Хозяин леса указывает на замешенное тесто, и я со снисходительной улыбкой хвалю его работу. Уголки губ колдуна дёргаются, и ему никак не удаётся скрыть горделивую, по-ребячески довольную ухмылку, будто не тесто замесил, а высшую магию продемонстрировал. Продолжаю я уже сама. Леплю пирожки, вытаскиваю готовую похлёбку, а потом отправляю тесто в печь. Бросаю взгляд в окно. Вечер пролетел легко и незаметно. Снаружи совсем стемнело, но в доме тепло и светло благодаря печи и многочисленным зажжённым свечам.
– Ты сказал, что отдал зрение ради защиты ребёнка. Что это был за ребёнок? – спрашиваю я, доставая две простые глиняные миски.
– Девочка, которой не повезло родиться между ноябрём и декабрём, – половник в моей руке вздрагивает, но колдун не знает об этом и продолжает: – Редко такое бывает, что ребёнок принадлежит двум месяцам сразу, но из-за чёрных волос отнесли её в лес, как поступают со всеми зимними детьми. Как я ни пытался отвадить Ноябрь, он всё равно её заметил, пожелал своей невестой сделать.
– С чего он решил сделать её невестой?
– Интересно ему стало.
– Интересно?!
– Да, – усмехается колдун, чувствуя моё изумление. – Когда-то давно Сентябрь, единственный из двенадцати месяцев, полюбил смертную и назвал своей невестой. С тех пор Ноябрь, любящий повторять за своим самым старшим братом, тоже невесту захотел. Мы все видели, как он недоумевал, следя за Сентябрём. Тот из-за привязанности к смертной испытывал человеческие эмоции, обычно нам недоступные. Он горевал после её смерти, а Ноябрь смотрел на брата, на его слёзы и смех, горе и радость как на неясную головоломку. Злило его собственное непонимание и решил, что смертная невеста – ключ к разгадке. Не знаю, чем ему приглянулась именно та девочка, может тем, что она и зиме принадлежит? Делиться Ноябрь не любит. Но сложнее стало с появлением Октября.
– Октябрь тоже хотел забрать того ребёнка?
Я разливаю похлёбку, стараясь ничем не выдать своего волнения.
Говорит ли он обо мне или был ещё ребёнок? Может, из другого княжества?
– Да, он тоже долгие годы смотрел на Сентябрь и не понимал его чувств, а когда Ноябрь выбрал избранницу первее, то Октябрь захотел её себе. Кто знает зачем. Может, чтобы защитить от Ноября, а может, чтобы убить. Почти забрали они её, однако я решил ребёнка не отдавать, ведь и зиме она принадлежит.
– Но зачем убивать?
– Затем, что в ней есть зима и осень, а значит, способна мне помочь. Знает Октябрь, что если поможет она мне, то братцу его младшему Ноябрю несдобровать за то, что он сделал с зимними братьями.
Если эта девочка я, то…
Все думают, что меня отвергли или просто не тронули.
Но оказывается, это колдун не дал меня забрать.
– Так та девочка и есть твоя невеста, которую ты ждёшь? – аккуратно спрашиваю я.
– Да.
– Она и вправду может тебе помочь?
– Да, но если она мертва, то шансов у меня больше нет, – ровно отвечает колдун.
Молюсь, чтобы руки тряслись не так сильно, пока несу полную миску к столу. Вряд ли колдун обрадуется, если я разолью на него горячую грибную похлёбку. Ставлю миску перед ним и аккуратно вкладываю деревянную ложку в руку, затем приношу свою порцию и сажусь с колдуном за один стол. Может, стоило бы бежать после слов о невесте, да только мне некуда.
– Почему ты зовёшь её невестой?
– Имя ее мне неведомо, да и Ноябрь злить весело. Знаю, что следит он, хоть и боится на снега ступить и встретиться со мной лицом к лицу.
– Ты сказал, что ты не колдун. Так как тебя зовут? – я удивляюсь своему спокойному тону, хотя внутри всё напряжено, а в горле ком едва даёт дышать.
Колдун поднимает на меня слепые глаза, и его губы расходятся в привычной мрачной улыбке.
– Все смертные знают моё имя, княжна. И тебе оно тоже должно быть известно.
Глава 17
Я не называю его имени, а колдун и не просит. Мы заканчиваем наш первый совместный ужин в длительном молчании. Мне слишком многое нужно обдумать, а хозяина этих снегов, кажется, вовсе не тяготит тишина. Я часто поглядываю в его сторону, наблюдая, как вначале он ест похлёбку, а затем пробует пирожок с грушей. Всё сложнее отделаться от мысли, что в своём ворчании он похож на старика, но капризами и беспомощностью – на ребёнка. Он даже оскорбляется, когда я предлагаю заштопать его плащ и кафтан. Правда, при этом я, не подумав, роняю, что, судя по стежкам, его одежду зашивал тот, кто иглу в жизни в руках не держал. Прикусываю губу, чтобы не смеяться, наблюдая за тем, как он оскорблённо округляет глаза.
– Ты не можешь наколдовать себе новую одежду? – спрашиваю я, оценивающе рассматривая зашитые дыры на плаще.
– Могу, но это лишняя трата сил, которых у меня и так немного. Раньше одежду мне приносил Март, но этот изворотливый пройдоха избегает меня около десяти лет.
– Март?! Настоящий Март месяц?! – подпрыгиваю я на месте.
– Именно он. И будь ты с ним знакома, княжна, так бы не радовалась. Такую чуму, как он, ещё поискать надо, – с недовольством хмурит брови хозяин дома, слыша восхищение в моём вопросе.
