— И ты еще остришь?! — поморщился Петри.
— Тогда я вас не понимаю, — отрезал я. — И потом, откуда на листьях кровь?
Петри сердито насупился. Было видно, что мои вопросы задевают его за живое.
— Я сегодня получил письмо от Найланда Смита, — переменил он тему, — и оно не выходит у меня из головы.
Инспектор Скотланд-Ярда Найланд Смит был старым другом Петри.
— И что же он пишет? — поинтересовался я.
— Он скоро приедет.
Мне показалось, что Петри с трудом проговорил эту фразу.
— Сэр Найланд — один из немногих профессионалов своего дела, — продолжал он. — Ты познакомишься с высочайшим умом нашего времени, Стерлинг.
Он умолк, пошатнулся и схватился за край стола. Его била крупная дрожь.
— Петри, что с вами? — испуганно вскричал я, обхватив его за плечи. — Вы больны, доктор, вы переутомились. Вам нужен отдых…
Он оттолкнул меня. Ощупью подошел к буфету, непослушными руками приготовил себе что-то выпить и залпом осушил. Потом выдвинул ящик стола и вынул из него пробирку с небольшим количеством белого порошка.
— Я назвал его «654», — с пафосом произнес он.
Глаза его лихорадочно блестели.
— Пока у меня не хватает мужества испытать его на своих пациентах. Но верю, этот порошок еще не раз озадачит Природу, даже если она перевернет все шиворот-навыворот.
Я с тревогой смотрел на него. Не бредит ли он? Несомненно, у него был нервный приступ.
— Петри, — взмолился я, — ложитесь в постель, отдохните. Если вам не дорога жизнь, будьте по крайней мере милосердны к друзьям.
— Катись к черту, Стерлинг, — ответил он мне с дьявольской улыбкой. — Работа — это моя жизнь, и пока я живу, я буду работать…
ГЛАВА IVЖЕЛТОЕ ЛИЦО
Оставшуюся часть дня я провел над работами своих коллег, к листам которых вот уже полгода не прикасалась моя рука. Я намеревался с их помощью классифицировать растение, найденное Петри.
На кухне под аккомпанемент грохочущих кастрюль мадемуазель Дюбоннэ готовила ужин, напевая себе под нос старый печальный романс.
Состояние Петри сильно тревожило меня. Какое-то время я колебался, не посоветоваться ли с доктором Картье, но после некоторого размышления оставил эту затею. Петри был доктором медицины, я же, кроме искреннего участия и заботы, ничего не мог противопоставить его знаниям.
Вчера он говорил мне: «Боюсь, как бы моя дорогая жена не вздумала примчаться сюда. Сейчас мне менее всего хотелось бы ее видеть». Тогда эти слова привели меня в замешательство. Ни для кого не была секретом его горячая любовь к жене. Только теперь я понял, что он имел в виду. Несомненно, его вид шокировал бы любящую женщину.
Флоретта, Флоретта с ямочками на щеках. Ее улыбающееся лицо не раз и не два появлялось меж страниц книги, заставляя меня погружаться в сладостную дрему, но я отгонял от себя ее чудный образ. Не сейчас, надо спешить.
Конечно, она любовница богатого египтянина. Конечно, в ней нет ничего французского, разве что имя. Но как она была хороша! Может быть, она актриса, по крайней мере у нее есть все, чтобы стать ею. «Думайте обо мне, как о Дерсето…»
«В „Библис гигантеа“, по Цопфу, растения-насекомоядные относятся к эволюционирующим видам», — прочел я.
Ей не больше восемнадцати… Неужели она моложе, чем…
И так все время.
Слабое гудение аппарата Келера и внезапно вспыхнувший свет в конце сада отвлекли мое внимание. Я поднял голову к окну и увидел, что близятся сумерки. В лаборатории Петри уже горел свет.
Включив настольную лампу, я погрузился в немецкую статью, обещавшую свежую информацию. Сотни кузнечиков стрекотали в саду, иногда с моря доносился ровный гул проплывающих катеров. Мадемуазель Дюбоннэ напевала очередной романс. Был обыкновенный вечер.
Тень от ближнего утеса накрыла почти половину сада, словно разрезав его надвое. Вскоре наступила полная темнота. Я продолжал свою работу, перескакивал от одной статьи к другой, справляясь по каталогу. Я надеялся, что мне все-таки повезет найти в этом ворохе научного мусора необходимые сведения.
Сколько прошло времени после того, как Петри зажег свет, мне трудно было определить. От утомления рябило в глазах. Я оторвался от работы, решив сделать небольшой перерыв. Однако этот перерыв оказался не из самых приятных в моей жизни.
Мадемуазель Дюбоннэ работала на кухне за закрытыми жалюзи, поэтому она так ничего и не узнала.
Ранее в этот роковой день я уже слышал некий звук, приведший меня в замешательство, но тогда я не придал ему значения, сейчас же я услышал нечто такое, отчего кровь застыла у меня в жилах.
Это был низкий пронзительный вой, полный нечеловеческой злобы и ужаса. Сигарета выпала из моих рук. Я замер. Даже выстрел в соседней комнате не произвел бы на меня такого впечатления.
В следующую секунду я был уже на ногах.
Что это?
Никогда в жизни не приходилось мне слышать ничего подобного В этом вое чудились смертельная угроза, надвигающаяся беда. Я перегнулся через стол и уставился в окно, в ту сторону, откуда, по моему мнению, исходил вой.
