‑либо невзлюбил. Так креол Диего, считал комендант, стал жертвой именно такой ненависти Рошеля.
Рошель вошел в кабинет. Его мясистое лицо раскраснелось, на шее и подбородке еще был наложен пластырь, покрывавший глубокие раны, нанесенные меднокожим ягуаром.
Рошель вытянулся в струнку перед сидевшим за письменным столом комендантом.
– Подойдите ближе, – приказал Миренон. – В чем дело?
– Нечто весьма необычайное, господин комендант! – с готовностью ответил Рошель.
– Доложил ты об этом дежурному офицеру?
– Так точно, господин комендант!
– Так что же случилось?
– Я находился ночью близ лазарета, господин комендант.
– Ночью? – спросил генерал.
– Я караулил, господин комендант!
– Разве ты был на дежурстве?
– Имею честь всепокорнейше доложить господину коменданту – я дежурил по собственной охоте.
– Что это значит? – спросил Миренон, строго глядя на надзирателя.
– Каторжник номер пятьдесят семь за неповиновение сидит в штрафной камере лазарета, господин комендант!
– Это я знаю!
– Так вот, опасаясь побега этого каторжника, я ночью засел со своим ружьем в саду…
– Кто тебе поручил это, надсмотрщик?
Тут Рошель немного струхнул, так как комендант говорил очень строго.
– Осмелюсь всепокорнейше доложить господину коменданту, что я сторожил только по своей охоте, – пробормотал Рошель.
– Оставь‑ка ты это своеволие, надсмотрщик! – сказал генерал Миренон, посуровев еще больше. – Когда я найду нужным, то сам позабочусь выставить часовых.
– Я не хотел возбудить недовольство господина коменданта. Я думал, что поступаю правильно. Есть доказательства, господин комендант, что номер пятьдесят седьмой замышляет побег!
– Доказательства? Какие же?
– Осмелюсь нижайше донести господину коменданту, что я не напрасно сторожил прошлой ночью, – подобострастно ответил Рошель.
– Возможно… Но все‑таки это не твое дело! Расскажи о своих наблюдениях, и я сам приму необходимые меры предосторожности.
– Ночью вблизи лазарета, со стороны сада, появилась женщина, господин комендант!
– Женщина! И ты ее арестовал?
– Нет, она скрылась! Я ее окликал, я в нее стрелял, потом в нее стрелял капрал, но тут произошло нечто сверхъестественное, господин комендант… Ночное видение исчезло.
– Об этом привидении говорится в рапорте капрала, – задумчиво произнес генерал Миренон. – Мне кажется, что вы поступили бы лучше, если бы схватили это привидение. Но, похоже, вы все испугались его.
– С позволения господина коменданта осмелюсь доложить, что я из людей того сорта, которые не ведают страха. И уж менее всего я могу испугаться привидений, – хвастливым тоном заявил Рошель.
– Почему же вы не задержали эту женщину?
– Осмелюсь всепокорнейше доложить господину коменданту, что привидение удалялось слишком быстро и потому мы предпочли стрелять!
– И при лунном освещении вы не попали в цель? Какие искусные стрелки!.. Что еще хотите донести, надсмотрщик?
– Эта женщина, без сомнения, намеревалась проникнуть к каторжнику номер пятьдесят семь и, вероятно…
– Без предположений, надсмотрщик! – прервал Рошеля комендант. – Мне нужны только факты!
– Следует опасаться побега, господин комендант!
– Хорошо, хорошо, надсмотрщик. К ночи будут приняты меры…
– Но смею почтительнейше напомнить господин комендант, что ночное привидение…
– На ваше заявление будет обращено внимание, – оборвал Рошеля комендант, теряя терпение и в то же время уступая назойливости ревностного служаки. – Не заставляйте меня думать, что вы из личной ненависти увлекаетесь жалобами и подозрениями, которые делают жизнь каторжников невыносимой. Я не отвергаю строгости в отношениях с преступниками, напротив, суровость с ними уместна, но злоба приводит только к таким происшествиям, следы которых до сих пор видны на вашей шее…
Рошель хотел было возразить.
– Идите, надсмотрщик! – приказал комендант сурово.
Рошель повернулся и вышел. Он привык к военной дисциплине и знал, что генерал Миренон требовал безусловного повиновения.
«Этот человек мне удивительно противен! – невольно сказал себе комендант после ухода Рошеля. – Боюсь, что он портит и других надсмотрщиков. Я все более убеждаюсь, что его бдительность направлена лишь на тех каторжников, которых он ненавидит. За ним нужен особый контроль…»
Тем не менее генерал Миренон отдал тайный приказ, чтобы в ночь с воскресенья на понедельник караул был удвоен.
Воскресный вечер быстро опускался на землю. Мрачные свинцовые тучи со всех сторон обложили небосклон. В воздухе пахло надвигавшейся грозой.
Адриенна и мушкетер вышли из гостиницы на окраине города. Хозяин гостиницы стоял на пороге и смотрел на небо.
– Вы куда‑то хотите идти, господин мушкетер? – обеспокоенно спросил он. – Не советую. Ночью будет большая гроза.
Виктор ответил, что до наступления грозы они вполне успеют совершить прогулку.
– Погода благоприятствует нам, – шепнул Виктор своей спутнице. – Скоро начнется буря. Она поможет нашему делу…
– Я вся в сомнении… У меня какое‑то нехорошее предчувствие… – со вздохом призналась Адриенна.
