– Но ты говорил, что кого-то тебе удалось спасти.
– Удалось, – соглашается колдун. – Но ни одна из спасённых девочек не вернулась, ни одну из них зима не притянула назад. Я же более выйти за пределы леса не могу.
– А последняя девочка?
– Тот ребёнок… Возложил я на неё некоторые надежды, хоть и ноябрьская она, но и зимой тронута. Однако минуло восемнадцать лет, а девочка не вернулась. Зима и её не позвала. Может, и не было смысла её спасать, но я в качестве мести решил её отобрать у осенних братьев, так же как они часто поступали со мной, лишая возможности найти настоящую зимнюю невесту. Поэтому забрал я осеннюю и зову своей в насмешку над Ноябрём и Октябрём, что до сих пор злятся на то, как легко оказались мной одурачены.
– Ты не думал, что она – это я? – больно прикусываю язык, но сказанного не воротишь.
– Думал, но, схватив тебя в первый раз, не ощутил ничего. Нет в тебе ни присутствия зимы, ни осени. Ещё ты сказала, что волосы твои каштановые, но какая разница, правда всё это или нет. Главное, что я не чувствую в тебе того, что должен почувствовать в нужной невесте, – колдун заканчивает ужинать и вытирает руки о полотенце, я наблюдаю за его спокойными движениями.
Он смирился.
Вспоминаю, как отчаянно он колотил топором по льду. Сколько раз ему мерещилась трещина и он вновь начинал надеяться?
Колдун поднимается с места, неожиданно подходит ближе. Ахаю, когда он разворачивает к себе стул вместе со мной, будто я ничего не вешу. Опускается на корточки напротив и берёт мою левую руку в свои. Бережно гладит синяки, прося прощения за боль. Иногда его пальцы замирают на яшмовом кольце, но больше он не пытается его отобрать.
– Я благодарен тебе за заботу, Яра, – я вздрагиваю, впервые слыша своё имя из его уст. Думала, что он и не запомнил его, посчитав абсолютно ненужным. – И поэтому рад, что ты не тот ребёнок.
– Почему?
– Потому что мне неизвестна ваша смертная любовь. Несчастна будет моя невеста, – он улыбается ласково и печально. Он ещё не успел её найти, ту девушку, а уже сожалеет о том, что может сделать не так. – Если Март не успеет, а снега начнут таять, я исчезну раньше, чем след золота с тебя сойдёт. В то мгновение садись на свою Ягодку, княжна, и скачи так быстро, как можешь. Я не узнаю, выбралась ты или нет, но буду верить, что у тебя получится.
Я не представляю, что ответить на эти слова. Хочу поблагодарить и сказать, что он заблуждается, считая, что не знает любви. Ведь зачем тогда ценой своей жизни хранит души своих братьев, зачем каждый день хоронит мёртвых и кормит живых. Хочу, чтобы он забрал слова о своём исчезновении назад и не заставлял меня чувствовать, как слёзы собираются в глазах. Я плачу тихо, чтобы колдун не слышал. Он не касается моих щёк, не проверяет, но словно догадывается: поднимает руку и гладит меня по волосам. Неловко и неумело. Как если бы делал это впервые в жизни и слишком боялся причинить мне боль.
Глава 19
Ночью, убедившись, что колдун заснул, я выхожу из избы. Беру с собой свечу и металлическую кочергу, решившись на глупый поступок. Замираю на мгновение, оглядывая темноту вокруг, но оставляю сомнения и иду к заледеневшему озеру. На берегу нахожу крепкую на вид палку толщиной с моё запястье и тоже беру с собой.
Мешкаю только с первым и вторым шагом. Ступаю на лёд аккуратно, но, не ощутив опасности, иду дальше. Прохожу метров пятьдесят, нервно сглатываю, глядя назад на берег. Запрокидываю голову к затянутому облаками небу, те кажутся грязными на фоне тёмного свода. Пытаюсь отбросить тревожные мысли о том, что будет, провались я в воду.
Опускаю взгляд под ноги, всматриваюсь в ледяную, почти чёрную синеву, хоть что-нибудь разглядеть невозможно. Завораживающе прекрасное зрелище вызывает благоговение, которое усиливается страхом и неровным сердцебиением. Ночью здесь так тихо, что сейчас я не слышу ничего, кроме собственного дыхания. На всякий случай осматриваю берег в поисках нежеланных свидетелей, но ни колдуна, ни его Тени, ни даже животных нет.
Откладываю свечу и кочергу, сжимаю пальцами холодное дерево, вспоминаю, как своими глазами видела гниющие фрукты, а следом – чудеса живой воды. И как на себе испытала доброту колдуна, когда он спас меня, хотя все твердили, что нужно его бояться. Я видела его одиночество, и в горле встаёт ком от мыслей, что он отдал глаза ради этого места и ради того, чтобы я не досталась осенним братьям. Отдал зрение и совсем ослаб. Теперь мысль о Ноябре скорее пугает. Что было бы со мной, если бы Декабрь не вмешался? Понимаю, что должна помочь зимним братьям, особенно если это действительно в моих силах, но боюсь изменить ход истории.
Для храбрости напоминаю себе об отце, об Илье, его брате, о своих сёстрах и даже об Исае и Владимире. Всему живому конец, если круговорот года не восстановится.
