После разговора с Ярославом и Олегом ко мне он так и не подошёл. Наша короткая ссора при всех – единственное, что мы сказали друг другу.
– Где он? – с ходу спрашиваю я у Января, стоя на княжеском дворе в слабом свете нескольких факелов.
Солнце село часа четыре назад, и пир закончился. Многие разошлись по своим комнатам, а братья-месяцы вышли наружу, чтобы попрощаться. Среди двенадцати только зимние братья и Март решили принять предложение отца и переночевать в наших гостевых спальнях. Хотят дождаться обещанного князем решения. Я выскользнула из дома следом, старалась сделать это как можно незаметнее, поэтому даже не накинула верхний кафтан.
Январь с наигранным недоумением оглядывается вокруг. Я знаю, что Февраль вышел с ними, но сейчас его рядом нет.
– Не знаю, княжна. Может, бродит по любимым местам? – расплывчато отвечает он, но резко хватает меня за локоть, когда я собираюсь уйти. – Что ты собираешься делать?
– Найти его.
– Тогда я хочу, чтобы ты кое-что узнала, – непривычно серьёзно говорит Январь. – Ему было тяжело, Яра. Все эти месяцы я держал его от тебя подальше, ждал, что брату полегчает, что его человеческие эмоции поутихнут, исчезнут в вечности.
Он замолкает, внимательно смотрит мне в глаза, проверяя, осознаю ли я серьёзность его слов.
– Значит, это ты его не пускал?
– Да. Из всех нас лишь Сентябрь когда-то любил смертную. Мы помним, как плохо ему было после её кончины. Поэтому он братьев своих в споре за тебя не поддерживал. Я думал, что пройдут у Февраля эти человеческие эмоции, если удержать вас на расстоянии. Надеялся, что он тебя забудет.
Я делаю несколько вдохов и выдохов, боясь, что дрожь в голосе может выдать мой страх.
– Они прошли? – как можно ровнее уточняю я.
– Он мучился от каждого твоего зова, время шло, но ничего не менялось. Поэтому ни один из нас не был против и не решился возразить его желанию прийти к тебе, когда брат услышал о князьях, едущих к тебе свататься. Все эти человеческие эмоции… среди нас всех Февраль, наверное, единственный действительно теперь похож на смертного. Это немного… тревожит, – Январь смотрит на меня с недоумением и вопросом во взгляде, будто не уверен, правильное ли выражение подобрал. – Я мало разбираюсь в этом, но мне… приятно, – Январь пробует последнее слово на вкус, как недавно выпитый хмель, – приятно видеть брата улыбающимся и… счастливым, после того как он столько времени провёл в одиночестве в лесу. Однако улыбается он только при разговоре о тебе.
Я сама не знаю чему, но согласно киваю. Иду на конюшню, а тонкое покрывало снега тихо поскрипывает под моими сапожками. Я приоткрываю дверь аккуратно. Неловко оглядываю стойла и лошадей, насколько хватает света одиноко горящей свечи на специальном каменном подсвечнике. Вглядываюсь в пляшущие тени и обнимаю себя за плечи.
– Опять крадёшься, княжна?
Илья любил повторять этот вопрос. Он задавал его нарочито громко, а потом смеялся, когда я подскакивала от испуга. Теперь же Февраль говорит знакомую фразу тихо, почти шепчет, и я поворачиваюсь к нему медленно. Даже жемчужины на ряснах не стучат друг о друга.
Он выдыхает облачко пара, осматривает меня с головы до ног и поднимает взгляд обратно к моему лицу.
Что я должна ему сказать?
– Принесла мне что-нибудь, Яра? – так же тихо интересуется он, а его глаза блестят в слабом освещении.
– Да, – на выдохе отвечаю я, вспоминая его пылкое признание перед всеми.
– Снова пироги? – слабая улыбка трогает его губы, но мне не до смеха.
– Нет.
– Тогда что?
– Моё сердце.
Я успеваю лишь моргнуть, как Февраль уже стремительно приближается. Я запрокидываю голову, чтобы видеть его лицо. Он подхватывает меня за талию, и я судорожно вздыхаю, когда он с лёгкостью поднимает меня и усаживает на ближайший тюк сена. Наши лица оказываются на одном уровне, я тянусь к нему, обнимаю за шею, и он накрывает мои губы своими. Поцелуй жадный, требовательный, моментально становится глубже. Илья обхватывает меня руками за талию, притягивает так близко, что становится жарко, а его сердцебиение отдаётся у меня в груди. Я торопливо распахиваю его верхний кафтан. Чувствую, как напрягаются мышцы груди под тонкой рубашкой и моими ладонями. Он – Февраль, третий зимний месяц, но стоит ему сжать моё колено пальцами, провести рукой по бедру, и воздух вокруг нагревается, как в начале лета.
Илья снимает мой кокошник и откладывает в сторону. Он разрывает поцелуй, но не отстраняется, я продолжаю ощущать его горячее дыхание на щеке и губах. Он перекидывает мою косу, вновь гладит чёрные пряди. Не раздумывая, я дёргаю за ленту, и та развязывается, Февраль поднимает на меня взгляд, и в его глазах горит невиданный мной ранее огонь.
– Продолжай, – говорю я.
И он пропускает мою косу сквозь пальцы, медленно, с приятным мне благоговением расплетает волосы. В его улыбке удовольствие, внутри всё трепещет от радости, что ему приятно даже столь простое действие.
