Роуан показалось, что вокруг вновь сгущается мрак. Или виной тому тонированные стекла? Слишком уж они темные.
Она прислонилась головой к мягкой кожаной спинке сиденья и расслабилась. За окнами лимузина мелькали убогие городские дома: деревянные коттеджи, рассчитанные на две семьи, со ставнями на окнах и потемневшей от времени резьбой, низкие, приземистые каменные строения с облупившейся штукатуркой, кажущиеся совершенно чужеродными среди старых дубов и высоких зарослей травы. И тем не менее Роуан нравился этот город. Он был живым, реальным, настоящим, и в сравнении с ним весь внешний блеск и показной лоск ее безупречной Калифорнии превращался в ничто.
Как ей убедить этих двоих в том, что она поступает правильно и не сомневается в своей правоте? Как рассеять их сомнения в том, что никто и ничто не заставит ее отказаться от своей мечты, от своей любви и планов на будущее и что в конечном итоге она непременно победит?
Этот призрак непременно появится и попытается обрести над ней власть. Он станет соблазнять ее и, подобно деревенским колдуньям, читать свои дьявольские заклинания, ожидая, что она не выдержит, поддастся его уговорам и наконец уступит. Ничего подобного! Этого он не дождется никогда. Сила, которой она обладает, могущество, взращенное и взлелеянное двенадцатью ее предшественницами и полученное ею в наследство от них, позволит навсегда уничтожить дьявола. Число тринадцать станет для него роковым. А дверь послужит вратами ада.
Да, именно вратами ада!
Но Майкл поверит ей, только когда все наконец закончится.
Она не скажет ему больше ни слова.
Роуан вспомнились странные розы, появившиеся вдруг на столике в холле особняка, и тот отвратительный ирис с черной, похожей на разверстую пасть сердцевиной. Ужасные цветы! Но хуже всего был изумруд на ее шее – тяжелый, холодный камень. Она словно вновь ощутила его леденящее прикосновение в темноте. Нет, она никогда не расскажет Майклу об этом… И о многом другом – тоже.
Да, в нем больше мужества и доброты, чем в ком-либо из тех, с кем ей довелось встречаться в жизни. Но сейчас он нуждается в защите, ибо совершенно очевидно, что сам он не в состоянии защитить ни себя, ни ее. И только теперь она вдруг впервые поняла, что в решающий момент может остаться совершенно одна и поддержки ждать будет неоткуда.
Что ж. А разве когда-нибудь было иначе?
Часть 2. НЕВЕСТА ДЬЯВОЛА
1
«Запомню ли я этот день как один из самых счастливых в моей жизни?» – спрашивала себя Роуан. Так повелось, что свадьбы никого не оставляют равнодушными – на всех действует их очарование. Только вот она чувствует сильнее, чем другие, как ей казалось, и потому, что само событие такое необыкновенное, и потому, что происходит оно в патриархальном «старом свете», и потому, что приехала она из мира холода и одиночества, а главное – она ждет не дождется этой свадьбы!
Накануне вечером она пришла сюда, в эту церковь, чтобы помолиться в одиночестве. Майкл удивлялся: неужели она вообще кому-то молится?
– Не знаю, – отвечала она.
Ей хотелось посидеть в темной церкви, подготовленной к свадьбе: белые ленты, банты, красная дорожка в проходе, – и поговорить с Элли, попытаться объяснить ей, почему она нарушила обещание, почему так поступает теперь и что, по ее мнению, должно из всего этого получиться.
Она рассказала о том, что семья настаивала на белом свадебном платье, что она поддалась на уговоры и была очень счастлива, примеряя бессчетные метры белых шелковистых кружев и длинную переливчатую фату. А еще она рассказала о подружках невесты – все как одна из Мэйфейров, разумеется, – и о Беатрис, замужней подруге невесты, и об Эроне, который будет посаженым отцом.
Она все говорила и говорила. Упомянула даже об изумруде.
– Будь рядом, Элли, – просила она. – Ниспошли мне свое прощение. Я так в нем нуждаюсь.
Потом Роуан обратилась мыслями к матери, чью близость ощущала постоянно, а потому в беседе с ней слова были не нужны. Мешали лишь воспоминания о старухе, и она всеми силами гнала их прочь.
Не забыла она и о старых друзьях в Калифорнии, которых обзвонила за последние недели и чудесно поболтала с ними по телефону. Все они очень порадовались за нее, хотя и не до конца осознали, насколько богата и жизнерадостна эта старомодная сторона, куда ее занесло. Барбара хотела приехать, но в Принсентонском университете уже начался семестр, Дженни уезжала в Европу, что до Мэтти, то ей предстояло со дня на день родить. Несмотря на категорический запрет, все они прислали изумительные подарки. У нее было предчувствие, что вскоре они непременно встретятся и что это произойдет в самом ближайшем будущем – по крайней мере, еще до того, как начнется ее настоящая работа по претворению в жизнь мечты о Мэйфейровском медицинском центре.
Молитвы Роуан завершила не совсем обычным образом: зажгла свечи для обеих своих матерей, а потом еще одну – для Анты. И даже для Стеллы. Как спокойно становится на душе при виде этих крошечных язычков пламени, танцующих перед статуей Девы Марии! Неудивительно, что мудрые католики завели подобный ритуал. Действительно верится, что изящное пламя – живая молитва.
