— Может, у меня просто нет сердца? — вкидываю ему его же фразу.
— А оно есть?
— Он говорил, что да.
— Ну. Ему виднее.
— Не могу понять, ты ревнуешь или просто хочешь меня обидеть?
Продолжаю нагнетать:
— Я ничего от тебя не скрывала. Тебе это даже нравилось — что я совсем не похожа на твою бывшую. — Упираюсь ладонями в стол. — Разве нет? Ты не с удовольствием приезжал ко мне раз за разом?
— Мне кажется, я тебя люблю, — говорит Ростислав. Разводит руками. — Очень люблю. И вижу, что это не взаимно.
Я чувствую себя оглушенной даже не самим признанием, а пылкостью тона, и некоторое время не могу подобрать слов в ответ. Ростик опускает глаза.
— А ты меня любишь? Ты вообще теперь умеешь любить без адреналиновых горок? После тех отношений, что у тебя были?!
— Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь, — наконец, произношу. — Я выбрала тебя из всех и доверилась. И, конечно, я тебя люблю. Может быть не так, как тебе бы хотелось, но я не откажусь от его денег. Подумай еще раз, нужна ли я тебе такая. На развод я подам.
— Я не говорил о разводе.
— Нам нужно подумать. И да, мои прошлые отношения с «моральным уродом» меня размотали, и я лечусь покоем и безусловной любовью, лимит которой с твоей стороны как будто закончился. Это моя жизнь, Рост. И именно ты в нее вторгся. Не я, а ты. Мы с детьми уже семья — полная и счастливая. Если ты хочешь быть ее частью, тебе придется подстроиться.
Мы смотрим друг другу в глаза. И я ощущаю, себя сильнее. Не в физическом плане, а в моральном. Мне кажется, заполучи я подходящий рычаг, я перевернула бы землю.
Некоторое время назад я читала одну психологическую книгу, которая помогла мне чуть лучше понять Алтая. Я ведь думала о нем много, пыталась разгадать образ, сравнивала в окружающими мужчинами, и не находила сходства. Мне было важно разгадать мотивы, нащупать подводные камни. Ответить на вопрос: почему? В книге говорилось, что сила воли имеет генетические основания. Что выпало, с тем и живешь. По сути, лотерея. Шутки про то, что пока все стояли в очереди за упорством, кто-то — был первым за ленью, на самом деле не шутки.
Сила воли не зависит напрямую от какого-то одного гена, скорее, от совокупности многих, поэтому однозначно предсказать чей-то успех или провал невозможно.
Большинство людей от рождения имеют нормальные средние показатели. Иногда мы можем дать слабину и смотреть сериал полночи, но утром неизменно заставляем себя, пусть в разбитом состоянии, но идти на работу, а следующим вечером лечь пораньше. Среди нас живет некоторый процент невезучих, неспособных справиться с искушением. Обычно такие люди меняют работу по пять раз в год, и нигде у них не складывается.
Но иногда, в качестве исключения, на свет рождаются такие люди, как Адам Алтайский. Более смелые, несгибаемые, стойкие.
Причем расти они могут в самых неблагоприятных условиях, условия старта как будто вообще не имеет значения. Этими людьми движет невидимая сила, заставляющая совершенствоваться день за днем. Если есть хоть один шанс добиться цели, они ее добьются. Когда раздавали лень, им не досталось и щепотки.
По всем показателям и данным статистики Алтай должен был давным-давно сесть или быть убитым в пьяной драке. Учителя, соседи, знакомые — все предсказывали ему один и тот же финал.
День за днем. Возможность за возможностью. Без отдыха. К цели.
Какая мечта могла быть у маленького детдомовского мальчика, брошенного в забытой богом деревне на Алтае?
Бабло.
Когда наш чартер приземляется в Ницце, я не могу поверить собственным глазам — настолько за окном красиво. Разумеется, не о каком посещении форума речь не идет, как и о Испании. По крайне мере пока. У Давида своя собственная программа в Монте-Карло.
Невероятная внутренняя сила заставляет его каждый день делать то, что он делает. Любой другой бы сто раз сдался. Кто бы осудил его с таким бэкграундом? Ему в роддоме вручили мешок оправданий.
Для таких людей как Алтай нет ничего невозможного. Нет границ. Есть лишь мечты и способы их реализации.
Нас с детками встречают двое мужчин, провожают к черному тонированному микроавтобусу.
Боковая дверь отъезжает, и мое сердце жалобно сжимается.
Автокресла уже установлены, и я усаживаю мальчишек.
Давид помогает их пристегнуть. Говорит несколько слов, улыбается.
Я присаживаюсь на свободное место и тоже пристегиваюсь. В машине пахнет кожей, чем-то дорогим с едва уловимым ароматом его туалетной воды.
Давид занял место напротив.
Мерседес трогается.
Мальчишки сидят в креслах, такие классные в этих новых кепках и футболках. Теплые, родные. Давид смотрит на них с той же сосредоточенностью, как когда-то разглядывал документы перед опасной сделкой. Не отрывается. А я смотрю на них троих. Один из лучших комплиментов в моей жизни — это восхищение моими детьми, и он своим восхищением бьет в цель. Снова-снова-снова.
Я молчу. Мне нет дела до пальм за окнами. Я… все же росла в семье, и иначе смотрю на саму любовь. Понимаю, что ему сложно: Давид может купить парням по дорогой тачке прямо сейчас, но едва ли заслужит этим даже улыбку. С ними… придется по-другому. И сейчас и в будущем.
— Как долетели? — спрашивает Давид.
Внутри меня сталкиваются воды чистейшего холодного озера и теплого соленого моря.
— Хорошо, ты все просчитал, я оценила заботу. Спасибо. Где мы будем жить?
— Скоро приедем и все увидишь.
Он поворачивается к детям.
— Это была долгая неделя, да, парни?
— Она пролетела моментально.
Он качает головой:
— Мучительно долгая.
Я резко поворачиваюсь к окну, чтобы скрыть смятение.
— Венера, надеюсь, уже ждет нас в отеле? — спрашиваю, тщательно контролируя голос.
Глава 27
— Мы поищем другую няню мальчикам, — голос Давида слегка насмешливый.
Я пытаюсь сдержать саркастическую улыбку, но получается плохо. Нам предстоит некоторое время находиться в этой машине близко друг к другу. Замкнутое пространство. Он, я, наши дети и наше прошлое. Куда без последнего? Как бы не поругаться.
Хотя бы выжить?
— Ты так любишь, когда все идет по плану.
— Потому что мои планы обычно удобны для всех.
— Давид Сергеевич — сама заботушка.
Он разводит руками, дескать, так и есть, и я вздыхаю.
Некоторое время едем молча. Машина несется по ровной трассе, дети, утомленные перелетом и привыкшие к путешествиям на машине, начинают дремать.
— Я все равно не понимаю, как парень из станицы смог провернуть такое, — говорю решительно. — Кто тот человек, которого мы хоронили? Как вообще…
У Ромки изо рта вываливается соска, и я запинаюсь. Убираю ее в футляр. Прокашлявшись, продолжаю:
— Как вообще такое возможно?
Поднимаю глаза и смотрю на Давида. А тот… вдруг пересаживается ко мне.
Наши бедра касаются. Я отшатываюсь, будто обожглась. Он наоборот — нависает, сужая пространство, будто запирая меня в нем. Его голос звучит доверительно:
— Хочешь, я расскажу тебе? Всё. Как было и как есть.
Сердце мгновенно ускоряется. Я нервно сцепляю пальцы.
— Как дорого мне будет стоить это знание, полученное из первых уст? — пытаюсь иронизировать.
Он смотрит открыто и прямо в глаза, отвечает без раздумий:
— Останешься со мной.
Пронзает током. В горле пересыхает, я замираю, пока волнение раскаленной лавой растекается по груди. Заполняет всю до кончиков пальцев.
Давид касается моей ладони. Берет за руку. Тянет к себе.
В следующий момент я отстегиваю ремень безопасности. Едва тот щелкает, перекидываю ногу и забираюсь на Северянина. Седлаю его, как делала сотню раз в прошлой жизни. Длинная тонкая юбка безбожно задирается. Я обнимаю его за шею изо всех сил.
Тело к телу и жар, помноженный на два. Охватывает безумие. Я сжимаю этого человека в объятиях так крепко, как сжимала холодную подушку тысячу раз за сотни ночей. Его ладони без колебаний стискивают мои бедра, и я едва не скулю от удовольствия. Давид вдавливает меня в себя, я закрываю глаза, ощущая себя легкой как перо.
— Подушка, — жадно шепчу ему на ухо. — Чертова подушка ни разу не отвечала мне так. Я ненавидела ее всем сердцем.
Он шумно выдыхает. Прижимается губами к моей шее, целует. Я ощущаю его губы и язык. От влажного касания расходятся мощные разряды тока. Снова и снова. Они заставляют плавиться, умирать. Я зажмуриваюсь, впиваюсь пальцами в его плечи и… не без усилия отстраняюсь.
Он смотрит в глаза. Задавливает своей внутренней силой.
Смотрит не как бизнесмен из хорошей семьи, в его глазах сущая чернота. Лава затопила меня всю.
Мы ломано двигаемся. Касаемся щеками, его пальцы впиваются в кожу. Я ощущаю под собой каменное напряжение, и вздрагиваю. Медленно наклоняюсь, целую его в висок и выдыхаю на ухо:
— Это наши последние поцелуи. Оставь свои секреты при себе. Поздно.
Его твердость в паху как будто лишь усиливается от этого. Мгновенная реакция на меня или ситуацию. Это так дико, это из прошлой жизни. Я жила этим раньше.
— Мне тоже, — говорит он вполголоса. Смотрит в глаза. Уголок губ дергается в улыбке. — Ни разу не отвечала подушка.
Он слегка кривит ртом, когда разговаривает. Я касаюсь пальцем того места, где был некогда шрам. Веду по коже. Она немного другая на ощупь. Грубоватая.
Давид смотрит на меня в упор. В глазах голод и безумие. Член подо мной не почувствовать немыслимо, и я сдерживаюсь, чтобы не качнуться бедрами.
Волнения в венах больше, чем крови.
— Стало намного лучше, — говорю я шепотом.
Наклоняюсь и целую его в уголок губ. Сердце разрывается.
— Мне было адски больно, — признается он.
— Я не спрашивала.
— И бессмысленно, потому что без тебя.
Меня снова бросает в жар. Я дрожу всем телом, пока веду в последний раз по щеке. Наклонюсь и снова целую, выдыхаю, Давид губы приоткрывает.