Они так и поступили. И были вознаграждены. Лопата Марселя наткнулась на что‑то твердое. Это не был камень. Судя по звуку, это было дерево.
– Надо обкопать с боков, – лихорадочным шепотом предложил Виктор.
Земля полетела во все стороны. И вскоре показался бочонок, древесина которого потемнела от впитавшейся в него влаги.
Они с трудом вытащили его из земли. Мушкетеру не терпелось поскорей выбить дно. Но Марсель остановил его.
– Не торопись. Нам надо вытащить следующий. Все равно в этот раз мы не сможем унести больше двух мешков.
Они вытащили еще один бочонок, такой же тяжелый, как и первый.
– Ну вот. А теперь вскроем оба и пересыплем их содержимое в мешки.
Виктор мигом вышиб дно у одного из бочонков. И запустил в него руку. При свете фонаря в его руках тускло заблестели золотые монеты.
– Вот оно, наше золото, – торжественно произнес Марсель.
XIV. ШУАЗЕЛЬ
В это время в Версаль возвратился Шуазель. Да, тот самый Шуазель, юный и самонадеянный, который появился при дворе в одно время с маркизой де Помпадур. Тот самый Шуазель, который был полон радужных надежд и желания покорить если не весь мир, то по крайней мере Францию.
За годы своего отсутствия он успел кое–чего достичь. Безвестный юнкер, он успел стать генералом. И разумеется, первым делом попросил аудиенции у маркизы.
Когда ей доложили о нем, она почувствовала нечто вроде волнения. Ведь это он с юной горячностью признался ей в любви. Она не смогла забыть, как Шуазель упал на круп ее коня, обнимая ее ноги и прижимаясь к ним губами.
С той поры прошло много лет. Любовница короля, носившая тогда имя госпожи д'Этиоль, стала всемогущей фавориткой, управлявшей, по существу, всей Францией от имени короля. Ее юный обожатель сражался в рядах французов под предводительством Мориса Саксонского в войне за Австрийское наследство и был отличен за храбрость и полководческий талант.
И вот он снова перед ней. Его лицо дышит мужеством. Это лицо бывалого человека. Он приникает к ее руке горячими губами. Оба взволнованы.
– Я рада видеть вас, генерал. Более того, я счастлива, что сбылись мои предсказания. И вы начали свое восхождение к славе. Помните ли вы мои слова?
– Вы были всюду со мной, прекрасная маркиза! – воскликнул Шуазель и прижал руку к сердцу. – Вы были моей вдохновительницей. С вашим именем на устах я сражался и побеждал.
– В таком случае я вдвойне счастлива. Я помогла разжечь тот огонек, который разгорелся и грозит стать пламенем, не так ли?
– Несомненно. Вы не разочаруетесь во мне, дорогая маркиза, могу вас уверить.
– Есть чувство, которое называют честолюбием. Оно бывает плодотворным, а бывает и разрушительным…
– Мое честолюбие плодотворно, маркиза. Я следую вашему примеру.
– О! Да вы истинный француз и не можете не польстить женщине.
– Такой женщине, как вы, не льстят. Ей просто напоминают о ее достоинствах. Что же касается моего честолюбия… – Шуазель сделал паузу. – Я хотел бы, чтобы оно служило людям и моей Франции. Полагаю, что это благородная цель.
– Я с вами совершенно согласна, генерал Шуазель.
– Но, увы, маркиза. То, что приобретаешь на избранном мною пути, чревато потерями на другом.
– Что вы имеете в виду?
– Удовлетворяя свое честолюбие, я приношу в жертву чувства. Иными словами, разрастается конфликт между разумом и сердцем.
Маркиза покачала головой.
– Мой опыт позволяет мне с полной определенностью высказываться на сей счет, – грустно произнесла она. – Любовь – это короткий сон, сладостный и увлекательный. Но после него наступает горькое пробуждение. А бодрствуем мы большую часть нашей жизни, дорогой друг. Что бы было с нами, если бы мы отдались нашему чувству? Да, да, я говорю о нас с вами. Вы бы остались юнкером, а я бы пребывала в безвестности… Полагаю, вы должны быть мне благодарны, что я оказалась трезвее и не уступила вам. Таким образом, я открыла вам поприще, на котором вы достигнете многого. Да и сама рассталась с иллюзиями и ступила на путь, ведущий к звездам.
– И все‑таки иной раз я чувствую пустоту, – признался Шуазель. – И даже жалею, что отступил тогда, что не настоял на своем, что пожертвовал своей любовью во имя того же честолюбия, которое смутно брезжило впереди.
– Я сильно сомневаюсь, что, добившись своего, вы были бы счастливы тогда. Более того, я точно знаю, что этого бы не произошло. Быть может, другая женщина смогла бы дать вам счастье, но только не я, – признаюсь совершенно откровенно. Я в этом смысле чувствую себя опустошенной, мой друг. Видите, я ничего не скрываю.
Шуазель опустил голову. Женщина, исповедующаяся перед мужчиной, да еще такая, как маркиза де Помпадур, – это ли не знак высочайшего доверия, многообещающий знак? Но все‑таки он испытывал разочарование.
– Только теперь я до конца понял вас, дорогая маркиза. Должен признаться, ваша исповедь огорчила меня. Стало быть, вы никогда меня не любили. И мне не было суждено наслаждаться счастьем, которого я так жаждал.