Прав был Исай, говоря, что в следующий раз мою косу будет расплетать жених. Может, отец ещё сомневается, но я свой ответ уже дала.
Февраль запускает руку в мои распущенные волосы, аккуратно сжимает их в кулак у шеи, заставляет меня запрокинуть голову, а с губ слетает первый стон, когда он губами приникает к моей шее, спускается по ней ниже до ключиц. Я с силой сжимаю его плечо. По телу проходит дрожь из-за желания и контраста его горячего языка и холодного воздуха.
– Ты собираешься её съесть?
Неожиданный вопрос заставляет нас замереть. Февраль отпускает волосы, отрывается от моей шеи и поворачивает недовольное лицо в сторону Марта, который стоит в стороне и с интересом наблюдает.
Я пытаюсь восстановить сбитое дыхание и успокоить бешеное сердцебиение. Не вижу, какие эмоции отражаются в глазах Февраля, но чувствую, как напрягаются мышцы на его руках, а воздух вокруг становится холоднее, даже потрескивает. Он опирается правой рукой на соседние тюки сена, и те покрываются инеем под его пальцами.
– Ты собираешься её съесть? – повторяет Март, когда никто из нас не даёт ему ответа. – Не знал, что люди едят друг друга. Это странно. Не ешь сестрицу, братец Февраль, разговаривать с ней приятно. Да и пироги она печь умеет.
– Убирайся, – хриплый голос Февраля низок и угрожающе холоден.
– На пиру ты говорил о доме. Вы теперь отдельно будете жить? Вы мне оба нравитесь, и я буду к вам почаще на трапезу заглядывать, – довольно заявляет Март, растягивая губы в солнечной улыбке и игнорируя недовольство своего зимнего брата.
– Не будешь, – отрезает тот.
– Буду! Честно буду! – порывисто заверяет мальчишка, неверно истолковав ответ Февраля. – А если хочешь, каждый день могу заходить!
Я не могу сдержать смеха, когда Февраль бросается к Марту, а тот взвизгивает, замечая гнев брата, смеётся и снова исчезает. Илья шипит и грязно ругается, хватая воздух. Прикрываю рот рукой, но смех рвётся пуще прежнего. Черты лица Февраля смягчаются, когда он поворачивается ко мне с виноватой улыбкой.
– В будущем году напускай ему метелей, – предлагаю я, и зимний месяц смеётся в ответ тихим, вибрирующим смехом, который отдаётся у меня в груди.
– Его появление ужасно раздражающе, но это к лучшему, – в противовес своим словам разочарованно признаётся он. – Я должен быть сдержаннее и дождаться позволения твоего отца. Знаю, что для тебя его мнение важно.
Он вновь обнимает меня за талию, но теперь опускает на землю. Отдаёт мне кокошник, а вот ленту из волос прячет в кармане своего кафтана.
– Отступишь, если отец не разрешит?
– Не отступлю, – едва касаясь моей щеки пальцами, отвечает он. – Уже и так все считают, что я крал младенцев и убивал каждого, кто совался в мой лес. Звание похитителя молодых дев хуже мне не сделает.
Я согласно киваю и счастливо улыбаюсь, помня все слухи о колдуне из Зимнего леса.
Глава 28
На следующий день отец дал своё согласие.
Только попросил князь у Февраля, чтобы тот перестал всем встречным представляться как третий зимний месяц, поэтому с того момента все начали вновь звать его Ильёй.
Мои старшие сёстры сыграли свои свадьбы. Они получились именно такими, о каких тем мечталось: с громким празднеством, шумным весельем под барабаны и гусли и пиром до рассвета. Затем Василиса и Владимир уехали жить в Истрог, и сестра моя старшая стала княгиней истрогской. Мира и Исай остались жить в Ренске, чтобы встать во главе княжества, когда отцу станет тяжело заниматься делами.
Мы с Ильёй тоже остались в Ренске. Свадьба наша была проста и незаметна по сравнению с праздниками сестёр, но с нами была вся моя семья и остальные братья-месяцы. Я всё продолжала удивляться их странным отношениям: ещё недавно они с Ноябрём скрещивали мечи, а следом он поздравил нас со свадьбой. Вероятно, это отпечаток слишком долгой жизни, даже после серьёзных ссор память о них не живёт дольше нескольких часов.
Илья вместе с Январём и Декабрём действительно построил нам потрясающий двухэтажный дом, не где-нибудь, а в лесу позади княжеской усадьбы, ровно на той же опушке, где мы часто тренировались с ним вдвоём. И дом этот стал словно та изба в Зимнем лесу с неугасающим огнём в печи, теплом и приятным запахом груш, пироги с которыми мужу больше всего по душе. Так мы и живём. Вроде в Ренске, но и в стороне от остальных.
Февраль с небывалым рвением вернулся к тренировкам вместе со старшим братом Олегом. Помимо дома он построил конюшню, получая удовольствие от работы с животными. От привычки подкармливать птиц Февраль так и не отделался, поэтому снегирей, свиристелей, синиц и прочих пернатых вокруг нашего дома поселилось больше, чем надо.
Обычные повседневные дела Февраль воспринимал как диковинный опыт, словно занимательное волшебство. Я научила его нормально чинить одежду, при любом удобном случае напоминая о его неуклюжих попытках, когда он жил в лесу. Колоть дрова он отказывался вначале, решив, что бесполезное это занятие, раз печь благодаря колдовству горит, но однажды попробовал и так развеселился, что Января с Декабрём позвал, а следом ещё и свою Тень заставил научиться.