Но старушка не стала вдаваться в подробности, коротко пояснив:
– Увидите сами. Во дворце есть больная женщина. Она‑то и хочет повидаться с вами.
Адриенна тихо прошептала:
– А я так надеялась, что там Марсель…
– О Марселе я ничего не знаю, – с сожалением проговорила Манон. – Но поверьте старухе, что она не напрасно явилась за вами…
– Конечно, милая Манон, я отправлюсь с вами, – ответила Адриенна. – Хотя не понимаю, кому это понадобилось меня видеть? Но достаточно того, что за мной пришли вы – я знаю вас с детства и верю вам.
Адриенна накинула шаль на плечи, надела широкополую шляпку и, оставив короткую записку тетушке, которая отсутствовала, вышла из дому, поддерживая старушку под локоть. Они молча заторопились к берегу. Адриенна терялась в догадках – кто бы это мог дать такое поручение старой кастелянше?
– Уж не спаслась ли Роза–Клодина? – попыталась она вызвать старушку на разговор, надеясь получить разгадку.
– Роза–Клодина? – переспросила Манон. – Я ее не знаю. Но потерпите несколько часов – и все сами увидите… Ах, если бы я могла порадовать вас вестью, что Марсель во дворце – я была бы счастлива. Но, увы, где он – знает только Бог…
Перевозчик ждал в условленном месте и быстро переправил их на набережную Сены.
– Я до смерти боюсь, – призналась Манон, – как бы в мое отсутствие в Сорбоне не случилось какой беды. Поэтому поторопимся!
И‚ не теряя времени‚ они направились к городской заставе. Миновав ее, они вышли на дорогу, ведущую в неблизкий Сорбон.
Они шли и шли, время от времени присаживаясь у обочины, чтобы передохнуть, и снова пускались в путь. Им оставалось идти еще добрых четыре или даже пять часов, а старушка уже почти совсем изнемогла. Происшедшее прошлой ночью, да и преклонные годы давали себя знать. Она напрягала все свои силы. Но надолго ли их хватит?
Адриенна, поддерживая старушку под локоть, помогала ей идти. Так они наконец добрались до опушки и зашагали по лесной дороге.
– Меня страшит ночная темнота, – призналась Манон, с тревогой следя, как сгущаются сумерки. – Как бы с нами не случилось такого несчастья, как со мной прошлой ночью. Мало ли кто тут бродит под покровом темноты…
Адриенна согласилась:
– Да, нам было бы лучше пуститься в путь на рассвете.
– Нет–нет! – возразила старушка. – У меня и так сердце не на месте. Я оставила больную одну–одинешеньку, без присмотра. Да и сам король во дворце. Я в любую минуту могу понадобиться.
– Король? – переспросила Адриенна.
– Ну да, – пояснила старушка. – Король ведь купил дворец Сорбон у герцога и приехал посмотреть свою покупку в сопровождении какого‑то знатного маркиза.
Адриенна хотела что‑то спросить, но тут до ее слуха донесся какой‑то далекий шум. Шум был позади них на дороге. Девушка прислушалась и проговорила без особой уверенности:
– Кажется‚ едет какая‑то карета. Она вот–вот нагонит нас.
Манон тоже приостановилась.
– В самом деле, похоже, – с надеждой сказала она. – Вот было бы славно! Может, согласятся подвезти нас… Я уж совсем из сил выбилась.
Стук колес стал явственней. И вскоре из‑за поворота выехала крестьянская повозка. Манон тут же узнала в возчике того доброго человека, что помог ей прошлой ночью.
Заметив стоявших у обочины Манон и Адриенну, крестьянин натянул вожжи и остановил лошадь прямо рядом с ними. Вежливо поздоровавшись, он сказал:
– Я распродал весь товар и еду назад. Так что, если хотите, полезайте в повозку, я подвезу вас. Мне ведь все равно придется проехать мимо дворца.
Манон и Адриенна, радостно поблагодарив доброго человека, быстро забрались в повозку, усевшись на мягкое‚ душистое сено. А возчик, гикнув, хлестнул лошадь, и повозка, скрипя колесами, покатила вперед со скоростью, которая обещала, что дорога займет не более часа.
А там и Сорбон!
XXIII. ВОСКРЕСШАЯ
Серафи протомилась целый день в ожидании Манон. Она никак не могла найти объяснения тому, что старушка до сих пор не вернулась. Теряясь в догадках, она все больше и больше беспокоилась. А тут еще во дворце вдруг стало необычно шумно. Серафи решила, что понаехали гости.
Чуточку отодвинув занавеску, она разглядела сначала пажа, а потом и маркизу Помпадур, вышедшую погулять в парке.
Потом, после недолгой прогулки, маркизе подали ее раззолоченную карету. Она поднялась в карету, выглянула в окошко и что‑то проговорила. Кучер взмахнул кнутом. Карета покатила к Парижской дороге.
К вечеру Серафи ощутила, что силы быстро оставляют ее, а беспокойство и тревога все сильнее стискивают и без того исстрадавшееся сердце.
Она тревожилась и о Манон с Адриенной, и еще больше о Марселе, который, как она была уверена, оставался в Париже. Нетерпение ее росло, ожидание становилось мучительным, на ум то и дело приходили мысли о коварном брате, который способен на все, чтобы погубить племянника.