Внизу, в мрачной темноте сада, ярким квадратом светилось открытое окно лаборатории. В его проеме мелькнула тень, и вдруг из-за штор на меня глянула отвратительная физиономия. Глубоко посаженные узкие монголоидные глаза на желтом круглом лице. Дьявольская маска смерти! Она мелькнула и скрылась так быстро, что я не знал, что и думать. Может быть, это была всего лишь игра моего расстроенного воображения?
Я был в шоке. Тело била сильная дрожь. Я как завороженный смотрел на квадратное пятно света и, затаив дыхание, ждал следующего появления. Вдруг со стороны дороги я услышал частые, торопливые шаги сбегающего вниз человека. Через минуту передо мной стоял незнакомец.
Он был высок ростом, подтянут, с бобриком седых жестких волос и пронзительным взглядом энергичных стальных глаз. Весь его вид излучал решительность и напор.
— Где Петри? Говорите быстрее. Я — Найланд Смит, — словно очередью прошил он меня.
— Как вы вовремя, мистер Смит, — воскликнул я в совершеннейшем восторге: с моих плеч будто гора свалилась. — Доктор сегодня вспоминал о вас. Мое имя — Алан Стерлинг.
— Знаю. — Он нетерпеливо мотнул головой. — Где Петри? Он с вами?
— Он в лаборатории, мистер Смит. Я покажу вам дорогу.
Он кивнул; мы сбежали с веранды.
— Вы слышали этот ужасный вой? — спросил я.
— Как, и вы тоже?! — воскликнул Смит, убыстряя шаг.
— Да. Никогда не слышал ничего подобного!
— Нам надо спешить!
Во всем его облике было нечто до высшей степени странное, не поддающееся разумению. Я приписал это жуткому вою, который он только что слышал и который произвел на меня такое неизгладимое впечатление. Определенно, и Найланд Смит не был человеком, склонным легко поддаваться панике, но та стремительность, с какой он спешил в лабораторию, вызвала во мне уверенность, что, если мы не успеем, свершится непоправимое.
Я открыл было рот, чтобы рассказать ему о зловещем лице, поразившем мое воображение, но мы уже стояли рядом с освещенным окном лаборатории.
— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Смит.
— В начале дня. Он сутками не смыкает глаз и работает как заведенный. Вероятно, до вас дошли слухи об этой страшной болезни?
— Я в курсе.
Внезапно он схватил меня за руку и остановил у самого края освещенной полосы. Мы стояли тихо. Смит, казалось, вслушивался в темноту.
— Где дверь?
— С той стороны.
Он сорвался с места. Я побежал вслед, успев на ходу заглянуть в окно. Петри не было ни за столом, ни за микроскопом. Какое-то смутное беспокойство шевельнулось во мне, — я бы назвал это предчувствием ужаса. Ударом ладони я толкнул дверь. Она распахнулась, и мы влетели внутрь.
— Господи!.. Петри… старина…
Найланд Смит стремглав кинулся к доктору и упал перед ним на колени.
Петри лежал под лабораторным столиком!
Он, видимо, сполз туда с кресла, так как его вытянутая вверх левак рука крепко держалась за край столешницы, а голова упиралась в ножку кресла. В правой руке он сжимал шприц для подкожных инъекций. На столе стояла кювета с небольшим количеством жидкости, похожей на молочную смесь. На полу в шаге от Петри лежали осколки разбитой пробирки с рассыпанным вокруг белым порошком.
В эти минуты я в первый и последний раз увидел мистера Найланда Смита не скрывающим своих чувств. Он бессильно уронил голову на грудь и жестом глубокого отчаяния вцепился в волосы.
Потом он справился с собой и поднялся.
— Вытащите его на свет, Стерлинг, — глухо приказал он.
Я был потрясен. Ужас и горе охватили меня. Спазмы сдавили горло. Но мне хватило сил выволочь Петри на середину комнаты прямо под нависавшую с потолка люстру. Одного взгляда на Петри было достаточно, чтобы развеять последнюю надежду.
Нечто вроде тучи выползло из густой шевелюры на его лоб.
— Господи, помоги ему! — в ужасе прошептал я. — Смотрите!.. Вы видите?.. Багровая тень!
ГЛАВА VЧЕРНАЯ СТИГМАТА
В лаборатории стояла гнетущая тишина. И хотя окна по-прежнему оставались открытыми и снаружи долетал стрекот кузнечиков вместе с гулом постоянно работающего в дальнем конце сада двигателя Келера, мои уши были глухи.
На диване в страшном беспорядке лежали книги и химические принадлежности. Мы побросали их на пол и перенесли тело Петри на диван.
Я побежал в дом и позвонил доктору Картье.
Жуткая тень все ниже и ниже наползала на лоб моего бедного друга.
— Закройте дверь, Стерлинг.
Я плотно захлопнул ее и подошел к Найланду Смиту.
— Станьте рядом. Сюда, — он ткнул пальцем.
На Петри был рабочий засаленный пуловер с длинными рукавами. Должно быть, когда он почувствовал приближение комы, он попытался стянуть его с себя.
— Вы видите, что он собирался сделать? — Мистер Смит внимательно посмотрел на меня. — Один Бог знает, что будет дальше, но это его единственный шанс. Увеличенные лимфоузлы в подмышках напугали его, но он так и не смог решиться сделать себе инъекцию. Не успел.