я и повторяет всё снова. Я слежу за каждым его движением, жду ответа, раздражая его своим присутствием. И знахарь сдаётся, когда из-за моего тяжёлого взгляда в третий раз пересчитывает ингредиенты и каждый раз сбивается со счёта.
– Хорошо, княжна. Я расскажу, но повторяюсь, что глупые байки это, так как при моей жизни не было ни одного человека, кто бы подтвердил этот способ.
– И всё же! – не отступаю я.
– Ты же знаешь историю про колдуна в Зимнем лесу?
Я киваю. Все знают. Говорят, что Ноябрь одолел всех декабрьских колдунов и трёх зимних братьев, но по случайности, недосмотру или просто невезению один колдун всё-таки выжил. Некоторые считают, что именно он поддерживает холод в заснеженной части Зимнего леса и надеется, что однажды ему повезёт вернуть Декабрь к жизни. Теперь я знаю легенду про душу Декабря, может, её колдун ищет или хранит там в лесу.
Кто-то говорит, что колдун давно мёртв, кто-то, что он хоть и был человеком, но остановил для себя время, поэтому там бесконечная зима, а колдун бессмертен, пока не покидает своих снежных пределов. Никто, по правде говоря, не знает, жив ли он до сих пор. Люди не осмеливаются углубляться в тот лес настолько далеко, чтобы дойти до снега.
– В некоторых старых книгах написано, что лежащий там снег на самом деле из живой воды, – Всеслав непроизвольно понижает голос, словно, как и многие, верит, что любое упоминание о колдуне приносит несчастья.
– Что это за вода такая?
– Та, что излечит любую болезнь, заживит даже тяжелые раны, но нужно успеть вовремя. Не может только мёртвого поднять, а с остальным справится.
– То есть снег и есть вода?
– Да, снег – это замороженная живая вода. Нужно пройти в глубь леса, подальше, дойти до чистой поляны, найти нетронутый снег, растопить его в руках. Тогда и получишь живую воду. Но говорят, что сам себя ты излечить не можешь, нужно, чтобы кто-нибудь тебя напоил по доброй воле. Это условие.
– Это единственная трудность?
– Да, если не считать наличие колдуна, который свернёт шею любому, кто попытается украсть хоть немного его снега, – хмыкает знахарь, и мои плечи поникают при напоминании об этом. – Байки то, княжна, как и многое другое. Иди к себе, Яра. Тебе тоже нужен покой.
Ещё некоторое время остаюсь сидеть, надеясь, что Всеслав расскажет больше, но знахарь, занятый своим делом, явно не намерен и дальше обсуждать со мной слухи и сказки.
Разбитая, я тяжело поднимаюсь на ноги, подхожу к отцу, чтобы взглянуть на его бледное лицо. Пламя свечи рядом с кроватью беспокойно пляшет, заставляя тени искажаться. Теперь мне ясны изменения в его внешности. Он действительно выглядит хуже, но дело не в старости, а в болезни. Я поправляю верхнюю шкуру волка, дабы холодный воздух не поддувал и не крал тепло. Всё-таки выхожу из комнаты под пристальным взглядом Всеслава.
Без единой мысли иду по коридору обратно в свою спальню. В тереме гнетуще тихо и абсолютно темно, если не считать скудного света, что падает через единственное окно в самом конце у лестницы. Тихо захожу к себе, запираю дверь, сбрасываю сапожки и бездумно стягиваю кафтан с плеч. Морщусь, чувствуя, как начинает болеть лицо, вероятно, действие мази заканчивается.
– Яра.
Я вся вздрагиваю от голоса и моментально накидываю кафтан обратно на ночную сорочку.
– Яра, это я, – Илья медленно выходит из теней рядом с кроватью, я тяжело приваливаюсь к двери. От внезапного испуга ноги едва держат.
– Как ты сюда пробрался? – спрашиваю я как можно ровнее, но голос всё равно дрожит.
– Дождался, пока твоя няня уйдёт. Скажу честно, это было непросто. Она от тебя почти не отходила, – отвечает он, и натянутая улыбка никак не смягчает тревогу в голосе. Илья подходит ближе, позволяя мне лучше его разглядеть. – Я залез через окно.
Друг слегка наклоняется, и в слабом свете я замечаю усталость на его лице, под глазами появились синяки, а щетина отросла сильнее.
– Через окно? – переспрашиваю я.
– Да. Через окно.
– Сам забрался? – так же по-глупому продолжаю я уточнять очевидные вещи.
– Конечно сам.
– Правда залез через моё…
– Яра, прекрати, – шёпотом обеспокоенно останавливает он.
Я прихожу в себя, сосредотачиваясь на собственном дыхании и лице друга. Вспоминаю, что нужно моргать.
– Ты что, почти не спал?
– Не спал, – отвечает Илья, тянет ко мне руки и аккуратно обнимает.
Он впервые делает что-то подобное. Раньше Илья никогда не позволял себе ничего больше, чем вынужденные прикосновения при обучении стрельбе из лука. Он держит меня бережно, явно боясь причинить боль.
Я должна отстраниться, но вместо этого расслабляюсь, теряю последние силы и прижимаюсь здоровой половиной лица к его груди. Его беспокойное сердцебиение становится ровнее. От друга пахнет металлом и свежим сеном. Я вся обмякаю, полностью опираясь на Илью.
– Не стоило мне тебе потакать, зря я научил тебя стрелять, – с сожалением признаёт он.
Его рука вздрагивает, он один раз проводит ладонью по моим волосам. Не надо бы ему этого разрешать, но прикосновение меня успокаивает, я прикрываю глаза.