Затем она прошла в ризницу, где Майкл отлично коротал время за приятной беседой со старым добрым священником о былых временах.
Через несколько секунд, в час пополудни, должна наконец начаться свадебная церемония.
Вся в белом, Роуан неподвижно застыла в мечтательном ожидании. Единственной цветной нотой в ее облике был мерцающий зеленоватый блеск изумруда поверх кружева на груди. Даже пепельные волосы и серые глаза казались в зеркале бесцветными. А драгоценное украшение, как ни странно, заставило ее вспомнить о католических статуэтках Иисуса и Марии с ярко раскрашенными сердцами – вроде той, что она в гневе разбила в спальне матери.
Впрочем, все гнетущие мысли были сейчас где-то далеко. Огромный неф церкви Успения Богоматери был забит до отказа. Мэйфейры приехали из Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, Атланты и Далласа. Их собралось больше двух тысяч. По проходу в такт величественным аккордам органа одна за другой двинулись подружки невесты: Клэнси, Сесилия, Марианна, Полли и Регина Мэйфейр. Беатрис выглядела блистательно, даже лучше молодых. Шаферы – все, естественно, тоже Мэйфейры и красавцы – готовились взять их под руки. И вот момент настал…
Она вдруг испугалась, что забудет, как правильно переставлять ноги. Но нет, не забыла. Быстро поправила длинную, пышную белую фату, улыбнулась Моне, девочке с букетом, как всегда прелестной, с неизменной ленточкой в рыжих волосах, и взяла Эрона под руку. Под звуки торжественной музыки они вместе проследовали за Моной. Роуан скользила отрешенным взглядом по сотням лиц по обе стороны от себя, даже сквозь белую дымку фаты ослепленная сиянием множества зажженных у алтаря свечей.
Запомнит ли она эту минуту навсегда? Букет белых цветов в руке, теплую, лучезарную улыбку на обращенном к ней лице Эрона и сознание собственной красоты, какое, наверное, бывает у всех невест.
Когда она наконец увидела Майкла, совершенно восхитительного в серой визитке с широким галстуком, на глаза навернулись слезы. Он действительно выглядел великолепно, ее возлюбленный, ее ангел, который с сияющей улыбкой стоял в ожидании у алтаря, сцепив перед собой руки – на этот раз без жутких перчаток – и слегка наклонив голову, словно хотел заслонить свою душу от лившегося отовсюду яркого света. А для нее в этот момент самым ярким светом были его голубые глаза.
Майкл шагнул к невесте. Роуан повернулась к Эрону, и тот, приподняв фату, грациозным движением отбросил ее назад. Плечи Роуан будто окутало мягкое облако, и на нее снизошел долгожданный покой, а по всему телу пробежала дрожь. Впервые в жизни ей довелось участвовать в церемонии, освященной веками. Фата, убранная с лица, казалась не символом чистоты и скромности, а символом одиночества. Эрон вложил ее руку в руку Майкла.
– Береги ее, Майкл, – прошептал он.
Она закрыла глаза, желая навечно продлить это ощущение, а затем медленно окинула взглядом сверкающий алтарь, где в несколько рядов стояли изумительные деревянные скульптуры святых.
Едва священник начал произносить традиционные слова, глаза Майкла тоже подернулись влагой и Роуан ощутила его дрожь. Он сильнее сжал ее локоть.
Роуан опасалась, что голос подведет ее. Утром у нее случился небольшой приступ дурноты – возможно, от волнения, – и вот теперь голова снова слегка закружилась.
Однако в эти минуты покоя и отрешенности Роуан вдруг поймала себя на мысли, что сам обряд словно наделяет их с Майклом огромной энергией, создавая вокруг невидимый щит. Ее старые друзья – да и она вместе с ними – когда-то посмеивались над подобными вещами. Но теперь, оказавшись одной из центральных фигур церемонии, она наслаждалась каждым мигом и широко распахнула сердце навстречу охватившей все ее существо благодати.
Наконец зазвучала по традиции включаемая в официальную клятву цитата из старинного легата Мэйфейров:
– …Ныне и вовеки в общественной и частной жизни, перед семьей и всеми людьми именоваться во всех без исключения качествах только Роуан Мэйфейр, дочь Дейрдре Мэйфейр, каковая была дочерью Анты Мэйфейр, в то время как твой законный муж будет носить собственную фамилию…
– Да.
– Итак, берешь ли ты этого мужчину, Майкла Джеймса Тимоти Карри…
– Да.
Последние слова эхом отозвались под высоким сводчатым потолком – и все завершилось. Майкл повернулся и заключил Роуан в объятия. В уютной темноте их гостиничной спальни он делал это тысячи раз, и все же каким изумительным оказался традиционный поцелуй на глазах у всех… Она закрыла глаза и полностью подчинилась его волшебной силе. Все присутствующие застыли в молчании.
В наступившей тишине она услышала шепот:
– Я люблю тебя, Роуан Мэйфейр.
– Я люблю тебя, Майкл Карри, мой архангел, – ответила она и, прижавшись к нему как можно теснее, не обращая внимания на его накрахмаленную отутюженность, поцеловала его еще раз.