– Ты со всеми знаком?! А они сюда заходят?
– Иногда заходили. Особенно Март и Апрель.
– Правда, что Апрель самый красивый среди всех месяцев? – Я приподнимаюсь, опираясь на столешницу. – А позвать ты их можешь?
Колдун складывает руки на груди, откидываясь на спинку стула.
– Значит, тебе нравится Апрель, княжна?
– Я слышала, что он сказочно красив. В легендах говорится, что внешностью с ним могут сравниться лишь девушки, рождённые в апреле. Тяжело сомневаться, потому что моя сестра Мира рождена во второй весенний месяц и красивее неё нет во всём Ренске, – я не стыжусь своего воодушевления, выпаливаю всё, что знаю о весеннем месяце. – Если Апрель придёт, ты меня позовёшь? Хоть одним глазком позволь взглянуть!
Губы колдуна изгибаются в кривой усмешке.
– Твоя правда, княжна ренская, он очень красив, – колдун цедит эти слова с напряжением, почти сквозь зубы, – этот прохвост любит то юнцом появляться, то молодым мужчиной. Да таким, что нет ни одной девушки, которая перед ним бы устояла. Только крошит он сердца девиц с таким же треском, как весеннее тепло – лёд на реке. Всё ещё желаешь его увидеть?
– Да! – моментально отвечаю я.
– Как знаешь, – готова поклясться, что слышу, как скрипят его зубы, хотя улыбка на лице держится как приклеенная. Колдун не дожидается потока новых вопросов, а поднимается на ноги, громко отодвигая стул. – Я устал. Ты опять же вольна расположиться где хочешь.
Мои мысли в смятении, у меня ещё так много того, о чём хочется спросить, но колдун берёт посох и отправляется к себе раньше, чем мне удаётся сформулировать новый вопрос. В этот раз его шаги легче и идёт он увереннее, от чего я чувствую облегчение. Прибираю беспорядок после нашей готовки, беру одну свечу и решаю в этот раз выбрать себе комнату.
На втором этаже узкий коридор, а деревянные половицы тихо поскрипывают при каждом шаге. Хоть и было разрешено занимать любую из двух свободных комнат, но я не глядя открываю первую дверь по коридору, решая поселиться как можно дальше от хозяйской спальни, чтобы не тревожить колдуна. Всё-таки это его дом, и в любой момент он может передумать и вышвырнуть меня вон.
Большую часть маленькой спальни занимает просторная кровать с обилием подушек и несколькими тёплыми одеялами. Простой ковёр, стол с зеркалом, один-единственный, но массивный сундук и одно окно. Уверена, что здесь никто никогда не жил, но в комнате нет ни пыли, ни запаха затхлости. Постель заправлена свежим бельём, а в воздухе всё тот же запах елей и яблок. После волшебного посоха отсутствие пыли не удивляет меня вовсе, и я тушу свечу, переодеваюсь в длинную рубаху, что теперь служит мне ночным платьем, и забираюсь под одеяло. Оставшись вновь один на один со своими мыслями, я никак не могу справиться с потоком воспоминаний об отце, доме, Илье и даже сёстрах. Гадаю, стоит ли попросить колдуна отправить Тень с вестью отцу, но как отреагируют люди, заметив незнакомца? А если поймут, что я у колдуна Зимнего леса, то и вовсе побоятся мне помогать. Я стискиваю голову руками, вспоминая разговоры на рынке. При виде колдуна на княжеском дворе люди только убедятся, что от меня одни беды. Может, через год, после моего возвращения, против отца взбунтуются, обвиняя, что он укрывает декабрьскую колдунью. Тогда точно проблемы с урожаем на меня повесят. Нельзя отправлять Тень, нужно придумать что-то другое.
Прячусь с головой под покрывалом, пытаюсь контролировать слёзы, но те всё равно льются. Хоть меньше, чем в первую ночь, но, на беду, подобных ночей впереди у меня много.
На следующее утро я поднимаюсь пораньше, на рассвете. Хочу перехватить колдуна до его ухода. Но спустя час глупого ожидания понимаю, что он не спустится. Может, покинул дом, когда я проснулась, или ушёл ещё до рассвета. Я боюсь заблудиться в Зимнем лесу, поэтому остаюсь в избе и занимаюсь домашними делами. Моюсь в медной ванне, готовлю больше еды, чиню одежду колдуна, а свою отстирываю от крови и тоже зашиваю. Выношу из дома таз с окровавленной водой и вначале хочу выплеснуть её как есть, но замираю, глядя на белоснежный покров. Вспоминаю слова о том, что кровь оскверняет снег, поэтому раскапываю его руками до чёрной земли и выливаю розовую воду туда. Ухаживаю за Ягодкой и прогуливаюсь с ней вокруг дома, позволяя лошади размяться, но сама часто оглядываюсь в сторону заснеженных елей, каждый раз надеясь, что колдун вот-вот вернётся. Одиночество тяготит меня спустя всего пару дней, а он тут столетия.
Хозяин дома возвращается опять под вечер, мы вместе ужинаем запечённым картофелем с грибами, немного разговариваем, он ворчит, что не стоило так усердствовать с его плащом, когда пальцами проверяет аккуратные стежки, а я под стать ему ворчу, что он мог бы просто сказать спасибо.
На следующее утро я встаю раньше, караулю его ещё до рассвета, а колдун спускается ровно с первыми лучами солнца. Удивляется просьбе взять меня с собой. Не отвечает согласием, но и не противится. Криво усмехается в ответ, огибает меня как мешающий предмет мебели и покидает горницу, а потом и избу. Я следую за ним, стараясь не отставать, хотя ноги постоянно вязнут в снегу.