– Это не всегда кстати.
– Проклятая собака д'Азимон участвует в этой игре. И коменданта он тоже расположил в свою пользу. А как со мной недавно поступили!.. Но я сторожу, я наблюдаю… Они должны остерегаться меня. Такой комендант может когда‑нибудь впасть в немилость и полететь с места…
– Ты когда‑нибудь нарвешься, Рошель… – сказал Лоренцо, покачав головой.
– Разве ты не видишь рубцы у меня на лице? Они не сойдут так скоро, – продолжал Рошель злобным голосом. – Ты ведь знаешь, кто мне эти рубцы сделал? Конечно, знаешь. Так вот этого я не прощу проклятой собаке д'Азимону. И того, что он помогал спасти каторжника, я ему не прощу…
Палач Лоренцо не хотел дальше слушать Рошеля и поспешил скрыться в своем домике.
А надзиратель Рошель пошел своей дорогой.
«Я бы хотел встретить тебя одного, – думал он о лейтенанте д'Азимоне. – И тогда берегись… Только один из нас уйдет оттуда, другой останется…»
Рошель отправился в спальные камеры к другим надзирателям и от них услышал, что каторжник Марсель переведен из его, Рошеля, отделения, в другое отделение и таким образом полностью убран из‑под его власти.
– Какой же номер у него теперь? – спросил Рошель своих приятелей.
– Номер сорок три, ночью он связан цепью с рыбаком, – ответили ему.
– Жером Берно – его товарищ?.. Смотрите за ними хорошенько! – предупредил Рошель своих приятелей. – Им обоим нельзя доверять… А кто же теперь у них надзирателем?
– Это отделение теперь у Доминика.
– Ну, Доминик как раз для таких молодцов! – с досадой воскликнул Рошель. – Доминик – это же само добродушие. И опять тут чувствуется рука д'Азимона…
В это самое время лейтенант д'Азимон доложил о себе в доме коменданта, и его сейчас же позвали к генералу Миренону.
– Девушка ушла из тюрьмы? – спросил комендант.
– Да, она попрощалась.
– Переведен ли Марсель Сорбон в другое отделение?
– Все исполнено по вашему приказу, – ответил д'Азимон.
– Я хотел дать вам еще одно поручение, господин лейтенант, – продолжал генерал Миренон. – Хорошенько понаблюдайте за Рошелем. С некоторых пор, как мне кажется, этот надзиратель стал человеконенавистником. Я ему больше не доверяю. В случае еще хотя бы одного насилия я намерен уволить его.
– Жалко его… Этот Рошель прежде был строг, даже иногда суров, но в службе исправен. Если его уволить, господин комендант, тогда он пропадет совершенно. Чем он будет жить?
– Вы жалеете даже своего врага! – рассмеялся генерал Миренон. – Я должен признаться, что хотел уволить его именно ради вас.
– Ради меня, господин комендант?
– Я думаю, что этот человек ненавидит вас больше, чем каторжника, за которого вы заступились.
– Да, это вполне возможно.
– Вот потому при случае я хочу удалить его. Мне кажется, что он замыслил против вас недоброе. Достоверно я об этом ничего не знаю, но мне так кажется. Во всяком случае, я хотел бы избавиться от человека, от которого не жду ничего хорошего.
– Гораздо лучше было бы его как‑то исправить.
– Я предоставляю вам возможность сделать такую попытку, если ваша доброта принуждает вас к этому, господин лейтенант, – сказал генерал. – Но сомневаюсь, что эта доброта будет вознаграждена. Однако препятствовать вам не хочу. Если вы надеетесь перевоспитать Рошеля, то сделайте эту попытку. Но все же остерегайтесь. Я заметил недавно, с каким выражением лица он смотрит вам вслед. Это выражение лютой ненависти.
– Он научится обуздывать свою ненависть, господин комендант, – заверил офицер.
В один из следующих вечеров лейтенант д'Азимон отправился осматривать работы, произведенные за день в некоторых отдаленных точках тюремной территории. При осмотре он попутно обдумывал, как наилучшим образом распределить каторжников и надзирателей, чтобы дела продвигались успешней.
Рано стемнело. Холодный ветер подул с моря. Каторжников только что развели по камерам. Тихо и пустынно было вокруг.
Лейтенант подошел к стене одного из отдаленных бассейнов, чтобы посмотреть, как далеко здесь продвинулась работа каменщиков. Но вдруг ему послышались чьи‑то шаги. Он обернулся, однако никого поблизости не увидел и решил, что ему показалось.
Изучив состояние работ на этом бассейне, д'Азимон повернул к дороге. И там, где дорога проходила через небольшую рощицу, лейтенант увидел притаившегося возле дерева человека. Наступившая темнота не позволяла офицеру различить, кто именно там стоит. Тогда он свернул с дороги и сделал несколько шагов к черному силуэту.
– Кто здесь?
В ответ он услышал зловещий, скрипучий смех.
– Да кто это? Отвечай! – крикнул д'Азимон и схватился за шпагу.
– Я не считаю нужным давать вам ответ, – прозвучал вызывающе грубый голос.
– А, теперь я вас узнал. Вы – надзиратель Рошель, – сказал лейтенант. – Зачем же вы грубите мне? Не забывайте, кто вы. И знайте, что вопрос о вашей отставке почти решен.
– Меня отправят в отставку?
– Если этого пока не сделано, надзиратель, то только благодаря моей доброте, только потому, что я не хочу делать вас несчастным и нищим.
