Пейзажи и портрет мелькают перед моим затухающим взором единым разноцветным пятном. Я падаю на колено, потом наклоняюсь вбок и заваливаюсь на него, теряя сознание.
Последнее, что вижу — это глаза, моргающие на портрете. Глаза, столь пронзительные и умные, что будут мне видеться еще долго в кошмарах. Они смотрели прямо в мою душу. Видели то, что сокрыто. Жалели и оправдывали меня.
Но, возможно, мне это всего лишь показалось.
Глава 36
Меня испугал громкий крик: «Гуляй, шальная императрица»[i]… И я словно очнулась. Передо мной стоял автомат караоке. Песня, которую я уже оплатила, играла вступление. А за спиной дергалась в пьяном танце развеселившаяся Оля.
Это она только что прокричала мне на ухо припев.
— Лен, там коктейли принесли. Ты что так долго? Следующую выбирала? Тоже Аллегрову?
— Нет. Не знаю. Я… задумалась.
Слова выходили из моего рта с трудом. Горло саднило, как будто я только что истошно кричала. Общее состояние было слабым и утомленным.
Я повернулась к подруге. Олька весело отплясывала под нашу любимую песню, подмигивала хмурой Ритке и звала ее танцевать.
К Ритке так и не пришел парень. Как и в прошлый день рождения, как и в позапрошлый. Понимаю, что ей плохо.
Мне тоже очень плохо. Ведь ко мне тоже теперь уже никогда никто не придет.
Я помнила всё: и Астора, который оказался слишком слаб, чтобы остановить Комрея, и безумный взгляд Хранителя, который фактически убил меня, и Эррис, слабую и неверящую в свою надвигающуюся смерть.
Что стоило ей взмахнуть своей божественной рукой и вмешаться? Увы, она могла только болтать, строить интриги и подличать. А, встретившись лицом к лицу с врагом, растерялась. Вот вам и богиня!
Плечо ныло и рука едва двигалась. Всё-таки не прошло бесследно ранение, пусть и в другом мире.
Наверное, дело в мече. Как там говорил Комрей? На чем-то настоянный был этот меч. На эликсире, что ли? Нет, там было что-то другое, какой-то отчаянный бред.
О, вспомнила! На луне. Меч, настоянный на тысяче лун. Что бы это значило? Тысяча ночей меч лежал под луной или как?
С трудом я сумела добраться до нашего диванчика и завалиться на него. Ритка хмуро на меня глянула, пододвинула коктейль.
Пить не хотелось, но в голове царила такая мешанина из воспоминаний, мыслей, боли и чувств, что я потянулась и залпом выпила половину.
Получается, я перенеслась обратно. Но почему? Комрей ранил плечо, не сердце. Да, когда он вытаскивал меч, он разрубил мне полруки. До локтя уж точно. Но от таких ран не умирают, если оказать своевременно медицинскую помощь.
И я не понимаю: оказали мне или нет? Или выкинули в мой мир обратно, как отработанный материал? Мол, зарастет и так. А если не зарастет, то не судьба.
Судьба.
Эррис.
Она должна была знать, когда умрет и при каких обстоятельствах. Она же — судьба. Если верить древнегреческой мифологии и опираться на нее, то у Эррис должны быть записи, в которых она и фиксирует, кто сколько проживет и когда умрет.
И тут вмешалась я, Елена Распрекрасная. Подставилась, чтобы богине судьбы не умирать.
Вот дура-то!
Мне сделалось смешно. И я сама не заметила, как разревелась.
— Девушка, пойдем танцевать? Зачем плакать? Такой вечер хороший? — услышала я голос с непередаваемым акцентом, и улыбнулась сквозь слезы: — Спасибо. Не хочу.
— Пойдем! Следующая композиция медленный. Я плачу!
— А я плАчу, — горько усмехнулась я и попрощалась с Риткой.
— Плюнь ты на него. Не стоит он твоих слез, — прошептала подруге и еще раз поздравила с днем рождения.
Вызвала такси. Пока ждала на улице, очень хотелось курить. Хотя я не курю.
В дороге мне попался очень молчаливый водитель. Подтвердив адрес, я снова окунулась в свои мысли.
Зря подставилась. Глупо. Они правильно сделали, что выкинули меня. Я не подхожу их миру, как они не подходят моему. Теперь понятно, куда исчезал Пашка, когда мы ссорились. Почему вел иногда странно, будто не от мира сего.
А ведь он и вправду — не от мира.
Скучала ли я по Пашке? Нет.
Сбросив нарядное платье, я облачилась в ночнушку. На часах был уже час ночи. В замке начался новый день. Но уже — без меня.
Достала бутылку вина и оливки. Бокал искать не стала, решила пить из горла. Сил оставалось мало, и я хотела отключиться поскорее.
Но если не выпью, то не смогу. Мысли, мысли, воспоминания… Они разъедят мое сердце, унизят и расстроят еще раз. Я буду рыдать полночи и жалеть себя.
Открыла оливки, порезав себе только указательный палец. Левая рука слушалась плохо, и я старалась ее не тревожить.
— Надо будет сходить к хирургу, чтоб посмотрел, — сказала себе вслух и уселась на диван, подтаскивая бутылку.
Первый глоток опустился на желудок приятным успокаивающим зельем. Не стоит жалеть о том, что случилось. Нужно радоваться — я выбралась из западни. Я — в выигрыше, не они!