– Генерал, без сантиментов! – властно приказала маркиза. – Я же помогла вам выбраться на дорогу, которая ведет к славе и к почестям. Это ли не дорога для истинного мужчины, а не для хлюпика, чье прибежище – кринолины жены или любовницы? Побольше мужества, генерал! Вы остаетесь моим другом, доверенным и верным. И чтобы доказать вам это, должна сообщить, что выхлопотала вам аудиенцию у короля. Он примет вас как героя. Но не только. Вас ожидает знак особой милости его величества. Ступайте же.
– Слушаю и повинуюсь. Мой девиз – верность и преданность!
– Это и мой девиз, – ответила маркиза с ласковой улыбкой. – Как ни странно, здесь, при дворе, больше всего недостает этих достоинств. Знаю одно, в вас я не ошиблась и разочарование меня не постигнет.
– Что бы ни случилось, я предан вам до гроба! – взволнованно воскликнул Шуазель. – Я готов испытать ваш гнев и вашу немилость, но все равно это не изменит моей преданности.
С этими словами он опустился на одно колено и поцеловал край платья маркизы, а затем коснулся губами пальцев ее руки.
Маркиза была растрогана. Да, она не ошиблась в нем. Когда они оба почти в одно и то же время появились при дворе, она отличила его от всех прочих. Отныне маркиза станет расчищать ему путь. И карьера Этьенна Франсуа Шуазеля стремительно взлетит вверх. Он будет удостоен графского, а потом и герцогского титула, займет кресло министра иностранных дел, военного и морского министра.
А пока героя войны, боевого генерала удостоил аудиенции король.
– Ваше величество, генерал Шуазель ждет приема, – почтительно доложил дежурный генерал–адъютант.
– Пусть этот храбрец войдет.
Шуазель не без волнения перешагнул порог и замер.
– Подойдите же, генерал, не робейте, – поощрил его король. – Перед вами не неприятель, а повелитель Франции и ваш союзник, – изволил пошутить он.
Людовик с удовольствием оглядел Шуазеля. В его ладной, крепко сбитой фигуре, в волевом лице, обрамленном бакенбардами, чувствовалась некая добротность.
– Ваше величество оказывает мне величайшую милость, – решился наконец вымолвить Шуазель. – Поверьте, я готов служить вам верой и правдой.
– Да, – благосклонно произнес король. – Это мне известно. Я заключил это из вашего поведения на войне. О нем мне доложено. Я ценю таких людей, как вы, генерал. Скажите, были ли вы во время последнего сражения близ дворца Сорбон?
– Я оборонял его от врага, ваше величество. И воспользовался случаем, чтобы расположиться в нем и тем самым сохранить дворец от разорения.
– Бог мой, сколько воспоминаний связано у меня с этим дворцом… – задумчиво протянул король. – В каком состоянии вы его нашли?
– Как я уже доложил, мне удалось не допустить в него неприятеля и уберечь дворец от опустошения. Я нашел его сравнительно исправным. Мне даже показалось, что время и люди не касались его, по крайней мере, полстолетия. Старый комендант дворца оберегает его с ревностью, хвала ему.
– Хвала и вам, генерал. Мысль, что этот старый дворец, столь дорогой мне по воспоминаниям, может быть разорен, была для меня невыносима. Я бы лучше пожертвовал каким‑нибудь городом, лишь бы уцелел дворец Сорбон.
– Ваше величество, мне было известно, что вы дорожите памятью об этом дворце. И я дерзнул повергнуть к вашим стопам некую памятную вещицу, которую я там нашел.
И он протянул королю небольшую шкатулку.
В глазах Людовика загорелось любопытство.
Паж короля хотел было принять шкатулку от Шуазеля, чтобы поднести ее повелителю. Но король опередил его. Он быстрыми шагами подошел к Шуазелю и взял шкатулку из его рук.
На дне шкатулки, обитой пожелтевшим атласом, покоилась сложенная вчетверо бумага. Король взял ее и развернул. Это была записка. Его записка, адресованная Серафи Бофор.
Король невольно вздрогнул. Судя по всему, он не ожидал этого. С видимым волнением он перебирал содержимое шкатулки. Там еще лежало золотое кольцо, которое он собственноручно надел на палец Серафи. И веночек засохших цветов, перевитый белой лентой с обозначенным на ней годом и ее именем и с надписью: «Все прошло – все пропало. Господи, смилуйся надо мной…»
Воспоминания властно нахлынули на Людовика. Он обратился памятью в прошлое, и на некоторое время забыл обо всем – даже о том, что он король, повелитель французов. Это были мгновения любви, и все они олицетворялись этой шкатулкой. Он машинально прижал шкатулку к сердцу, но тотчас опомнился и подал ее пажу.
– Генерал Шуазель, вы доставили мне большую радость… Тем, что отстояли дворец Сорбон, – поспешно добавил он. – Тем, что явили образец мужества и стойкости. Моя благодарность не заставит себя ждать. Поздравляю вас, герцог Шуазель, вы достойный продолжатель славных традиций ваших предков.
Полно, не ослышался ли он? От волнения Шуазель стал бледен как полотно. Король даровал ему титул герцога! Это было неслыханно, неправдоподобно! Язык отказывался повиноваться ему. Наконец он с трудом выдавил: