Я чувствую влагу на щеках, и быстро стираю ее рукавом.
— Я думала, тебя убили! Я каждый день думала о том, через что ты прошел, каково тебе было. Я…
Начинаю метаться между детей. Безумия слишком много. Уйти бы немедленно. Убежать, улететь. Убраться отсюда, чего бы это ни стоило!
Не могу оставить мальчиков. Не могу оторвать их от еды. Я… беспомощно всплескиваю руками.
Столько раз представляла, как бы это было. Как бы мое чудо могло осуществиться. Воровато прокручивала в голове, сидя у камина или укрываясь одеялом в холодной постели. Что бы я почувствовала, как бы бросилась ему на шею, как бы кричала. Вопила. Сколько бы всего ему выдала!
Боже, я бы вопила на всю округу.
Пустота внутри безграничная. И такой же силы безысходность.
Его спокойствие говорит о том, что ему плевать. Совершенно плевать!
Может, я просто с ума сошла? Он же молчит. Ничего не объясняет. Теперь мне кажется, они вообще не похожи.
Я просто всплескиваю руками.
Я всплескиваю руками еще раз и еще.
Пораженно открываю рот, закрываю. Мямлю что-то.
И тихо спрашиваю:
— За что? За что так больно?..
Северянин присаживается за столик и, сложив руки, смотрит на меня как будто устало.
— Тебе не нужно было искать со мной встречи. — Качает головой. — Упорная маленькая девочка.
— Скорее, глупая.
— Да, глупая. Ну что ж. Теперь все будет по-другому.
— Венера… бизнес… у тебя жизнь, оказывается. Нормальная другая жизнь!
Правда заключается в том, что все это время я оплакивала чужого мужчину. Которому не было до меня никакого дела.
У которого параллельно со мной была невеста. И для которого наш роман вообще не имел значения.
Я подхожу и обнимаю мальчиков. Быстро целую их в щеки. Хорошо, что их всего двое, сколько и рук. Каждому хватит ласки. Снова целую.
— Давид Сергеевич, нам нужно уехать. Сегодня. Сейчас, — говорю, сжимая зубы от безграничной черной ненависти. — Спасибо за теплый прием.
— Вы отсюда никуда не уедете, — отсекает он, снова поднимаясь на ноги.
Тянется к Ярославу, и я вспыхиваю ненавистью:
— Не трогай их. Не смей. Иначе…
— Не дури, — отвечает ровно. — Никому не слова. Святоше скажешь, что тебе показалось, и что ты ошиблась. Пусть он тоже успокоится.
— Ты не представляешь… мы расследовали убийство, Святоша чуть не спятил. Люди погибли.
— И не нужно, чтобы погиб кто-то еще. Ты меня поняла? — Он смотрит на время. — Мне нужно на эту гребаную рыбалку, подумай пока, как избавиться от мужа.
Все ощущения сливается воедино, и я чувствую концентрированный ужас.
Смотрю на него как на чудище. Прежде я пыталась скрывать отвращение, сейчас не делаю и попыток к этому. Как же много я чувствую отвращения. Как никогда раньше.
Мой мобильник вибрирует, я машинально отвечаю на вызов.
— Радка, ты где? — спрашивает Ростик. — Хочу поцеловать тебя перед рыбалкой.
— Я в ресторане, кормлю детей.
— Понял. Как раз мимо иду.
Северянин прищуривается и подносит палец к губам. Смотрится жутко.
Я сжимаю зубы и пячусь назад.
Дверь распахивается, и в зал забегает мой хороший Ростислав.
— Привет! Доброе утро! — восклицает он.
С хлопком пожимает руку Северянину.
— Все в силе?
— Конечно. Десять минут и едем.
— Кайф. Пупсы, лопаете?
Бегло чмокает детей к макушки и подходит ко мне.
— Ты чего утром не разбудила? Привет, — касается носом моего.
А я… будучи в полном шоке, улыбаюсь. И крепко обнимаю его за шею.
— Я забыла про рыбалку, думала дать тебе поспать хотя бы до восьми. Отпуск же.
— Я тебя ждал, — шепчет Ростик.
Его руки сжимают мою талию, а потом он делает то, чего я совершенно не ждала: целует меня в губы. Обычно он не занимается демонстрацией чувств при других, а тут рядом и дети, и Северянин.
Он как будто догадывается. И… ревнует меня? Заявляет свои права?
К моему полному шоку он сладко целует меня в губы, и я не отталкиваю, потому что это будет несправедливо по отношению к нему.
Не отталкиваю, но и не поощряю, и поцелуй быстро обрывается. Мы обнимаемся еще раз, Ростик клюет меня в щеку.
— Слушай, может, отложишь рыбалку? Я хочу провести день с тобой и детьми, — прошу я. Буквально умоляю.
— Что-то случилось?
— Мы ненадолго, — говорит Северянин без акцента. — Персонал вам поможет, если что-то понадобится. У нас есть дополнительные няни.
Я моргаю. Пытаюсь возразить, но меня никто не слушает. Дети, закончив первый завтрак, начинают выгибаться и требовать свободу. Пора варить им кашу.
Я в растрепанных чувствах просто говорю:
— Ростик, пожалуйста?
— Все будет нормально. Я ненадолго. Обожаю рыбалку.
Они с Северянином направляются к выходу. Напоследок Давид оборачивается, смотрит на меня. На Ростислава. Снова на меня.
И я понимаю, что тормозов у него как не было так и нет.
