— А какие-нибудь сельскохозяйственные орудия вы используете? Или всё магией? Шьёте и готовите тоже магией?
— Как твоё имя? — спросил вдруг он.
Я даже вздрогнула от неожиданности и пролила на себя остатки молока.
— Рита. Маргарита.
— Маргарита, — повторил Поль, то есть Полкан, и кивнул как будто каким-то своим мыслям.
— А ты, значит, Полкан? Приятно познакомиться, — усмехнулась я и, чувствуя себя полной идиоткой, протянула ему руку то ли для рукопожатия, то ли для поцелуя.
За разговором, который по большей части, конечно, был моим монологом, я даже забыла, что рука у меня саднит, кожа с ладони сорвана, и любое воздействие на неё будет довольно болезненным. Впрочем, я не особенно рассчитывала, что он к моей руке прикоснётся.
Но горячие пальцы коснулись моей ладони, я невольно поморщилась, а Полкан нахмурился и констатировал:
— Тебе больно.
Он легонько погладил мою ладонь, затем запястье. Я растерялась. Он что, заигрывает? В таких обстоятельствах? После отповеди его соплеменников? Но вдруг почувствовала, что его ладонь очень горячая — почти нестерпимо, а так как я не отрывала глаз от его лица, то заметила и красноватый отблеск на карей радужке. Боль в руке прошла, как по волшебству. Ну то есть по волшебству и прошла. Полкан отстранился. Я недоверчиво уставилась на затягивающиеся ссадины. Через мгновение моя ладонь была чиста.
— Круто, — только и смогла проговорить я и запоздало добавила: — Спасибо.
— Ты ещё чувствуешь боль, — сурово сказал мой неожиданный лекарь, как будто я специально покалечила себя, чтобы получить больничный. — Я помогу, — и он безошибочно протянул руку к моей больной ноге.
Его горячая ладонь на моём бедре — последнее, что бы мне хотелось чувствовать при данных обстоятельствах. И именно то, чего бы мне очень хотелось ощущать в нормальной обстановке. Мы были так близко друг от друга. Я только сейчас осознала, что мы вдвоём, здесь, в этом зловещем, но и немного романтическом полумраке. Я не удержалась и, Полкан прижигал своей горячей ладонью моё бедро, погладила его по голове, по жёстким волосам, легонько, едва касаясь.
Он поднял лицо. Я увидела, как красные глаза обретают нормальный карий цвет, а щёки покрывает румянец. Полкан смотрел на меня сосредоточенно. Будто бы сканировал.
— Ничего, если я буду называть тебя Поль? — глупо спросила я. — Ты тоже можешь звать меня, как хочешь.
— Ты чувствовала только эту боль, — проговорил Полкан. Как оказалось, он, действительно, меня сканировал. Или как это называется в колдовском мире? — В твоём сердце нет боли, что тебя отверг тот, с кем ты готова была разделить жизнь.
Я только сейчас поняла, что нога больше не болит, ещё минута ушла на осознание, что он имеет в виду.
— Ты про Гошу, что ли? — я даже рассмеялась. Гоша со мной смерть-то разделить не захотел, чего уж говорить о жизни? — Наверное, ты мне не поверишь после того, что видел наберегу, но у меня с ним ничего серьёзного не было. Он мне немного нравился, да. Но я ведь не знала тогда, что есть ты. Даже после нашей встречи не до конца в это верила.
Звучало, конечно, по-дурацки и было похоже на дешёвый развод: типа, он мой единственный, а ты самый единственный. Я бы на месте Полкана послала меня куда подальше, ещё и парочку резких выражений добавила бы. А он молчал и смотрел долгим внимательным взглядом, на этот раз обычным, карим.
Но, даже если бы он читал мои мысли, мне нечего было от него скрывать. Только не от него. Наоборот, я хотела, чтобы он понял, что я говорю правду и на самом деле чувствую то, что чувствую. Хотя сама ещё не могла сформулировать это чувство.
Я влюбилась в незнакомого парня из жутковатой мистической общины, которого видела третий раз в жизни и вновь при странных безумных обстоятельствах. Но казалось, весь мир остался за пределами моей тюрьмы, и, если бы кто-нибудь из колдунов предложил перенести меня домой прямо сейчас, но с условием, что я никогда больше не увижу Полкана, я бы отказалась. А за ещё один поцелуй, такой же, как тогда, на озере, я сочту завтрашнее сожжение приемлемой ценой. Как это странно!
— Ты ведь тоже чувствуешь, что между нами что-то происходит? — спросила я шёпотом, не нарушая зрительного контакта.
Он не вздрогнул, не отстранился и даже не отвёл взгляда.
— Несмотря на то, что говорит этот ваш старик, несмотря на то, что я распутная, грязная безверка, я тебе не противна. Тебя ведь тоже ко мне тянет?
Он молчал.
— Только не подумай, что я это говорю, чтобы ты помог мне выбраться, — неловко закончила я. — Я просто…
Но что — просто? Ничего простого здесь нет. Всё слишком сложно и непонятно. Чего я хочу от этого парня? Хочет ли он что-то от меня? Чувствует ли он хотя бы десятую долю того, что чувствую к нему я? Или это какое-то новое колдовство?
— Я нравлюсь тебе? — всё-таки решилась спросить я.
Теперь он опустил глаза.
— Понимаю, у вас, наверное, не принято, чтобы девушка первой говорила о таких вещах… Ты можешь презирать меня. Но, пожалуйста, не лги. Ты ведь тоже что-то чувствуешь ко мне?