Вечерние сумерки мягко опускались на окрестности, вползая во двор дворца и пробираясь в его окна. Скоро станет совсем темно. Эта мысль заставила Серафи решиться выйти из комнаты, чтобы встретить Манон, если она появится. Она осторожно отодвинула засов и, пройдя на цыпочках через комнатку кастелянши, прокралась по безлюдному темному коридору к выходу из дворца и выскользнула во двор.
Лицо ее закрывала низко опущенная темная вуаль.
Поблизости никого не было видно. Серафи, держась в тени дворцовой стены, пошла к дороге, убегавшей в лес, и прошла по ней несколько шагов, надеясь, что вот–вот навстречу ей появятся Манон и Адриенна. Но надежда ее оказалась напрасной. Однако на свежем воздухе больная почувствовала себя немного лучше и вздохнула свободнее.
Король и Марсель весь этот день провели вместе. Камердинер Бине, подслушивавший под дверью, к своему изумлению, услышал, как король, горячо обнимая маркиза, называл его своим сыном. Это было совершенно невероятно, и Бине порадовался, что оказался первым свидетелем того, о чем при дворе еще даже не подозревали.
Маркиза, собираясь уезжать, приняла у себя короля и Марселя, выразив свою радость, что ей все‑таки удалось возвратить сына в объятия отца. Разумеется, она рассчитывала на бесспорную поддержку Марселя в трудной борьбе с герцогом, однако сочла из осторожности, что карты пока открывать рано – время еще есть.
Уведомив короля и Марселя, что неотложные дела требуют ее присутствия в Версале, она обратилась к молодому человеку со всей любезностью, на которую была способна:
– Надеюсь в самом скором времени увидеть вас в Версале, господин маркиз. Уверяю, что весь двор примет вас с распростертыми объятиями. Хотя я понимаю, что его величеству нелегко так быстро оставить это идиллическое место, я все же надеюсь, что он не станет томить нас ожиданием, оставаясь здесь надолго, и вернется вместе с вами.
– Да, да, маркиза, – рассеянно проговорил король. – Дни, проведенные здесь, незабываемы.
– Но не забывайте и нас, ваше величество, – улыбнулась маркиза. – Мы с нетерпением будем ждать вас и маркиза.
Но король, словно что‑то вдруг вспомнив, твердо сказал:
– Я хочу, мой друг, чтобы при дворе пока ничего не знали о том, что здесь произошло. Я намерен по возвращении дать в Версале большой праздничный прием, на котором все и прояснится.
– Я уже и так счастлив сверх всякой меры, ваше величество, – с благодарностью проговорил Марсель. – Вы и дофин так щедро осыпали меня милостями, да и госпожа маркиза так благосклонна ко мне, что мне просто больше нечего желать.
– Такова моя воля – оказать маркизу высшие почести в присутствии всего двора, – твердо сказал король. – Генуэзский дож подтвердил, что Марсель получил свой высокий титул за собственные заслуги. Это высочайшая честь и награда. И тем не менее моя воля непоколебима. Я хочу на празднике перед лицом всего двора оказать моему сыну достойные его почести. А вам, госпожа маркиза, я обязан до гробовой доски! Вы снова доказали мне, какое благодетельное участие вы принимаете во всех делах, касающихся меня. Если бы не вы – я до сих пор не мог бы и предположить, что, принимая маркиза Спартиненто, на самом деле принимаю собственного сына. Еще раз благодарю вас!
– Помочь вашему свиданию состояться – было для меня великой радостью, – ответила маркиза. – У меня теперь только одно желание – чтобы это стало радостью для всех. Я желаю вам обоим истинного счастья и горячо надеюсь, что долгая череда ударов и превратностей судьбы теперь для господина маркиза окончилась раз и навсегда.
Простившись, маркиза уехала в Версаль, где все уже терялись в догадках, не понимая, по какой причине король мог так долго задержаться в каком‑то маленьком уединенном дворце.
Рана Марселя совсем затянулась и почти не беспокоила. Король радовался этому и подолгу не отпускал Марселя от себя, находя удовольствие в долгих беседах с сыном. Кротость Марселя и одновременно благородное достоинство, мужественные‚ красивые черты лица, высокий рост, гордая поступь, а более всего – твердость убеждений‚ производили на короля огромное впечатление.
Но еще более глубокое впечатление все эти совершенно неожиданные события произвели на самого Марселя.
Как могло прийти ему в голову, кто его отец? Он ведь знал только собственную несчастную мать, сведенную в раннюю могилу кознями и происками ее коварного брата. Мог ли он надеяться, что когда‑нибудь эта тайна откроется ему?
И вот она открылась. Его отец – сам король!
Марсель был так потрясен этим невероятным поворотом своей судьбы, что провел памятную ночь, не сомкнув глаз. А последующие дни, наполненные беседами и прогулками в полном уединении, без назойливых свидетелей и придворных соглядатаев, на тихих аллеях парка и живописных лесных полянках, поселили в душе Марселя ясное и непривычное спокойствие. Временами же он испытывал истинное блаженство.
Из слуг при короле оставался только Бине. Этот любопытный и пронырливый лакей наблюдал за всем исподтишка, подмечая каждую мелочь и не упуская ничего. Он внутренне ликовал от того, что первым узнал ошеломляющую новость и заранее предвкушал, какой фурор произведет она при дворе.