– Я… ем…
Я перестаю заниматься ягодами и с недоумением оборачиваюсь на собеседника – слишком неуверенным получился ответ на простой вопрос. Хмурюсь, не понимая, почему он вызвал у колдуна такую сложность.
– Точнее, ел. Без пищи я не умираю, но помню, что мне нравился вкус еды. Однако я ослеп и с тех пор не готовлю.
Понимающе киваю, вспоминая о грязных горшках и нескольких разбитых тарелках. Было похоже, что кто-то пытался готовить, но внезапно разозлился и бросил.
– Откуда ты брал еду? В лесу кроме замороженных ягод ничего нет, – я рада, что колдун не видит, как пристально я разглядываю его, подмечая каждое изменение выражения лица.
– Ты ходила в лес за ягодами? – уточняет он, но не дождавшись ответа, взмахом руки приказывает подойти к нему.
Я подчиняюсь, но дёргаюсь в сторону, когда он резко вытаскивает кинжал из ножен, что висят у него на поясе. Однако колдун переворачивает оружие и протягивает его мне рукоятью вперёд.
– Отрежь свой волос. Коса или даже прядь не нужна. Одного волоса будет достаточно.
Я делаю, как он просит. Затем колдун вновь убирает кинжал, поднимается, берёт свой посох и вкладывает его мне в правую руку, а мой же волос заставляет зажать в левом кулаке. Я сглатываю, ощутив прикосновение его тёплых пальцев. Кожа немного шершавая, обветренная на морозе, совсем как человеческая.
– Посох поможет тебе получить желаемое. Постучи дважды и подумай о том, что тебе нужно. Еду, конечно, придётся готовить, но все ингредиенты он тебе даст.
Я особо не верила в магию, но после снега и живой воды, встречи с колдуном и лисами – слугами Ноября – я ни капли не сомневаюсь в его словах. Прикрываю глаза, представляя муку, картофель, яйца, лук, капусту, грибы, сыр и различные фрукты. Желудок недовольно урчит от голода, когда я силюсь удержать в голове образы всех продуктов, которые только смогу припомнить. Сжимаю свой волос и два раза стучу посохом, как и было велено.
Изба на мгновение вздрагивает, по полу проходит короткая волна вибрации, и на этом всё. Я ждала каких-то звуков, света, запахов… что угодно. Может, я ошиблась, сделала неверно?
– Не слишком ли много для такого маленького смертного тела? – бормочет колдун, шумно принюхиваясь, а я распахиваю глаза, оглядываясь вокруг.
В горнице стало в два раза меньше свободного места, потому что остальное пространство заполнено мешками и корзинами с загаданными продуктами.
– Как это получилось? – Я отдаю ему посох и с изумлением отмечаю, что мой волос пропал. Кулак пуст, хотя я его точно не разжимала.
– Это посох и жизненная сила, что хранится в волосах. Сильнее всего волосы молодых. А ты совсем юна и, похоже, чиста, раз столько наколдовать смогла, – он обходит меня и, к счастью, не замечает, как недовольно краснеет моё лицо на последней фразе.
– А ты настолько стар и нечист, что сам наколдовать не можешь? – не сдерживаюсь я.
– Ты права, я стар, – фыркает он в ответ на мой оскорблённый тон и запускает руку то в один появившийся мешок, то в другой, – но тело моё чисто, если не считать того поцелуя, который мне пришлось тебе подарить, лишь бы ты перестала окрашивать мой снег своей кровью.
Я открываю рот, не в состоянии решить, на какое из многочисленных оскорблений в столь коротком предложении мне стоит ответить. Ему пришлось?! Он считает этот вынужденный поцелуй подарком мне? И будто я специально кровью истекала! Как вообще можно вложить столько в одну фразу?
– Это был мой первый поцелуй, между прочим! И колдун в Зимнем лесу был последним, кому я хотела бы его отдать, – запоздало нахожусь я с ответом, когда собеседник уже отошёл дальше, чтобы проверить корзинку с грушами.
– Тут мы с тобой квиты, княжна, – парирует тот.
Мой желудок позорно урчит в образовавшейся тишине, и у меня из головы вылетает язвительный ответ.
– Эти звуки же не означают, что ты умираешь? – колдун опять кривит рот в некотором отвращении, в очередной раз демонстрируя, что не в восторге от мысли, что придётся убирать моё мёртвое тело. Стыдит меня своей реакцией ещё больше.
– Да не умираю я! – недовольно бормочу в ответ, бесцеремонно отодвигая мужчину от продуктов. – По крайней мере, пока.
Колдун возвращается на стул, но теперь следит с опаской, будто в любой момент готов поить меня живой водой. Я быстро перебираю ингредиенты для пирожков и похлёбки. В тишине чищу и мою грибы, нарезаю, добавляю воду, другие овощи и травы. Ставлю горшок в печь. Колдун продолжает наблюдать за моими действиями в полной тишине, но скучающим вовсе не выглядит.
– Как называется драгоценный камень в твоём посохе? – спрашиваю я, желая развеять неловкое молчание.
– Мой посох создан всеми тремя зимними месяцами, и там нет драгоценных камней. В навершии действительно есть элемент, похожий на кристалл, но это живая вода из снега Декабря, замороженная в причудливую форму холодом и метелью Февраля, а древесина высушена морозом Января.
Я киваю, вспоминая его слова про сухую древесину, и бросаю заинтересованный взгляд на замороженный кристалл, что и вправду застыл в завихрении, словно под ледяным ветром.
