— Кто там?
— Свои!
Щелкнул замок, и в квартиру ввалился совершенно обалдевший Степанов.
— У Лены схватки начались!
От того, что произошло далее, у Миши остались какие-то безумные воспоминания.
Он кинулся к телефону, пытаясь лихорадочно сообразить, как звонить в «Скорую». Спередуру набрал 01.
— Пожарная слушает! — рявкнул ему в ухо голос.
Ох, 01 — это не то! 02 — милиция, 03 — «Скорая».
Наконец дозвонился:
— Сделайте что-нибудь! Моя жена беременна, у нее схватки!
— Это ее первый ребенок?
Миша обозлился на их бестолковость:
— Какой ребенок?! Это ее муж звонит!
Лена сидела, бледная, на кровати, рядом металась Марика.
— Ну ты хоть приляг! Тебе полегче будет!
Лена только мотала головой.
— Ему еще не время рожаться! — возмущенно шептала она, поддерживая себя снизу за живот.
Внезапно ее перекосило, она вцепилась в спинку кровати и начинала всхлипывать, как дикий звереныш.
«Только бы не умерла! Только бы не умерла!» — носилось в Мишиной голове.
— Это нормально, — проговорил Жека, появившись на пороге. — Женщины всегда кричат, когда рожают.
— Да?! Нормально? — заорал на него Миша. — Ты что, когда-нибудь присутствовал на родах?!
— Один раз: когда меня самого рожали.
Марика вытолкнула их обоих из комнаты:
— Идите лучше машину встречайте!
В зале у покинутого новогоднего стола сидел притихший Алекс.
— Ну что? Как там?
Из комнаты раздался низкий вой.
— Да господи! — всплеснул Миша руками. Ведь раз Лене так плохо, надо же бежать, что-то делать, как-то спасать ее… А что сделаешь?
Слава богу, «скорая» приехала довольно быстро. Лену свели вниз, кое-как посадили в машину.
— Вы вещи ей собрали? — спросила у Миши молодая и явно неопытная докторша.
— Какие еще вещи? — буркнул он.
В это время у Лены опять начались схватки.
— Вещи в роддом привезите! — рявкнула на него докторша.
Хлопнула дверца, машина газанула и исчезла за поворотом.
Миша оглянулся на столпившихся у подъезда ребят.
— Чего делать-то?
Первой очнулся Марика.
— Пошли собираться, — велела она. — Поедем в роддом.
Как Миша радовался, когда теща решила справлять Новый год у своих друзей! А теперь он бы все отдал, лишь бы рядом оказался кто-нибудь, кто присутствовал при рождении не только самого себя.
«Появится какой-то чужой ребенок, будет папой меня звать…» — вдруг вспомнилось ему. Он всегда отталкивал от себя мысль о будущем. И вот это будущее наступило.
Нормальной сумки, в которую можно было положить Ленины вещи, они так и не обнаружили.
— Неужели во всем доме нет ничего подходящего? — сердилась Марика.
— А я-то откуда знаю? — оправдывался Миша. — Я тут совсем недавно живу.
— Тогда все в наволочки запихаем. Я тут нашла несколько штук.
— А что брать?
— Я возьму еду, Жека пусть найдет зубную щетку, пасту и мыло, Алекс — тапочки. А ты собирай одежду.
Автобусы, разумеется, уже не ходили, на такси денег не было. Нервные, взъерошенные, с наволочками за спиной, они бежали по улицам.
Народ вовсю гулял: рвались хлопушки, веселые компании, перекрикивая друг друга, исполняли «Ой, мороз, мороз».
Внезапно рядом с Мишей и компанией поравнялся милицейский «козелок».
— Ваши документы!
Поначалу Степанов не понял, чего от него хотят. И только потом до него дошло: новогодняя ночь, половина квартир стоит пустая, а тут подозрительная шайка с кучей барахла в наволочках несется в неизвестном направлении. Разумеется, милиционеры решили, что перед ними воры, обчистившие чей-то дом.
— Документы! — повторил приказ здоровенный сержант.
Оказалось, что впопыхах никто не догадался взять ни паспорта, ни студенческого билета.
— Мы в роддом идем, к роженице! — оправдывалась Марика.
Но это только усилило подозрения.
— Поедете с нами, а там разберемся.
Просьбы, уговоры — ничего не помогало.
Миша схватился за голову. В его воображении гуляли страшные образы: все врачи перепились на праздник и бросили Лену одну... Она там истекает кровью… Зовет на помощь, плачет. И вещей-то у нее никаких нет.
Остаток новогодней ночи они провели в «обезьяннике». Марику отправили в женское отделение, а ребят сунули в переполненную камеру на первом этаже.
Алекс сидел, держась за скулу: при задержании его малость помяли за то, что «притворялся иностранцем».
— Может, следует позвонить адвокату? — спросил он, искоса поглядывая на соседей по камере — хулиганов, дебоширов и квартирных воров.
В ответ Жека только рассмеялся.
— Ничего, к утру нас все равно отпустят, — уверенно сказал он, пряча руки в карманы. В камере было холодно — разве что пар изо рта не шел.
Время тянулось нескончаемо долго. Миша волновался за Лену, Алекс — за Лену и за Марику, и только Жека был бодр и весел. Собрав завалявшиеся по карманам талоны на трамвай, он нарисовали на них карты и до самого освобождения дулся в подкидного дурака с какими-то подозрительными личностями.