Такую трепетную заботу я чувствовала лишь от отца и Алёны несколько раз. При мысли об отце к горлу подкатывают рыдания. Не знаю, в какой момент слёзы собираются в глазах. Илья пугается, когда я громко всхлипываю в первый раз.
– Яра, прости, я сделал больно? – Он заботливо обхватывает моё лицо ладонями, но я не вижу ничего из-за слёз, всё кажется размытым. Едва ощутимо пальцами Илья касается моих щёк.
Мотаю головой, но вместо слов опять наружу рвутся сдавленные всхлипы. Раненая щека болит сильнее, когда мой рот сам собой искривляется от плача. Илья ведёт меня к кровати, сажает на край, а сам опускается передо мной на колени. Он рукавом косоворотки вытирает мои слёзы, тихо шепчет что-то успокаивающее, но я не слышу, только отчётливо ощущаю его пальцы в своих волосах. Эти поглаживания приятные и добрые, они согревают мне сердце, но я продолжаю плакать, пока страх от произошедшего с луком и новостей о болезни отца не выходит из меня горькими слезами, оставляя внутри пустоту.
– Моё лицо теперь совсем ужасно? – хрипло выдавливаю я, успокоившись.
– Не хуже, чем было, – неловко шутит Илья и натянуто улыбается, я слабо хмыкаю и несильно бью его босой ногой по бедру. Он отвечает тихим смехом и демонстративно трёт ушибленное место. – Я же пошутил, княжна. Ты прекрасна, как луна на чёрном небе самой длинной зимней ночи.
Знаю, что это шутка, но почему-то теряю дар речи. Этот комплимент и оскорбительный из-за упоминания зимы, и одновременно настолько неповторимый, что вряд ли мне когда-нибудь скажут нечто подобное. Улыбка Ильи медленно исчезает, а я взглядом скольжу по его лицу, будто впервые рассматриваю по-настоящему внимательно. Одёргиваю себя, когда рука чуть не начинает тянуться, чтобы прикоснуться к его волосам, узнать, какие они на ощупь. По телу поднимается странное тепло от мысли, что его правая ладонь расслабленно лежит на моём колене. Кажется, Илья даже не замечает этого, а я шумно втягиваю носом воздух.
– Что произошло с тетивой? – поспешно меняю я тему, ощутив странное волнение в груди, концентрирую внимание на боли у глаза, чтобы сбросить незнакомое наваждение.
Взгляд Ильи становится жёстче, темнеет от гнева.
– Я осмотрел тот лук. И не я один. Владимир и Исай тоже взглянули и пришли к такому же выводу. Тетива была не новая, но могла ещё прослужить пару месяцев. На месте разрыва она была подрезана.
– Специально?
– Да.
– И вы кому-нибудь рассказали?
– Я промолчал, князья поступили так же. Твоему батюшке уже тогда стало плохо, я не решился сказать, что всё могло быть подстроено. Он бы не успокоился, пока не нашёл виновника.
Благодарно сжимаю ладонь друга, которая продолжает лежать на моём колене.
– Яра, у тебя есть идеи, кто это сделал?
– Догадываюсь, – тихо отвечаю я.
– Твои сёстры? – с разочарованием спрашивает Илья, на что я отрывисто киваю.
– Они злопамятны, но вряд ли так жестоки. Скорее всего, просто хотели, чтобы я опозорилась, – зачем-то защищаю их я. Если это действительно дело рук Миры и Василисы, то оправдания им нет, но всё же я не хочу верить, что сёстры готовы меня всерьёз покалечить. – Хотя кто знает. Теперь-то я им точно не соперница, – с горечью добавляю я и тяну пальцы к повязке, но друг перехватывает мою ладонь.
– Оставь. Чем меньше будешь трогать, тем быстрее заживёт.
Илья остаётся ещё ненадолго. Отворачивается, пока я снимаю кафтан и забираюсь под одеяло. Болтает со мной немного, рассказывая, что все переживали обо мне, выдумывает, уверяя, что дальше всё будет хорошо. Что у меня никакого шрама не останется, а отец-князь встанет с постели здоровым как ни в чём не бывало. Знаю, что Илья врёт, но прикрываю глаза и не перечу, впитывая желанную ложь.
Глава 9
Со случившегося прошло шесть дней, и до моего совершеннолетия остаётся меньше недели. До приезда гостей я ещё предвкушала это событие как нечто поистине желанное, предчувствовала долгожданное чудо. Но теперь всё иначе. Я не верю, что что-то способно изменить произошедшее.
Отец вновь встал с постели, но он похож на бледную тень себя прежнего, слабеет день ото дня, словно каждую ночь стареет на несколько месяцев. Он дал своё благословение на брак Миры и Василисы. Сестрицы больше не смеются, понимая серьёзность ситуации. В один из дней они ходили за мной и молили о прощении, говорили, что знали: лук старый, но не хотели, чтобы со мной случилась беда. Я выслушала оправдания, но не увидела ни единой слезинки в их глазах. А когда поняла, что сожалеют они не о том, как поступили со мной, а о том, что последствия отразились на отце и их собственных жизнях, то с небывалой злостью захлопнула дверь своей комнаты перед их лицами.
Отец торопит Владимира и Исая, просит быстрее устроить свадьбы. Он уже не скрывает, что осталось ему немного. Боится, что не успеет о нас позаботиться. С горечью понимаю, что теперь, даже если Василиса с Владимиром уедут обратно в Истрог, то Мира и Исай точно останутся здесь. Встанут во главе нашего княжества, а Исая признают ренским князем. Значит, моё будущее в руках средней двуличной сестры и переменчивого князя, который часто смотрит на меня пристальнее, чем стоило бы тому, у кого есть невеста. Взгляд у него испытующий, будто ждёт или ищет во мне что-то, но никак не может найти.