Замахиваюсь палкой и со всей силы, пока не передумала, опускаю на лёд. Вся цепенею при звуке треска. Его эхо разлетается во все стороны, добирается до берега, пугая нескольких птиц на ближайших деревьях. Я замираю, боясь выдохнуть. Но трещал не лёд, а моё импровизированное оружие, в то время как на ледяной поверхности не осталось и царапины.
Хмурюсь, пережив первую волну тревоги. Замахиваюсь и вновь бью, но результат ничуть не лучше, чем в первый раз. На третьем ударе злюсь и луплю лёд так сильно, как только могу. Продолжаю, пока палка в моих руках не ломается надвое. Отбрасываю её, падаю на колени и прикладываю ладони к ледяной поверхности, как дура надеясь растопить ее, но прекращаю бесполезное дело, когда кожу на руках начинает нестерпимо жечь, а лёд остаётся целым. Подношу зажжённую свечу, но ничего не меняется. Берусь за кочергу, теряя остатки страха, опускаю металл на заледеневшую гладь, но и это не срабатывает. Повторяю, пока руки не начинают болеть от вибрации, идущей по кочерге в пальцы и ладони. В голос проклинаю холод и бью лёд каблуком сапога, даже прыгаю, намереваясь расколоть поверхность весом своего тела, но тот остаётся неизменным.
Зло выдыхаю, оставшись без сил, стираю рукавом капли пота со лба. Возомнила я о себе слишком много. Прав колдун. Я не особенная. Я ненавидела свои чёрные волосы, из-за которых выделялась, ненавидела быть непохожей на других в толпе. И теперь, став самой простой среди позабытых снегов в компании снегирей, колдуна и Марта, чувствую разочарование от своей бесполезности.
Я возвращаюсь в дом через час, проскальзываю внутрь бесшумно, пристыженная своей неудачей. Раньше я боялась рассказать колдуну правду о цвете своих волос, но теперь мне ещё страшнее признаться, что ребёнок, которого он спас и на которого надеется, оказался ни на что не способен. В груди сдавливает от мысли, как он будет разочарован, лишившись последней призрачной надежды.
На следующий день колдун возвращается к привычному для него распорядку, будто никакого разговора с Мартом и не было. Будто он никогда не говорил о своём приближающемся конце. Я хожу за ним, но мы почти не разговариваем. Мой затравленный взгляд всё чаще устремляется в сторону замёрзшего озера, и настроение портится при воспоминаниях о ночной неудаче.
Так мы живём ещё месяц, колдун продолжает существовать, как знает, а я при нём больше не завожу разговоров о его кончине и невесте, притворяюсь, что ничего не изменилось. Но пару раз в неделю по ночам всё равно хожу на озеро, повторяю свои попытки и каждый раз терплю неудачу.
По моим подсчётам, пошёл второй месяц зимы – время Января. Увидь меня отец и Алёна, решили бы, что я совсем одичала. Я не стесняюсь носить потрёпанную одежду, спокойно хожу с распущенными волосами, так как колдун слеп, а мы абсолютно одни. За прошедшие недели я узнала Зимний лес, привыкла переставлять ноги в снегу, и нынче это не кажется мне таким сложным. Ветер и холод уже не настолько болезненно царапают щёки, и я знаю, в какую одежду нужно одеваться, чтобы было теплее. В сундуках я нашла одежду на руки. Колдун долго и хрипло смеялся, услышав, что я впервые увидела шерстяные рукавицы. Среди людей давно никто такое не носит.
– Почему ты каждый день кормишь птиц? – спрашиваю я, опускаясь рядом с колдуном на камень. Он привык к моей компании и специально садится ближе к краю, оставляя место и для меня.
– Чтобы они не умирали.
– То есть тебе они нравятся, – с воодушевлением уточняю я.
– Закапывать мёртвых – утомительно, княжна, – с сухим смешком реагирует он. – Уж лучше пусть они будут живыми.
– Ворчишь и жалуешься, как старый дед.
Колдун фыркает в ответ на мою попытку его поддеть. Раньше он порывисто возражал, но теперь только усмехается.
– Что за вода в том замёрзшем озере? Тоже живая? – меняю я тему, наблюдая, как снегири беззастенчиво клянчат еду, прыгая у ног колдуна.
Птицы отъелись и совсем страха не знают. Привыкли к хорошей жизни, к тому, что он их регулярно кормит. Оглядываюсь на окружающие нас деревья – большая часть веток заполнена ожидающими угощения пичугами.
– Да, живая вода, но не такая, как в этом снеге. Там она чище и сильнее. Она бы даже мне могла сил придать, если бы я мог до неё добраться хоть на мгновение.
– Почему Ноябрь так теб… так вас ненавидит?
– Он нас не ненавидит, – поправляет колдун. – Он просто тщеславен и глуп. Уже наверняка сам осознал ошибку, но пока не хочет её признавать. Не желает взглянуть правде в лицо, а когда решится – будет поздно. Ноябрь – неприметный месяц, и брату это не нравилось. До него идут яркие Сентябрь и Октябрь, знаменитые своим багрянцем на деревьях и листопадами. А после Декабрь, укрывающий землю белым покровом. На их фоне Ноябрь был гол, грязен и холоден. Люди никак его не запоминали. В его период они думали о прошедших пожарах листвы и гадали о предстоящем снеге, а о самом Ноябре не говорили, словно и нет в нём ничего интересного.
– Теперь это не так, – я кутаюсь в кафтан, пытаясь избавиться от неуместной жалости к Ноябрю. Узнав правду о его лживой победе, я не хочу чувствовать к нему ничего подобного.