– Не сомневайтесь! Я знаю, где следует искать Марселя. Лошади у меня наготове. Вы поедете в почтовом дилижансе… Слышите, как бушует морской прибой? Как будто пушечные выстрелы доносятся из гавани. А вот и первый раскат грома. Если бегство будет замечено и последует выстрел из пушки, его не отличат от ударов грома.
В это время они дошли до решетчатых тюремных ворот. Буря уже вовсю хлестала дождем и ветром – и по ним, и по крепостным стенам, и по земле. Молнии то и дело прорезали черное ночное небо.
– За работу… – шепотом произнес Виктор и, вынув из кармана плаща пилку, принялся перепиливать железную полосу, запирающую решетки ворот.
Время близилось к полуночи, когда буря несколько поутихла, но дождь по–прежнему лил потоками. Вскоре и он стал затихать. Тучи на небе поредели, и сквозь них начал пробиваться лунный свет.
– Готово! – прошептал наконец мушкетер.
Запирающая полоса поддалась. Одна из половинок ворот приоткрылась. Теперь Виктор мог беспрепятственно войти в тюрьму, а Марсель так же беспрепятственно выйти из нее.
Оставив Адриенну за воротами, мушкетер направился вдоль крепостной стены, где была тень и где росли кусты. Держась все время в тени, он надеялся как можно незаметнее подойти к зданию лазарета. Но едва он успел скрыться в кустах, как услышал чьи‑то шаги. Шел патруль.
Сидя на корточках и не шевелясь, Виктор подождал, пока сонные солдаты во главе с капралом не протопали мимо. Тогда он, полусогнувшись, двинулся дальше и вскоре был уже около лазарета. Дверь лазарета была открыта.
Виктор вошел в тамбур и прислушался. Все было тихо. Не теряя ни минуты, мушкетер направился по длинному тускло освещенному коридору, где, по сведениям, полученным от знакомого караульного офицера, находилась одиночная камера.
Он неслышно шел по коридору и наконец добрался до двери. Здесь, в самом конце коридора, было совсем темно – свет фонаря, горевшего у входа, сюда не доходил.
Мушкетер руками ощупал дверь и мысленно поблагодарил лазаретного служителя, который оставил ключ в замке. Виктор медленно повернул ключ и приоткрыл дверь.
– Марсель! – позвал он шепотом.
– Кто это? Виктор? Ты пришел? Пробрался даже сюда? – Марсель выступил из кромешной темноты камеры и обнял друга. – А где Адриенна?
– Она там, у решетчатых ворот, – ответил мушкетер. – Скорее, скорее!.. Минута очень благоприятная!.. Патруль только что прошел мимо ворот. У нас до следующего патруля есть немного времени.
– Благодарение Богу… – прошептал Марсель, и поспешил за мушкетером в коридор.
– Здесь все тихо и спокойно, – шепотом говорил Виктор, стремительно шагая по коридору.
Выйдя из лазарета, они, не мешкая ни минуты, нырнули в тенистый кустарник. Пока все шло удачно.
– Иди к воротам, Виктор, – тихо сказал Марсель. – А я поверну к каменной скамейке, достану мундир и оружие, зарытые там креолом, и сниму арестантскую одежду.
– Хорошо. Мы будем ждать тебя у решетчатых ворот, – ответил мушкетер. – Лошади наготове.
И друзья расстались. Виктор поспешил к воротам, а Марсель повернул к каменной скамейке. Отыскав ее, он опустился на колени, руками разгреб песок и нащупал сперва мундир, потом пистолет. К несчастью, луна вышла из облаков и осветила Марселя. И тотчас неподалеку раздался, как удар грома, голос надзирателя Рошеля.
– Стража, сюда! – кричал этот вездесущий ревностный служака. – Сюда! Я вижу каторжника!
Крепко прижав к груди мундир и пистолет, Марсель бросился прочь от каменной скамейки в кусты, надеясь под их прикрытием добраться до решетчатых ворот.
– Скорей! Он побежал туда! – надрывался Рошель.
Трое солдат с офицером подбежали на крик надзирателя.
– Вон он, вон! – указывал Рошель.
– Стреляйте! – приказал офицер.
Загремели выстрелы, и беглец упал между кустами.
– Попался! – торжествующе завопил Рошель, вместе с солдатами и офицером подбегая к распростертому на земле Марселю.
– Взять его! – приказал офицер. – Он не убит, а, видимо, только ранен.
Надзиратель поднял мундир и пистолет, валявшиеся рядом с беглецом.
– Я не ошибся, это он! – вскричал Рошель. – Это каторжник номер пятьдесят семь из штрафной камеры!
Офицер удивленно качал головой.
– Где же он мог взять эти вещи? – недоумевал он.
– На допросе он все расскажет… – потирал руки Рошель.
Солдаты приподняли каторжника.
– Ранено плечо и задета голова, он истекает кровью, – заметил офицер, осматривая раненого. – Молодцы! Хорошо стреляли! Несите его в лазарет, надо как можно скорее перевязать раны!
– Не говорил ли я, что он попытается бежать! – не унимался в своем ликовании Рошель.
– Теперь у него пропадет охота бегать, – отозвался офицер и пошел за солдатами в лазарет, чтобы передать раненого врачу.