Второй и третий глоток подтвердили эту мою мысль. А вот на пятом я поняла, что чувствую себя жутко оскорбленной. Даже богиня не удосужилась заступиться за меня, как я заступилась за нее. Это несправедливо! И подло! Совсем не по-божески! И спасибо мне не сказала! И мазь не передала. И плечо теперь у меня по ее милости болит.
Комрей — вообще, гад. Дался ему этот камень? Я бы и сама отдала, если б попросил.
А потом меня накрыла жалость.
— И Астор, Астор… Как он там, бедненький? Смог выбраться из замка или нет? Помнит меня? Или у них снова эта, спираль времени?..Петля!
Когда я выпила полбутылки, язык уже прилично заплетался. Я вышла в коридор и присела на старенький трельяж, который позаимствовала у мамы. Денег купить хорошую мебель в прихожую не было, и родители отдали, как временный вариант.
Я села на хлипкую тумбочку и вгляделась в изображение.
— Светло-волосая девочка. Сим-патичная! Двадцати ся-ями годкоф! — коверкать буквы получалось как-то само собой, — Сво-бод-на-а! Как луна! Как…
Я уткнулась лбом в зеркало и закрыла глаза. Меня мутило. Мне было плохо, и никакой алкоголь не разбавлял этой дикой щемящей тоски.
Подумалось, что я никогда не увижу Астора снова. Никогда.
И это оказалось так больно, что я едва могла вытерпеть. Словно тысячи мечей, заточенных на тысяче лун, разом вонзились в мое сердце.
[i] «Императрица» — сл. И муз. И.Николаева
Глава 37
Всё произошло слишком быстро. Впервые я впал в глубокую растерянность и не знал, как реагировать.
И отреагировал неверно. Но как поразила меня эта новость!
В самое сердце!
…Эррис убила моих родных. Не я стал причиной их гибели, не я! Она. Подозревал ли об этом? И да, и нет. Раньше не верил, что мог так напугать, думал, что Комрей соврал. Оговорил меня. Но других виновных не было, и всё сводилось ко мне.
Потом как-то привык. Винил себя и жил с этой ноющей тупой болью.
Всё это время Эррис была поблизости. Она смеялась, жила, развлекалась и, по-видимому, не слишком переживала по сделанному.
Как она мне однажды сказала:
— Я — богиня судьбы. А значит, я и есть судьба. Я — то, что должно случиться с тем, кто мне встречается. Забавно понимать, что каждое мое действие несет радость или боль. Я — вне понятий добра и морали, я — перст указующий, я — доброе зло, я — то, что нужно этому миру как воздух.
В тот момент что-то покоробило меня. Но я не решился развить свою мысль и возразить. Мне было семнадцать. Я был юн и по уши влюблен в Эррис.
Так мне тогда казалось.
После измены я прогнал ее. Прогнал, не задумываясь. Подлость прощать нельзя. Но и чувствам не прикажешь. Я видел ее во снах. Скучал по ней и ее обществу, тянулся к ней. Иногда она отвечала и я видел сны… В те короткие мгновения я был счастлив.
Теперь же я знаю, что Эррис была корнем всех бед. Таила в себе зло, вела подковерные интриги и сталкивала меня с братом лбами.
Возможно, она с самого начала решила передать божественную искру Комрею потому, что любила его. А со мной — лишь играла.
Но никакая игра не вернет две загубленные жизни. Два года я жил в давящем чувстве вины. Нес тяжесть затворничества и переносил злость с себя на брата, вымещая ее, бунтуя и сопротивляясь.
А теперь, получается, что мое имя обелили. Обелили?! Но какой ценой!
Комрей знал, как всё обстояло на самом деле, но не выдал богиню. Наверное, рассудил, что я всё еще питаю к ней нежные чувства и не поверю его обвинению.
В конце концов, это я напился до беспамятства. Это я повел себя неблагородно, недальновидно. Обвинил во всем брата, не захотел принять выбор судьбы — принять его назначение Хранителем.
Не знаю, поверил бы я его словам тогда. Комрей был для меня самым страшным судьей и обвинителем.
Сегодня же всё перевернулось. Мой мир разрушился, а нового не было, и сам я застрял на перепутье этих миров. Мои планы разрушились, я не знал, во что выльется следующая секунда, и оплошал.
Чертовски оплошал.
Когда выдавал тайну Эррис, я еще контролировал ситуацию. Постарался столкнуть их лбами, рассчитывая, что пока они будут спорить, мне удастся убедить Елену бежать. Брат обожает артефакты, мечтает собрать все три сильнейшие. Грезит об этом с малолетства. Кольцо матери, часы отца, камень богов — вот, наше наследие. То, что веками хранилось в нашей семье.
Но события приняли чудовищный оборот.
Зачем Елена прыгнула под меч? Как глупая мысль взбрела ей в голову? Зачем? Пожалела одну вероломную богиню? Решила завершить бесконечный круг лжи, в который непроизвольно оказалась втянута?
Ей не удалось. Ложь только усмехнулась жалкой попытке иномирянки, раскрыла свою зубастую пасть и проглотила бедную девушку целиком.
Я не поверил своим глазам, когда Комрей пронзил ее насквозь. Это было так чудовищно и неправильно, что я впал в ступор.
Елена не должна страдать. Я думал, Комрей проникся к ней симпатией. Я думал…
Кровь капала на паркет, а я не мог понять случившееся. Думал, что брежу. Потом Рэй дернул меч на себя, и кровь разлилась по всему миру.