лилась. Жглась взглядами, но мало, чем могла помочь.
Хорошо, что девушка сама догадалась о лживой натуре Эррис и перестала ей верить. Это внушало надежду. Вместе у нас больше шансов перехитрить Комрея и Эррис.
В том, что они сговорились, я не сомневался.
Глава 34
Первые звуки музыки всколыхнули меня изнутри. Никогда еще я не слышала виолончель вживую и не подозревала, насколько мощный и волнующий у нее тембр. Человеческий. Пронзительный, и такой родной, что хотелось довериться. Рассказать все свои тайны, пожаловаться на невзгоды и спросить совета.
Мелодия, полившаяся из-под пальцев Комрея, пленяла меня, поражала в самое сердце с первых нот. Мне было сладостно и приятно слушать ее. Как и смотреть на музицирующего Комрея. Прекрасного музыканта и не менее красивого мужчину.
Может, не так он и плох, раз способен выдавать такие звуки?!
Леона было едва видно за поднятой крышкой рояля. Я даже забыла, что он участвует в домашнем концерте. Рояль так плавно и осторожно дополнял виолончель, что был почти незаметен.
Всё мое внимание было отдано магу, который закрыв глаза, рвал душу смычком.
Мне хотелось бежать, мчаться навстречу ветру. По широкому бесконечному полю лететь вслед за музыкой, туда, где в пьянящем будущем ждал меня Комрей. Рваные звуки раскрывали душу, растягивали ее насильно, как заржавевшую молнию. Открывали замок. С каждой ноткой я становилась сильнее, свободнее. И рвалась, рвалась дальше…
Меня опьяняло открывшееся. Дышалось тяжело, натужно. Будто мне нужно было собраться, сделать над собой усилие, и прорваться вперед.
И мне почти удалось это сделать. Я чувствовала, как напряглись мышцы, как вцепились в подлокотники стула пальцы. Еще чуть-чуть, еще немного, и я взлечу!
… В этот момент всё стихло, и полилась совсем другая музыка: дикие рваные звуки сменились ласковыми, убеждающими. Они оглаживали меня со всех сторон, как любимую женщину, убаюкивали и признавались в любви. В застаревшей страсти, которая окрепла и превратилась в ровное пламя. В любовь. Сильную и правильную.
Комрей играл нежно, ласкал свою виолончель, восхвалял ее. Боготворил. В груди шевельнулось что-то теплое, томное, влекущее… Я подумала, что хочу посмотреть в глаза Комрею. Хочу, чтобы он раскрыл глаза и смотрел на меня. Только на меня!
Сердце забилось в предвкушении того, что будет после. Вот, он закончит играть, отложит смычок, приставит к стулу виолончель, и… Мы поаплодируем, а потом, я не выдержу нахлынувших чувств, и брошусь к нему на шею. Прижмусь к твердому, сильному телу и попрошу, чтобы он играл мне каждый день. Каждый божий день! Обязательно. И я тонула в этой сладкой музыке, вдыхала и наслаждалась ею, как наслаждаюсь сейчас.
Да, игрой можно и в самом деле наслаждаться. Жить, радоваться, любить!
— Елен! Очнись! — донесся шепот Астора, и я покачнулась в кресле.
Меня коснулось что-то мокрое, противное. И голова закружилась. Пару секунд я оторопело смотрела на коснувшуюся меня руку мужчины, и не могла сообразить.
— Что случилось? — прошептала в ответ.
Музыка все еще лилась. Очаровывая, увлекая, принуждая поверить ей, отдаться.
— Ты впала в транс, — без улыбки ответил Астор, — Пожалуйста, держи себя в руках. Это важно!
— Постараюсь! — пробормотала я и вдруг услышала, как скрипнули подлокотники чужого кресла. Перевела взгляд на побледневшую Эррис. Богиня вцепилась в резные ручки и плыла. Она не сводила безумного взгляда с мага и только что не пожирала его взглядом. Неужели, и на нее музыка производила такое сильное впечатление? Вдруг, Комрей резко вдарил по струнам, и характер музыки снова изменился: он рвал, звал за собой, увлекал в высокие дали…
Эррис задрожала, когда Комрей пошел на крещендо.
— Не поддавайся! — снова сказал мне Астор, — Не смотри на него!
«Значит, музыка — это ловушка». Сама не знаю, отчего мне сделалось горько. Наверное, потому, что вокруг меня клубился обман. Заманивал меня в свои призрачные объятья, грозил радостью и удовольствием, но не имел ничего за душой.
Да, Комрей придумал интересный способ, как добиться моего согласия. Раз не доверяю словам — в ход пойдут уговоры другого уровня.
А ведь у него почти получилось. Да и Эррис, уж на что богиня, и то попала под влияние дьявольской музыки.
Я приказала себе не смотреть на Комрея, дабы не увлечься снова. Удивительно, но это сработало. Правда, пришлось немного развернуться, и теперь я сидела к Комрею и Леону боком, и могла спокойно смотреть на стену справа.
Светло-желтые стены с облупившейся местами краской когда-то гармонировали с гардинами, чей цвет был на два тона темнее. Белая лепнина под потолком требовала срочной реставрации, а красивая цветная роспись потолка растительной тематики — явно побледнела с течением времени.
Да, когда-то здесь и вправду был очень милый салон. Наверное, гости собирались и пели романсы, читали стихи. Здесь было уютно и по-домашнему тихо. Насколько поняла, окно выходит на противоположную сторону замка. Ту, которую я еще не видела.
