– Отведи лошадь в конюшню и накорми, – приказывает он.
Я снимаю сумку с припасами и с опаской передаю поводья. Кажется, волосы на затылке поднимаются дыбом, когда Тень дружелюбно мне улыбается, чем пугает ещё больше.
– У т-т-тебя есть к-к-конюшня?
– Да, за домом. Сюда с севера иногда забредают кони.
Колдун не дожидается новых вопросов, сразу направляется к крыльцу и распахивает деревянную дверь. Я бросаю затравленный взгляд на полумесяц в небе. С горечью вспоминаю, что ещё немного, и мне исполнится восемнадцать. Я планировала провести эти часы по-разному. Ещё до отъезда Ильи думала, что буду вместе с ним есть абрикосовый пирог, украденный с кухни. Может, отец налил бы мне особенной приторно сладкой и такой хмельной медовухи из Яслагорского княжества, а сёстры искренне бы меня поздравили. Надеялась, что Алёна расскажет мне пару любимых историй или погадает на будущего мужа. Я даже предполагала, что проведу эту ночь в одиночестве, скучая по внезапно уехавшему другу. Но никак не могла представить, что застряну этой ночью в самом сердце Зимнего леса, в доме декабрьского колдуна, который и не колдун вовсе.
Возвращаюсь в реальность, когда дверь резко захлопывается, оставляя меня снаружи. Больше не мешкаю, поднимаюсь по ступеням, стряхиваю снег с сапог и прохожу в передние, совсем маленькие сени. Вижу, что колдун оставил здесь свои сапоги, поэтому тоже снимаю обувь, морщусь при взгляде на порванные сарафан и нижние штаны. Всё влажное от крови и снега.
Аккуратно тяну дверь в горницу на себя, всё тело напрягается при попытках за краткие секунды представить и приготовиться к тому, как может выглядеть жилище колдуна. Воображаю черепа, мёртвые туши животных, травы, камни и что угодно ещё, но теряю дар речи, заглянув внутрь. Увиденное приводит меня в замешательство, я так и застываю на пороге.
Весь пол укрыт местами протёртым ковром, чтобы ногам было не холодно. Справа большая белая печь, в которой горит огонь. Тепло распространяется по комнате и моему телу, и я перестаю трястись. Массивный деревянный стол у стены под окном и три стула. Несколько красивых сундуков из чёрного дерева, лавки вдоль стен, ещё один стол у печи для готовки. И всё бы ничего, если бы не жуткий беспорядок, который абсолютно точно доказывает, что этот колдун слеп.
Столы завалены бумагами, бутылками с какими-то жидкостями, ступками и рассыпанными сухими травами. На лавках, стульях и по полу разбросана одежда, а кое-где виднеются даже стоптанные сапоги. Большая часть одежды поношенная, порванная или настолько старая, что нити сгнили, позволяя материалу распадаться на куски. На всевозможных поверхностях встречаются многочисленные восковые свечи, большинство из которых сожжены до самого основания. Я в полнейшем недоумении оглядываю стол для готовки. Там есть кружки, горшки и тарелки, но многие из них испачканы, будто кто-то пытался готовить, но бросил это неблагодарное дело на середине.
С опаской втягиваю носом воздух, но, к счастью, в избе пахнет только углём, елью и яблоками.
– Чего стоишь, княжна? – интересуется колдун, проходя к своему столу.
Я с неподдельным изумлением наблюдаю, как он шагает по проторенной дороге среди хаоса, ни разу не спотыкается и не наступает на валяющиеся вещи. Либо он настолько привык и знает, где можно идти, либо не подозревает, во что превратил свой дом, расхаживая всегда по одному и тому же маршруту.
Натягиваю скованную улыбку и прохожу в помещение, прикрывая за собой дверь.
– У тебя очень… мило, спасибо.
Колдун бросает на меня взгляд, растягивая губы в хищном оскале.
– Очаровательно, как вы, смертные, врёте.
– Где я смогу поспать? – игнорирую его издёвку и меняю тему.
– На втором этаже несколько комнат. Можешь занять первую или вторую. Последняя по коридору – моя. Если тебе слишком холодно, сегодня поспи на печи. Огонь в ней никогда не тухнет, об этом не волнуйся. Но будь добра, позаботиться о себе сама, мёртвые тела в доме мне не нужны.
Вновь проглатываю резкий ответ на с лёгкостью брошенные колдуном слова о моей смерти.
– У тебя есть… какая-нибудь одежда, чтобы я могла переодеться?
– Вон там поищи. Может, что и подберёшь, – кивает он на массивный сундук в углу. – Делай что хочешь, княжна, а я устал. Не тревожь меня до утра.
Колдун идёт к другой двери, его поступь тяжёлая, он обеими руками опирается на свой посох, медленно продвигаясь вперёд.
– Спасибо, – тихо роняю я.
Хозяин дома открывает дверь и поднимается вверх по лестнице на второй этаж. Он никак не реагирует и не оборачивается, а его длинный влажный плащ тяжело тянется следом по деревянным ступеням.
Глава 16
Оставшись одна, я роюсь в сундуке колдуна. Имеющаяся одежда, естественно, мужская и в основном старая, но всё чистое и пахнет снегом и хвоей. С уходом хозяина жилища с моих плеч упало напряжение, но теперь я чувствую себя абсолютно разбитой и потерянной. Едва замечаю, как по лицу начинают течь слёзы, но продолжаю упорно искать, во что можно переодеться. Только это монотонное и простое занятие отвлекает меня от совсем отчаянных мыслей.
