думай о том, что ждет впереди,
А сделай свой выбор и к цели иди.
Летом в горах наслаждаешься каждым днем. Рассвет наступает рано, приглашая постепенно проснуться, потянуться и почувствовать радостное ожидание всего-всего. Олана заметила, что внимание учениц направлено в основном за окно, поэтому все больше и больше уроков проводила на природе. Девушки неделями разучивали танцы к предстоящему балу — кружились, подскакивали и плавно скользили в солнечных лучах. Само голубое небо казалось куполом, до которого можно достать — только руку протяни. Мири иногда подпрыгивала с высоко поднятой рукой, воображая, будто слегка дотронулась до гладкого свода.
Никогда еще Мири не испытывала подобной легкости, позволявшей чуть ли не парить среди облаков. Даже язвительные замечания Кэтар и нарочитое пренебрежение Бены и Лианы больше не причиняли боли — девушку защищала история, рассказанная Дотер. То, что она думала о себе всю жизнь, оказалось неправдой, а правду еще предстояло выяснить, но теперь мир перед нею был открыт.
Однажды вечером, покончив со всеми делами, Мири, Бритта, Эса и Фрид устроились на тюфяке в уголке спальни, и Мири поведала подругам историю своей мамы.
— Ну так что, вы считали… считаете, что я обуза для деревни? — тихо спросила Мири, чтобы другие не услышали. Ей не хотелось давать Кэтар лишний повод для насмешек. — Что я слишком слаба и не справлюсь с работой в карьере?
Фрид нахмурила брови:
— На горе Эскель нет таких слабаков, чтобы не смогли работать в карьере. Я однажды слышала, как мама говорила, будто твой отец держит тебя дома по своим личным причинам. И больше я об этом ни разу не задумывалась.
Мири потерла ладошки и рассмеялась:
— Чудесно, даже верится с трудом. Как если бы я всю жизнь считала небо зеленым.
Эса улеглась на живот, подперев подбородок рукой.
— Ты вела себя так, что не скажешь, будто тебя волновала какая-то мысль, — всегда была веселой, всегда смеялась.
Бритта понимающе улыбнулась:
— А я вспоминаю сказку, которую мне когда-то читала няня, — сказку про птичку с прикрепленными к земле крыльями. Знаете такую? Когда птице удалось наконец освободиться, она взлетела так высоко, что превратилась в звезду. Няня еще говорила, что это сказка про то, как нас всех что-то удерживает внизу. И вот теперь напрашивается вопрос: если Мири высвободила крылышки, что она станет делать?
Эса усмехнулась:
— Лети, Мири-птичка, лети!
Мири захлопала руками и закудахтала.
— Что вы там делаете? — раздраженно спросила Бена.
Девчонки расхохотались.
«Куда же мне лететь?» — спрашивала себя Мири все лето, совершая переходы между академией и домом.
Хоть Олане это и не нравилось, но она не нарушала соглашения и отпускала девочек домой на неделю, когда приезжали торговцы. Весть о том, что у жителей деревни завелось золотишко, достигла многих ушей, и в деревню потянулись новые торговцы со своими товарами. Они привозили обувь на крепких подошвах, крашеные ткани, кресла-качалки, керамические чашки, металлические ведра, разноцветные ленты, стальные иглы. В деревне появились продуктовые лавки, и теперь больше никому не приходилось ожидать следующего приезда торговцев, если в доме заканчивались припасы.
В середине лета, в пятнадцатый день рождения Мири, отец и Марда подарили ей новую пару башмаков. Мири пришла в восторг, оттого что острые камни больше не впивались ей в ступни.
Пока заживал перелом, Марда не работала, поэтому каждый день Мири помогала сестре доковылять до тенистого дерева рядом с их домом и с помощью острого куска бута рисовала буквы на стене заброшенной каменоломни. Через какое-то время она стянула с полки Оланы книжку и принесла домой, и вот в один прекрасный день Марда самостоятельно прочитала целую страницу. Потом она откинула голову и вздохнула.
— Что такое? — всполошилась Мири.
— Ничего. Просто хорошо. — Марда взглянула в ту сторону, где солнце скользило по западным холмам. — Ты же знаешь, как к нам всегда относились люди с равнины, как с нами разговаривали торговцы. Я тогда думала, что, может, они правы: не такие уж мы умные, что-то с нами не так. Вернее, со мной.
— Марда! Как ты могла им верить?
— А как тут не поверить? Когда ты только начала меня учить, я была в ужасе. Ты сделала такие успехи в учебе, а я была уверена, что ничему не научусь из-за своей тупости. И вся деревня будет думать, что Мири стала первой в академии, а у ее сестры — козьи мозги.
— Никто бы так не подумал. Особенно теперь, когда ты единственная из тех, кто не ходил в академию, умеешь читать. Кроме того, не я первая ученица, а Кэтар.
Марда вскинула брови.
— Но если ты захочешь стать первой, то вряд ли тебя что-нибудь остановит.
Мири тогда чуть не рассказала Марде, что долгое время чувствовала себя ни на что не годной и лелеяла в душе зависть и ревность. Но то чувство постепенно прошло и теперь уже не имело такого значения.
До учебы в академии она сидела на своем холме, следила за козами и мечтала о работе в каменоломне как о каком-то высшем достижении. Зато теперь она сознавала, что за пределами ее горы раскинулось огромное королевство с тысячелетней историей