Интересно, что там? Лес? Поле? Заброшенные огороды или соседний замок?
Музыка нарастала, крещендо усиливалось и грозилось взорваться целым фонтаном звуков, но на меня это уже не производило гипнотического очарования.
Я блуждала взглядом по небольшой комнатке, гордо названной малым музыкальным салоном, и после созерцания хрустальной люстры переключилась на картины. Так было проще — не зацикливаться на мысли, что нельзя смотреть на Комрея, спокойно дожидаться окончания концерта.
Определенно, род Таймс любил живопись. И особенно, пейзажи. Я насчитала целых пять штук, причем большая часть изображала поля и лесные опушки.
Только на одной сравнительно большой картине виднелась группа людей в странных одеждах. От нечего делать, я принялась считать их. Три женщины, двое мужчин. Все одеты в белоснежные балахоны, и все пятеро неуловимо похожи, как братья и сестры.
Приглядевшись, я вздрогнула от удивления. Одна из женщин показалась мне знакомой. Ее портило только торжественное и какое-то надменное выражение.
Неужели на картине изображены боги?
Я мельком взглянула на Эррис. Богиня внимала игре Комрея с таким вниманием, будто от этого зависела ее жизнь.
Странно, если приглядеться, то на картине должен быть и шестой персонаж. Ведь кому-то протягивает руку один из мужчин. И… эту руку держат пальцы. Едва заметные на фоне светло-желтой листвы куста. Но, если приглядеться, то становится понятно, что из куста торчит человеческая кисть, наполовину согнутая.
— Кто шестой? — тихо спрашиваю у Астора, но мужчина лишь удивленно поднимает брови.
Что, там изображен преступник? Или тот, кого навсегда вычеркнули из светской жизни?
— На картине. Чьи руки в кусте? — шепчу Астору, благо тот сидит совсем рядом.
Эррис оборачивается и в ее беглом взгляде мне чудится напряжение.
Проследив за моим взглядом, Астор догадывается, на что я смотрю.
— Там никого нет. Пять богов. — уверенно отвечает он, но я с улыбкой киваю: — Есть. Могу поспорить, на что угодно.
И когда Астор хочет мне что-то возразить, музыка резко обрывается.
— Невозможно играть, когда шепчутся в зале! — вскакивает со своего места возмущенный Комрей и широким жестом отбрасывает смычок. Тот отлетает, ударяется о крышку рояля и, после характерного хруста, падает на пол.
— О! — выдает Эррис и ее взгляд словно проясняется, — Это было необыкновенно!
— И незачем было портить хорошую вещь! — менторским тоном перебиваю я, хмуро оглядывая смычок. Терпеть не могу, когда на пустом месте умышленно портят вещи. Вот, зачем было ломать, а? Сердце кровью обливается, когда смотрю на отломанный кончик. Смычок-то в чем провинился?!! — Лучше расскажи, зачем ты всё это затеял? Я домой хочу, а не музыку слушать.
Рядом раздался отчетливый хмык Астора, но мужчина промолчал.
А я… уже приготовилась было услышать пространную речь насчет важности музыки и влияния искусства на массы, хотела даже покивать с насмешливым видом и сказать многозначительно: «Ну-ну!», как Комрей взял и удивил меня.
— Ради Эррис! Она любит музыку, я хотел удивить ее, — неожиданно широко улыбнулся мужчина и подошел к богине, — Позволь поцеловать твою ручку, милая.
— Целуй! — благосклонно разрешила богиня и протянула тонкую кисть.
И мой мир перевернулся с ног на голову.
Бывают в жизни такие моменты, когда чувствуешь вдруг ясное и четкое понимание. Которое опускается на тебя как прозрение. Вот и я сейчас, наблюдая за этими двоими, вдруг прозрела. Не Комрей предупреждал меня о чувствах Астора. Нет. Всё было наоборот! И как я могла это забыть? Астор после нашего поцелуя в сердцах бросил, что Комрей играется со мной, а любит другую. Я и сама это интуитивно понимала, что Хранитель лишь притворяется влюбленным, чтобы заполучить артефакты и замок. Но вот этот интимный поцелуй в ладошку внезапно расставил всё по местам. Как и склоненная перед богиней рыжая шевелюра Хранителя.
Они сговорились. Заговор рыжих! У, как меня это злит!
Давно, по-видимому, еще много лет назад они пришли к обоюдному соглашению. Играют свою безумную пьесу слажено, как по нотам. Но почему Эррис клялась, что любит Астора? Снова обманула? Пыталась сыграть на моих собственных чувствах, вызвать вину, манипулировать мной? Но зачем нужно было поступать так сложно? Зачем?!
Весь этот спектакль казался полным бредом. Безумным бредом. И я впервые задумалась: а не безумен ли сам Комрей? Тот, кто обвинял своего брата в сумасшествии, сам ведет себя неадекватно. Уж больно зациклен он на нескольких вещах, ни о чем не может думать, кроме них: власти, своем величии, сокровищах семьи, он борется за них, втаптывая чувства других людей в грязь, даже не оглядываясь на них.
Он решил жениться на мне. Ради достижения своей цели даже маскарад с Пашей провернул — полтора года голову морочил! И, если я воспротивлюсь, мое мнение его не волнует. Откажусь после концерта, он придумает еще что-то, что заставит меня сделать выбор. Напоит любовным зельем, применит магию, еще что-нибудь столь действенное… Лишь бы я согласилась, и мы сегодня вечером поженились.