Снимаю одежду и аккуратно складываю на лавку, решая завтра попробовать всё починить. Нахожу кувшин с прохладной водой, таз и на вид чистую тряпку. Стираю свою кровь с тела, изумляясь отсутствию следов от ран. Надеваю длинную чёрную рубаху и затягиваю поясом на манер платья. А когда встречаюсь взглядом с самой собой в маленьком зеркале на стене, то не сразу узнаю. Кожа кажется ещё бледнее, чем раньше, губы потрескались, под глазами синяки, а сами белки красные из-за пролитых слёз. Пальцами растерянно касаюсь гладкой кожи на правой щеке. Рана от лопнувшей тетивы пропала, живая вода вылечила и её. Пытаюсь порадоваться чуду, но голова болит после всего произошедшего, и я забираюсь на печь. Здесь тепло, а благодаря нескольким одеялам – мягко. Заворачиваюсь в них и прячусь от своих проблем, не имея сил даже для новых слёз.
В Зимнем лесу стоит изумительно приятная тишина: здесь нет орущих петухов и нет людей, которые колют дрова или растапливают печь спозаранку. Поэтому утром я просыпаюсь поздно, солнце уже высоко. Просыпаюсь в полном, незнакомом мне ранее покое.
Оглядываю горницу при солнечном свете, который обильно проникает сквозь окна. Колдуна здесь нет, а беспорядок в избе кажется ещё ужаснее, но теперь вызывает у меня смешок. Прислушиваюсь к происходящему в доме, но не слышу ни скрипа половиц, ни звука шагов. Либо колдун по-прежнему спит, либо ушёл.
Нахожу подходящие штаны и надеваю под рубаху. Они велики, и приходится сильно затянуть на талии, но лучше так, чем ходить с голыми ногами. Колдун, конечно, слеп, но в одном импровизированном платье на холод из избы не выйдешь. Надеваю простой тёмно-серый кафтан на меховой подкладке. Он тоже велик, зато тёплый и жаловаться мне не на что. Переплетаю косу, доедаю свои припасы, что украла с кухни перед отъездом. Жую холодный пирожок с картошкой и рассматриваю помещение, не представляя, как колдун здесь живёт. Ест ли он, а если и ест, то что? Готовит ли сам? А если да, то страшно представить, что это за еда.
Не рискую подниматься на второй этаж к хозяину, а делаю то, что у меня получается лучше всего. Прибираюсь. Знакомое занятие помогает мне отвлечься от отчаяния, от осознания, что я застряла здесь надолго, от мыслей о возможном предательстве сестёр и об отце, который будет горевать, заметив моё исчезновение. Закусываю губу, проглатываю подступающие слёзы, думая о нём и Илье. Нет смысла рыдать. Этим я себе не помогу.
Уборка занимает несколько часов. Пробираюсь в конюшню, чтобы проверить Ягодку. Та выглядит спокойной и сытой. Удивляюсь, трогая расчёсанную гриву лошади. Позади дома замечаю колодец. Обхожу избу по кругу, проверяю ближайшие пристройки и нахожу небольшую купальню с медной ванной. Пока колдуна нет, исследую весь первый этаж, а когда в желудке вновь становится пусто, беру корзинку и брожу вокруг в поисках еды. Мне удаётся набрать полкорзины рябины и калины, но как бы я ни рыла снег, мне не попадается грибов или трав, из которых можно было бы сделать хоть какую-то похлёбку. Подумываю о том, что за грибами неплохо было бы выйти в ноябрьскую часть леса, но при воспоминании о лисах по спине проходит дрожь. Мой голод ещё не настолько силён, чтобы рисковать.
Колдун возвращается под вечер, когда я пересыпаю ягоды в горшок, намереваясь поставить их в печь, чтобы подтаяли. Мужчина распахивает деревянную дверь в горницу, делает несколько шагов и замирает как изваяние. Я сглатываю, стараясь не дышать. Наблюдаю за его растерянным выражением лица, пока он стучит концом посоха по полу вокруг себя, проверяя изменения. Колдун озирается, словно может видеть. С опаской подумываю, что, может, зря без разрешения трогала его вещи.
– Неужели ты здесь прибрала, княжна?
– Как ты узнал?
– Проходя в этом месте, я всегда ногой задевал какую-то тряпку, – белые глаза безостановочно исследуют окружающее пространство. Колдун делает шаг в сторону ближе к стене. Шагает с такой осторожностью, будто боится наступить в змеиное гнездо, и я вовремя прикрываю рот рукой, сдерживая смех. – Я прав! Ты прибралась.
– Немного, – вру я, не желая его стыдить. – Но, если ты против, я могу всё обратно раскидать.
– Не нужно, – усмехается он. – С этим я и без тебя справлюсь.
В этот раз не скрываю согласный смешок, особенно после того, как он прислонил свой посох к стене, снял влажную потрёпанную накидку и уронил её прямо на пол. Видимо, хотел положить на лавку, но промахнулся. Я снисходительно улыбаюсь, когда он даже не утруждается тем, чтобы поднять одежду. Колдун спокойно садится на один из стульев.
– Что ты делаешь? – интересуется он, а я удивлённо приподнимаю бровь.
Думала, что хозяин леса предпочтёт меня избегать, воспринимая как досадную помеху, но, судя по всему, уходить к себе в комнату так же быстро, как вчера, он не собирается.
– Подумываю приготовить морс из ягод. У тебя, случаем, нет еды? Или ты не ешь?