— Мать не терпит лжи. И я не хочу тебе лгать — ты чувствуешь то, что чувствую я. Мать связала наши души задолго до рождения наших тел, — проговорил он вдруг. — Я видел тебя во снах и ждал нашей встречи. Я знал, что Мать приведёт тебя ко мне. Мы предназначены.
Теперь молчала я, не зная, что ответить. Судьба, предназначение — это милая романтичная сказочка, а я попала, скорее, в ужастик.
— Я боялся, что не смогу принять тебя, что не смогу исполнить волю Матери — не смогу любить тебя, но, когда увидел, понял, что боялся напрасно, я уже любил тебя, ещё во снах. Я ждал тебя и не мог не любить. Но ты не ждала… Ты не дочь нашей Матери и не могла чувствовать нашей связи раньше, — грустно закончил он.
— И ты… ты не примешь меня из-за того, что я была с Гошей?
Впрочем, с Гошей-то у меня ничего и не было, если мой предназначенный не считает обжимания чем-то сверх криминальным. Но до Гоши у меня было два парня. Не то чтобы много, но... Это что же, я сама себе разрушила жизнь, не подождав пару лет?
Стоп! Какую жизнь? Мне осталось жить не больше суток. Да и как-то легко я принимаю его сказку… Но какой смысл Полкану врать? Чтобы соблазнить меня? Но я и так готова с ним переспать. Да что там переспать! Я готова сделать всё, что он попросит. Лишь бы только попросил! Счёл меня достойной. Нет, что-то странное творится в моей голове.
Полкан протянул руку и кончиками пальцев коснулся моей щеки, спустился на шею, затем обвёл большим пальцем губы и печально произнёс:
— Тела твоего касались чужие руки, губ твоих касались чужие губы…
Мне вдруг стало отчаянно стыдно за всю свою жизнь, за все те глупости, что я творила, за то, как я позволяла другим обнимать себя, целовать, тащить в постель. Как я принимала чужие ласки? Почему думала, что влюблена, что мне нужны эти люди? Если бы я знала, что где-то существует мой Поль!
— Только сердца твоего не касался никто, — его рука спустилась к моей груди, глаза по-прежнему смотрели печально и строго. — Как же можно без пламени в сердце тела единить?
— Прости, — только и могла сказать я, а потом перехватил его руку и прижала к губам. — Прости меня. Я не знаю, что происходит, кто ты, кто такая эта ваша Мать... Но мне кажется, я умру прямо сейчас, если ты меня оттолкнёшь.
— Ты — моя предназначенная судьба, я не смогу оттолкнуть тебя, даже если ты на самом деле приехала сюда, чтобы убить моих братьев и сестёр и разрушить тело нашей Матери.
— Если эта Мать свела нас вместе, я могу только поблагодарить её, — тихо ответила я, не веря, что это происходит со мной, что Полкан смотрит на меня с улыбкой и нежно гладит моё лицо.
Кто первый потянулся за поцелуем? Я не заметила, но это было и неважно. Скорее всего, движение принадлежало нам обоим. Я вновь целовала эти губы, который сводили меня с ума и были моим наваждением. Наконец-то не во сне, а в реальности. Я пила его дыхание, меня обжигала его кожа под моими ладонями, его прикосновения ко мне заставляли сердце сладко замирать.
— Как во сне. Ты мне снился, — призналась я, когда его губы несмело спустились на мою шею.
Он отстранился и посмотрел на меня смущённо и виновато.
— Я не мог не приходить к тебе. Это было мукой — быть рядом и не касаться тебя, когда я так долго этого ждал. Я думал, что Мать простит, что я ворую твой жар и ласку, я думал, это никогда не будет принадлежать мне.
Его руки бережно касались моего тела, и я чувствовала себя фарфоровой куклой, которую боятся повредить.
— Значит, ты меня усыплял и залезал в мою палатку, чтобы меня просто потрогать? — почему-то я не злилась и не обижалась, хотя в его поступке было что-то маньяческое. Это, мягко говоря, ненормально: усыплять человека, чтобы его полапать. Но за последние сутки не случилось ничего нормального, так что не о чем и говорить.
— А Гошу тоже ты усыплял? — вспомнила я вдруг нетипичную вечернюю сонливость нашего радушного хозяина.
— Я не хотел видеть его с тобой, — насупившись, ответил Полкан, не выпуская меня из рук, а, наоборот, сокращая расстояние между нашими телами.
— Если бы ты разбудил меня и спросил… Или пришёл днём, чтобы познакомиться, всё было бы гораздо проще, — улыбнулась я, позволяя стягивать с меня майку.
Полкан, кажется, меня уже не слышал, он жадно трогал, целовал, гладил обнажавшееся тело. Помогал мне выпутывать его из одежды, нетерпеливо тянул вниз мои шорты. И я с каждой секундой всё глубже тонула в каком-то наваждении страсти. Я не могла ни думать, ни говорить, ни пытаться что-то понять, слишком много было чувств, мыслям просто не осталось места.
Я не чувствовала ни холода, ни твёрдого земляного пола. Только его руки, его губы, его жар. Он был сейчас со мной, и это было слишком щедро со стороны судьбы. Горячие и шершавые ладони скользили по шее и груди, длинные волосы щекотали живот. Он облизывал меня как кот, дорвавшийся до сметаны, словно рецепторами языка хотел лучше прочувствовать. Если бы я могла вывернуться из его хватки, то тоже бы облизала каждый сантиметр его тела, но мне оставалось только впиваться пальцами в его плечи, тянуться за прикосновениями и кусать губы, чтобы заглушить стоны.