Все месяцы исчезают прямо у нас на глазах. Зимние братья распадаются на снег, а осенние – на жёлтые с красным листья. Мой отец и остальные мужчины одновременно ахают и отступают в страхе, бормочут про чудеса и колдунов. Отец заключает меня в крепкие объятия, словно я тоже могу так исчезнуть.
Я с тоской смотрю на то место, где мгновения назад стоял Февраль, он же колдун Зимнего леса, он же мой лучший друг Илья и человек, которого, возможно, я всё это время любила. Смотрю, и в груди становится холодно от мысли, что больше я его не увижу.
Глава 25
Конечно, когда я рассказываю всем историю о произошедшем, мне верят не сразу. Для пущей убедительности я отвожу отца и его воинов на поляну, где в первый раз взяла живую воду и встретила колдуна. Показываю глубокую низину, в которой раньше было озеро, покрытое льдом. Отвожу их к лесному дому, чтобы забрать Ягодку.
Дом, в котором всегда было тепло и горела печь, теперь, без поддерживающей его магии, кажется неестественно тёмным и заброшенным, хотя в горнице по-прежнему витает запах пирогов с яблоком и с капустой, что я испекла с утра. Груши закончились, и колдун с Ильёй были этим расстроены. Это воспоминание вызывает у меня улыбку, которая сразу вянет от мысли, что они – один и тот же человек, а настоящий Илья мёртв давным-давно, и мне теперь нужно как-то рассказать об этом Олегу и его отцу.
Мужчины осматривают дом, убеждаясь, что ещё недавно здесь кто-то жил, но им тяжело полностью принять на веру мои слова о том, что они видели трёх зимних братьев, а Исай и Владимир оказались Ноябрём и Октябрём.
Отец рассказывает мне, что князья Истрога не соврали. Владимир действительно подслушал разговор сестёр о том, что они подложили мне золотое кольцо, и всё рассказал князю. Отец в сердцах просит прощения, держа мои ладони в своих. Сожалеет, что не заметил наши с сёстрами разногласия раньше, но я успокаиваю его тем, что жива и в Зимнем лесу мне было хорошо, а Февраль обо мне заботился. Не решаюсь рассказать отцу правду, что лисы ноябрьские едва не убили меня в самом начале, просто вру, что они не давали мне покидать границ леса.
Под конец нашего разговора солнце закатывается за горизонт, погружая лес в сгущающиеся сумерки. Отец принимает решение переночевать в лесном доме, так как колдун его покинул. Мы растапливаем печь. Дружинники разбивают палатки поблизости, кто-то остаётся внутри, чтобы поесть или поспать в тепле. С трудом я рассказываю всю историю Ярославу и Олегу. Мне жаль видеть боль на их лицах от мысли, что их настоящий сын и брат умер много лет назад, но они сдерживают слёзы, только опущенные уголки губ и тени в глазах выдают их скорбь.
– А ведь мне временами чудилось, что вернулся он другим, – вздыхает отец Ильи, вертит в руках кружку с горячим сбитнем, который я для них разогрела, но так и не делает ни единого глотка.
– У меня тоже было это странное ощущение. Да и глаза его до похода в лес были светлее, а потом стали как вода в тёмной реке, – соглашается Олег. – Чувствовал я, что что-то не то, но решил не обращать внимания, предполагая, что нельзя вернуться после ночи в лесу прежним. Мы просто были рады, что Илья оказался жив.
– Правду говоришь. И я так думал, но сколько ни спрашивал, Илья отвечал, что не помнит. Повторял, что в Зимний лес не ходил и колдуна со снегом никакого не видал.
Мы с отцом молча слушаем их, Дарий кладёт широкую ладонь на плечо своего старого друга, поддерживает как может.
– Думаешь, Яра, он нас помнит? Теперь он вновь Февраль. Думаешь, он узнает нас при встрече? – со слабой надеждой спрашивает Олег. – Всё-таки он братом мне был столько лет. И… даже не знаю.
– Помнит, – заверяю я его. – Он сам мне сказал, что помнит всё и всех. Он и Февраль, и Илья одновременно, но вернётся ли он… встретим ли мы его ещё раз… Я не знаю.
С трудом выговариваю последние слова, пытаюсь подготовить не только их, но и себя. Илья один из двенадцати месяцев. Продолжительность наших жизней – будто минуты, если не секунды по сравнению с тем, что он прожил. Может, ещё пару часов назад его обуревали эмоции и знакомые нам человеческие чувства, но кто знает, что с ним происходит сейчас. Может, он уже начал нас забывать.
Нехотя, но отдаю мартовский оберег Ильи его брату. А потом в первый и последний раз поднимаюсь на второй этаж и захожу в комнату, которая принадлежала Февралю. В ней ярче всего ощущаются нотки яблок с примесью древесного аромата. В комнате знакомый беспорядок, но это вызывает у меня печальную улыбку.
Что бы он сказал, узнав, каким неряхой был?
Почему-то мне кажется, что он бы смутился, но скрыл стыд под напускным раздражением.
В его спальне стол, заваленный старыми свечами, книгами и сушёными ягодами. Стул и массивный сундук, куда запихнута старая одежда впопыхах, так что крышка закрыта неплотно и наружу торчит рукав тёмно-синего кафтана. Просторная кровать с балдахином из тёмного дерева. Подушки и одеяла сбиты. Я бросаю взгляд в окно, за мутным стеклом снег медленно продолжает кружить, падая на землю.