– Куда ты сегодня ходил?
– Проверял окрестности.
– Ты часто так делаешь?
– Да. Каждый день я хожу, смотрю, чтобы не было мёртвых животных или людей на моей земле. Как я уже сказал, мёртвые тела и кровь оскверняют живую воду, поэтому ваши людские байки о жертвоприношениях просто смешны. Они идут вразрез с сутью этого места.
– А что ты делаешь, если находишь тех, кто ранен, но ещё жив? – стараюсь спрашивать равнодушно, скрывая волнение за монотонной работой, пока добавляю яйца в муку.
– Ты спрашиваешь о людях? – быстро схватывает колдун. – Такие встречались раньше, но последние пятьдесят лет сюда забредают единицы. Если они живы, но ранены, то пою их живой водой и вышвыриваю за пределы своих земель. Если хотят помереть, то пусть делают это на территории Ноября.
Я едва не выливаю всю воду в горшок, хотя нужно лишь немного. Теряюсь, перебарщиваю, и приходится добавить муки. Его ответ сбивает меня с толку. Получается, он вообще никого не убивает? В груди разливается умиротворяющее тепло, мне становится спокойнее. Однако не из-за того, что теперь не нужно его бояться, а потому что с первой встречи я надеялась, что нет в колдуне ничего злого. И каждый наш разговор подтверждал это.
– Ты не умеешь месить тесто?
Я подскакиваю на месте, когда колдун оказывается позади и заглядывает через моё плечо в сторону стола, на котором я готовлю тесто.
– Неужели княжна не знает, что делать дальше? – насмешливо интересуется он, намекая на мою заторможенность.
– Будто ты знаешь, как месить тесто, – язвительно парирую я.
– Знаю, – серьёзно кивает он.
Я демонстративно вываливаю перед колдуном вязкую смесь, та с грохотом падает на деревянную доску.
– Докажи! – предлагаю с вызовом.
Да что может знать о тесте бессмертный неряха в проклятом лесу? А ещё меня пытается стыдить!
Спесь сходит, уступая место сомнению, когда в ответ колдун хмыкает, уверенно снимает верхний кафтан и закатывает рукава нижней чёрной рубашки. Он тянет руки к тесту, но я перехватываю их, забыв о страхе. Перенаправляю его ладони к миске с водой.
– Вначале руки помой.
Дожидаюсь, пока колдун делает что велено, затем насухо их вытирает и вновь тянется к тесту, но промахивается. Шарит пальцами рядом. Я невольно улыбаюсь, уже аккуратнее беру его за кисти и кладу ладони на смесь. Первые движения колдуна несмелые, как если бы его пальцы и руки не совсем помнили, что делать, но постепенно он действует всё увереннее. Я завороженно слежу за тем, с какой лёгкостью он месит большой кусок теста, помогаю ему ещё пару раз найти муку, чтобы присыпать деревянную доску. Но дальше он ловко продолжает сам.
Зная, что он не видит, я не пытаюсь скрыть восхищения. Сам колдун кажется стройным или даже худым, но по открытым предплечьям понимаю, что он скорее жилистый, и эти руки при желании могут и шею свернуть. Прекрасно помню, с какой лёгкостью он сдавил мне горло. По щекам разливается смущение при взгляде на его мечтательную улыбку, будто готовка доставляет ему удовольствие. Возможно, его дни были настолько скучны и однообразны, что даже замес теста кажется ему забавой.
На меня опять накатывает сочувствие, я ощущаю его горькое одиночество почти так же отчётливо, как и запах ягод в избе. Колдун всё равно не видит, поэтому не прячу улыбку, когда он пару раз раздражённо дует на длинную прядь, что падает ему на глаза и щекочет нос.
– Завяжи мне волосы, княжна, – приказывает колдун, а я вся каменею, смущённая его просьбой, хотя догадываюсь, что он не придаёт этому лишнего значения.
Нахожу тонкий кожаный шнурок, привстаю на носки, чтобы собрать все его волосы. Они мягкие на ощупь, гладкие, распадаются легко, словно он их недавно расчесал. Аккуратно стягиваю их сзади в низкий хвост, и хозяин дома благодарит меня кивком.
– Что ты планируешь приготовить? – интересуется он.
– Похлёбка уже готовится, поэтому думала испечь пирожки с грушей или яблоком.
– С грушей, – сразу отвечает колдун. – Я люблю с грушей.
Я прикрываю рот рукой, приглушая смех. Он как ребёнок ставит мне условие, что желает отведать. Но из-за внезапных воспоминаний следующий смешок застревает в горле, и улыбка становится натянутой. Я беру груши, мою их и начинаю нарезать на столе рядом.
– Ты больше любишь с яблоками? – с замешательством спрашивает колдун, каким-то образом ощутив перемену в моём настроении.
– Я любые люблю. Просто мой друг Илья тоже любит с грушей. Вдруг вспомнила о нём.
– Твой суженый?
– Мой лучший друг.
– Ты увидишь его через год или даже раньше.
– Ты прав, – мысль о целом годе ужасает, но колдун пытается поддержать меня в своей странной манере, поэтому я соглашаюсь. – А ты? Как давно ты здесь?
– Не знаю, здесь всегда зима и тяжело понять. Я сбился со счёта после первого столетия. А с момента потери зрения прошло восемнадцать лет или около того.