— Только попробуй что-то ему сделать, — шепчу я, качая головой.
— До вечера, Рада. И будь умницей.
Глава 14
Я гипнотизирую дверь, которую закрыл за собой Северянин.
Передо мной будто портал в другую реальность. В ту, где отец моих мальчиков жив. Вот только она какая-то неправильная. Как из страшного фильма.
— Ма-ма-ма-ма-ма… — восклицает Ромка.
— Да, мой хороший, я здесь. Дяди ушли, — целую сына. — Мы как всегда втроем.
Так сильно сердце болит. Как вернусь в домик, нужно будет померить давление.
Я подкрадываюсь к выходу и выглядываю на улицу. Стены летней террасы мешают обзору, но сквозь просветы все же удаётся разглядеть два силуэта: Давид и Ростислав быстро шагают к причалу, где же собралось человек десять. На них тяжёлые, тёплые куртки, удобные ботинки. Впереди — целый день на воде. Боже, пусть Ростик вернется целым и невредимым.
Ледяные иглы пробегают по коже. Вверх-вниз.
Адам.
Я вдруг сжимаюсь. Внутри наивная влюбленная дурочка кричит изо всех. Кричит так, что кровь стынет, она буквально рвет на себе волосы и топает ногами! Ты живой!
Мачеха часто орала на меня в детстве. Лизавете самой было лет меньше, чем мне сейчас, и она категорически не справлялась. Отец скинул на нее все заботы о доме и детях, сам же пропадал на работе и в кабаках. Я не хочу, чтобы мои дети видели мать такой же истеричной.
Поэтому заставляю себя успокоиться. Бросаю мрачный взгляд в ближайшую камеру. Помню, Адам обожал поглядывать, что творится в его владениях. И медленно качаю головой, показывая, насколько разочарована.
Потом натягиваю улыбку и принимаюсь вытаскивать сыновей из стульев. Отпускаю поползать в детский уголок.
— Круто, да? Обалденный ресторан. И игрушки все словно новые. Хм. Или… они и правда новые? Как будто к нашему приезду были куплены, и все сплошь на возраст один год, — я перебираю содержимое ящиков и качаю головой. — Ни следа ни них, ни намека на то, что кто-то здесь уже играл. Ни одной мелкой детали, которую ребенок мог бы случайно проглотить.
Хотя, может, у меня очередной этап бреда?
В какой-то момент я ловлю свое отражение в зеркале, и пугаюсь: выгляжу жутко. Круглые стеклянные глаза, неестественная улыбка.
Да, некоторые мужчины способны исключительно на разрушение. Я в момент вспоминаю все страшное, что пережила рядом с Адамом. Постоянный ужас за него, за себя, за других, балансирование на грани истерики.
Так вот почему я тогда уехала на два месяца.
Вот из-за чего восстанавливала нервную систему. Как же я могла все это забыть?!
Время близится к семи. Из кухни доносится веселый звон посуды и болтовня персонала. Вскоре зал заполняют аппетитные запахи. Официанты подготавливают шведский стол, вывозят на тележках разные блюда, промывают кофемашины.
Время тянется удручающе медленно.
Накормив мальчиков кашей, я, наконец, уговариваю их оставить игрушки, одеться и отправиться в домик.
По пути нам встречается довольная выспавшаяся Надя. За сутки она успела освоиться в новой местности, но длинному пуховику так и не изменила. Каждый метр Надя останавливается, чтобы сфотографировать природу, полюбоваться видами.
— Доброе утро. Надюш, позавтракай быстрее, пожалуйста, — прошу я. — Мне нужна помощь.
— Доброе утро, Рада. Я бы хотела прогуляться вдоль озера, а потом нормально, не спеша поесть, ужасно голодная!
— Я, блин, тоже! — рявкаю я. — Мы с пяти утра на ногах, а у меня еще крошки хлеба во рту не было!
Надя, конечно, ни в чем не виновата. Но усталость такой силы, что у меня не получается быть славной.
— Прости. Я ужасно хочу спать и есть.
— Хорошо, не буду засиживаться, — быстро говорит она. — Давай, я помогу вам добраться, — подхватывает на руки Ромку, а я, наконец, поднимаю Ярика.
Мы идем к дому. Боже, какие тут небольшие расстояния, если двигаться не со скоростью годовалых любопытных детей.
— Рада, я тебе потом… как ты позавтракаешь и придешь в себя… что-то скажу. Про этого Северянина.
— Что именно? Говори сейчас. Ну же.
— Я вчера весь вечер думала-думала. Знаешь, какое-то неуловимое сходство и правда будто есть. — Она понижает голос: — С нашим Алтаем. Я даже написала Светлане…
Я отчетливо представляю бездыханное тело няни, покачивающееся на волнах озера, и поспешно перебираю:
— Они не родственники, я уточнила. У него была полноценная нормальная семья. И вообще они давно живут заграницей.
— А-а-а. Ну, понятно. Большинство парней с длинными волосами выглядят так, будто не определились: байкеры они или безработные музыканты. А эти богачи… хоть с хвостиком, хоть с ирокезом — всё им к лицу! Наверное, потому что у них парикмахерские специальные, ну эти, где бороды мужики мужикам равняют и виски маслят.
— Да, в барбершопах знают свое дело.
— Во-от! Наверное, что Алтай, что Северянин, ходили в дорогие барбершопы. Вот и похожи.
Что Надя, что я, что Савелий. Без лоха жизнь плоха.
— Да, скорее всего в этом дело.