– Нет, господин лейтенант, вы‑то наверняка хотели бы меня уволить, да только не от вас это зависит!
– Надзиратель Рошель, не испытывайте моего терпения. Перемените тон!
– Вы‑то хотели бы меня прогнать, да попробуйте только!
– Я вижу, Рошель, что вы сами этого хотите, тогда следуйте за мной в дом коменданта. И вы будете немедленно уволены. Ибо таким тоном надзирателю недопустимо разговаривать с офицером.
В ту же минуту Рошель с рычанием бросился на офицера, взмахнув кинжалом.
Нападение было столь неожиданным, что д'Азимон не успел даже выхватить шпагу, а успел только выставить перед собой руки для обороны.
– В своем ли вы уме?! – воскликнул лейтенант. – Что вы делаете? Сейчас же бросьте оружие!..
– Ну, уж не–ет! На этот раз вы не уйдете живым! – хрипел Рошель. Он отлично понимал, что пропадет, если д'Азимон уйдет живым. А если его труп найдут в этом глухом месте, то припишут убийство какому‑нибудь каторжнику.
Они боролись в темноте, офицер и надзиратель, и оба не хотели упасть, уступить. Д'Азимон сделал одну отчаянную попытку вытащить из ножен свою шпагу, но в ту же минуту Рошель ранил его кинжалом.
– Вы хотите убить меня, Рошель? – спросил лейтенант сдавленным голосом.
– Да, я хочу этого! – выдохнул Рошель и снова занес кинжал.
– Вы с ума сошли! – крикнул д'Азимон и ударил надзирателя кулаком в лицо.
В то же мгновение надзиратель вонзил кинжал глубоко в грудь офицера.
– Помогите! – еще смог крикнуть лейтенант, но тут же зашатался и упал. Кровь хлынула из раны.
Когда Рошель нагнулся к хрипевшему уже офицеру, чтобы вытащить застрявший кинжал, он услышал быстрые приближающиеся шаги.
– Что здесь происходит? Кто звал на помощь?
Рошель глянул в сторону подошедшего человека и тотчас узнал в нем каторжника Марселя. Дьявольская мысль промелькнула в голове надзирателя. А не погубить ли одним ударом обоих ненавистных ему людей?…
– Я умираю… – прохрипел д'Азимон.
Марсель наклонился над ним.
– Вот он, убийца, вот он! – заорал благим матом Рошель и, наскочив на Марселя, схватил его.
Марсель оторопел от такого оборота дела.
– Стража! Сюда! – орал Рошель. – Здесь произошло убийство. Каторжник напал на офицера и убил его!
– Дьявол! – вскричал Марсель. – Кто убийца? Ты или я?
– На этот раз ты не отвертишься! – продолжал кричать Рошель. – Сюда, часовые! Он меня душит!
Патруль, услышав крики, уже спешил к роковому месту.
– Сюда! Схватите его! – не переставая, кричал Рошель. – Я нашел его рядом с убитым. Он и меня хочет заколоть!
– Да это же лейтенант д'Азимон! Он, кажется, мертв! – кричали подбежавшие солдаты.
Один, следуя призывам надзирателя, схватил Марселя, другие суетились вокруг офицера, в груди которого торчал кинжал.
– Я не убийца, – говорил Марсель солдатам. – Это надзиратель…
Но солдаты, не слушая уверений каторжника, отвели его в караульную, а убитого Рошель распорядился унести в лазарет.
– Я опоздал на одну минуту, – говорил Рошель врачам, которые вынули, наконец, кинжал из раны, признав ее смертельной.
Однако при этом врачи заявили, что лейтенант еще жив. Это сильно обеспокоило надзирателя, и он никак не хотел уходить из палаты.
Наконец усилиями врачей удалось привести раненого в сознание. Врачи знали, что это возвращение к жизни может продолжаться считанные минуты. Поэтому необходимо было записать показания умирающего.
В это время Марсель рассказывал коменданту и офицерам суть происшествия и уверял, что не он, а надзиратель Рошель совершил преступление. Генералу Миренону тотчас вспомнился недавний разговор с лейтенантом о Рошеле. Д'Азимон не послушался предостережения.
Когда Марсель рассказал все, что знал, комендант обратился к офицерам и изложил свою точку зрения на происшествие.
В эту минуту в кабинет вошел один из докторов с донесением, что обреченный на смерть лейтенант пришел в сознание. Комендант тотчас же приказал схватить надзирателя Рошеля и привести его к лейтенанту д'Азимону. А сам вместе с Марселем и офицерами поспешил в лазарет, чтобы немедленно занести в протокол показания раненого.
Д'Азимону оставалось жить несколько минут.
Когда к нему подвели надзирателя Рошеля и каторжника Марселя и спросили об убийце, то он молча указал на Рошеля.
– Было темно! – начал упираться Рошель. – Господин лейтенант спутал меня с каторжником. Бредит он, бредит!
– Довольно! – прервал комендант надзирателя в его негодовании. – И без показаний лейтенанта все ясно.
Священник принес умирающему святые дары, при нем д'Азимон еще раз повторил свои показания. Через несколько минут он умер, успев только проститься с комендантом и с офицерами.
Генерал Миренон подошел к Марселю и объявил ему, что он свободен от подозрений. Вслед за тем генерал приказал взять Рошеля под стражу, как виновного в убийстве, и посадить в надежное место.