Из плена их вызволили Ленины родители.
— Куда отвезли мою дочь? — голосила теща.
Миша моргал, совершенно забыв номер роддома:
— Я… Я не помню…
Положение спасла Марика. Злая, не выспавшаяся, перенервничавшая, она быстро организовала возврат конфискованных вещей, поймала такси и привезла всех по нужному адресу.
— У нас есть примета: как встретишь Новый год, так его и проведешь, — сказала она Алексу, когда они выходили из машины. — Что-то это не внушает мне оптимизма.
В приемном покое уже топталась целая куча народу. Миша с трудом сумел объяснить дежурной медсестре, чего ему надо.
— А, так вы к Степановой? — наконец осознала та. И, заглянув в свои бумажки, объявила: — Она уже родила.
Если бы не Жека, Миша свалился бы прямо к ней под стол.
— Родила?
— Родила.
— Девочку?
— Нет.
— А кого? — перепуганно простонал Степанов.
Мальчишку им показали через стекло.
Миша смотрел на него и все пытался осознать, что это его сын. Пусть не генетический, не родной, но все-таки. Рожица маленькая, красная, глазки закрыты, и рот — треугольничком.
Но больше всего Мишу поразили его размеры — человеческое существо не могло быть таким крошечным. Как его на руки-то брать? А вдруг что-нибудь сломаешь?
— Смотри, улыбается, улыбается! — толкнул его в бок Жека.
Миша старательно вытаращился на ребенка.
— Где улыбается? Он же спит!
— Да я про медсестру говорю! — досадливо отмахнулся Жека. — Симпатичная, правда?
— Степа-а-анов! — кричала Лена через окошко третьего этажа. — Ты что из вещей мне привез?
Миша топтался внизу:
— Как что? Одежду! Платье, сумку, золотую цепочку...
— Ми-иш! — на всю улицу. — Ты трусы носишь?
— Ну... ношу.
— А мне что, не надо?
Внутрь родственников не пускали, поэтому два раза в день Миша бегал под окна Лениного роддома и наряду с десятком других молодых папаш орал, гримасничал и махал руками, чтобы хоть как-то объясниться с женой.
Еще можно было писать записочки и отсылать передачи. Но большинство продуктов находились под запретом, поэтому родственники передавали их в палаты контрабандой: привязывали к спущенным из окон веревочкам и отправляли наверх.
Все-таки тем, кто рожал летом, было намного легче: они могли хоть окна открыть и нормально поговорить со своими. А зимой как поговоришь? На улице — минус двадцать пять, в палате двадцать девчонок, и к каждой постоянно кто-то приходит.
Эти пятнадцать дней прошли перед Мишиными глазами как какой-то сюрреалистический фильм. Готовиться к предстоящей сессии он абсолютно не мог. Сидел над учебником и тупо смотрел перед собой. Все мысли были только о Лене, о маленьком, о том, как жить дальше…
— Ну и как ты ощущаешь себя в роли молодого папочки? — постоянно подначивала его теща.
Да никак! Миша вообще себя не ощущал. Он ужасно соскучился по Лене и в то же время боялся ее возвращения домой. Какими глазами он будет смотреть на чужого ребенка? А вдруг он не сможет подавить в себе отвращения к нему и все это заметят?
Впрочем, скоро его страхам и сомнениям пришел конец. Наняв за бешеные деньги черную «Волгу», Миша отправился забирать жену. Теща в счастливых слезах, тесть с примороженными гвоздиками, роженицы в окнах, сбежавшиеся посмотреть, на чем увезут домой Степанову…
Наконец Лена вышла на крыльцо — вся странная, необычно худенькая… А в руках ребенок в одеяле.
— Ну, иди, принимай сокровище! — крикнула Мише нянечка, высунувшаяся вслед за Леной.
На подгибающихся ногах он подошел, чмокнул жену в щеку, проговорил что-то…
Лена приподняла салфеточку с лица младенца. Тот спал — глазки закрыты, во рту резиновая соска.
— Как назовем-то? — спросила Лена, испытующе глядя на Мишу.
Тот на секунду задумался:
— Константином. В честь прадедушки Константина Эрнестовича.
ГЛАВА 26. Я ПРИЕДУ К ТЕБЕ
И снова игра — игра на нервах. Солировали ударные.
Алекс метался по городу в поисках работы, надеясь, что так он сможет остаться в СССР по рабочей визе.
Перво-наперво он обратился в американское посольство.
— Ну что? — нетерпеливо спросила Марика, когда Алекс вернулся оттуда.
Его лицо было каменным.
— Там какие-то враги сидят! — с едва сдерживаемой яростью проговорил он. — Они сказали, что у них есть четкое правило: не брать на работу женатых на русских. Я знаю эту женщину, с которой я разговаривал… Она всегда была такой вежливой… А сегодня смотрела на меня как на нечисть: «Нет и все! И никаких исключений!»
— Но почему?!
— По той же самой причине, по которой тебя хотят выгнать из института. Нас теперь все расценивают как потенциальных противников: и ваши, и наши.
— Видимо, они тоже не желают получить лишние проблемы, — задумчиво проговорил Ховард, когда Алекс рассказал ему о визите в посольство. — Кто тебя знает, на ком ты женился? Вдруг это шпионка, которая через тебя хочет вызнавать наши дипломатические тайны?