Я не думала, что тоска по колдуну будет похожа на нынешнюю боль, словно мне вырвали сердце, оставив на его месте пустоту. Мне так о многом ещё нужно было его спросить.
В странном порыве роюсь в вещах колдуна. Нахожу простой, но самый целый и тёплый на вид чёрный кафтан с отделкой из серебряной нити. Без раздумий сбрасываю свой поношенный и надеваю тот, что принадлежал Февралю. Он мне велик и пахнет пылью, и всё же слабо я ощущаю запах ягод. Он так часто носил ягоды в карманах, что вся его одежда пропахла ими.
Я позволяю себе улыбку, ведь все зимние братья живы, а я более не пленница в лесу. Следом за улыбкой с губ сам собой срывается горький вздох. Мне хочется разрыдаться в голос, но я до боли закусываю губу, молчаливо роняя слёзы.
Мы покидаем лесной дом на рассвете следующего дня. Собирая вещи, я не смогла найти ничего значимого, что хотела бы взять. Всё самое важное для меня уже покинуло эту избу, поэтому единственное, что я уношу с собой, – это воспоминания и поношенный кафтан Февраля, что нашла вчера.
Зимняя часть леса остаётся позади, и когда я почти уверена, что мы должны попасть на территорию Ноября, вокруг продолжает лежать снег. Не таким плотным покровом, но всё же снег, которого здесь раньше не было. Пройдя ряды голых берёз, мы выходим за пределы леса, и нашему взгляду открываются поля и равнины, прикрытые белым покрывалом. Все в изумлении замирают, оглядывая преображённый пейзаж. Я в отличие от всех остальных привыкла к снегу, но даже у меня дыхание перехватывает от морозной дымки и бледного солнца, медленно поднимающегося на западе. Кажется, что у этого белого мира нет конца, а мы в середине неизведанной пустоты.
Дальше мы движемся по тракту аккуратно, не рискуя пускать лошадей быстрее чем рысью. Постепенно солнце поднимается, снежные облака расходятся, открывая до рези в глазах голубое, бесконечно высокое небо. Туман рассеивается, а воздух кажется кристально чистым. Мы видим рощи и деревни далеко впереди. Морозный воздух щиплет ноздри.
Зима вернулась.
Январь обещал, что будет мягким в этом году.
А за ним придёт Февраль.
Эта мысль воодушевляет, наполняет новой волной надежды, и я ёрзаю в седле. Вглядываюсь в лица людей, пытаясь понять, как они относятся к возвращению зимы. Волнуюсь, что люди будут напуганы и проклянут меня, если узнают о моей причастности к возвращению холодов. Вряд ли кто-то станет слушать, что без зимы земля стала бы полностью отравлена и её истощение привело бы к голоду. Скорее они решат, что я действительно декабрьская колдунья и принесла им морозы и длинные ночи, как многие и бормотали, посматривая мне в спину.
Однако, к моему удивлению, когда мы проезжаем деревни, люди скорее восхищены тем, как выглядит мир в белом, морозном одеянии. Холодный воздух хоть и кусает, но вызывает незнакомые ранее чувства. Дети с собаками играют в снегу, а взрослые с большей опаской, но тоже пробуют новое явление. Вряд ли их веселье продлится долго, но эта зима будет короткой. Постепенно нам нужно к ней привыкать.
Мы возвращаемся в Ренск ближе к закату. Дорога заняла больше времени, чем когда-либо. Лошади не привыкли к снегу, поэтому мы не торопились, стараясь как можно меньше рисковать их здоровьем.
Алёна и остальные жители княжеского двора встречают меня со слезами. Я улыбаюсь, разглядывая знакомые лица, обнимаю их, благодарная за искреннее беспокойство. Няня и повариха начинают плакать, несмотря на попытки сдерживаться.
Отец опять при всех заявляет, что сажает меня в доме под замок на целый год. Теперь я вновь буду под постоянным присмотром. В этот раз его строгость вызывает у меня понимающую улыбку. Я не противлюсь и не спорю. Мне некуда сбегать, уверена, что Февраль больше не вернётся в тот лесной дом.
Мне не к кому бежать.
Поэтому я просто киваю, соглашаясь с наказанием.
В доме нас встречают Василиса и Мира. Сестрицы бледны и напуганы. Не знаю, что именно их беспокоит. Боятся они того, что я осталась жива, или же сожалеют о содеянной глупости. Я не верю их виноватым лицам и взглядам, стыдливо устремлённым в пол. Со спокойным безразличием рассматриваю их непривычно тусклые наряды. Вместо ярких сарафанов они надели сдержанные платья, светлые волосы заплетены в простые, ничем не украшенные косы, на пальцах нет любимых перстней. Пережитое за последние дни отняло у меня силы даже для злости.
Отец делает им строгий выговор, несколько раз повышает голос, наказывая. Будь они младше, он бы их выпорол. Редко, но случалось, что мы сердили его настолько сильно. Сейчас же мы – взрослые девушки и громкие выговоры единственное, что он делает, понимая, какой позор может принести порка.
Я не вмешиваюсь и не наслаждаюсь их унижением при наших нянях, домочадцах и некоторых мужчинах, приближённых князя. Стою чуть в стороне и изредка с тоской поглядываю в окно, где вновь валит пушистый снег. Женщины с кухни суетятся, растапливая печь, чтобы в доме было тепло.